Оракул с Уолл-стрит 7

Глава 9 «Северное сияние»

Отель «Король Эдуард» на Кинг-стрит встретил меня атмосферой респектабельности, которой славилось это заведение с момента открытия в 1903 году. Величественное здание из красного кирпича и терракоты в стиле французского ренессанса поражало роскошью. Мраморный вестибюль с колоннами, расписные потолки, хрустальные люстры, отбрасывающие мягкий свет на персидские ковры.

Портье в ливрее с золотыми галунами почтительно принял мои документы на имя Уильяма Грэхема:

— Добро пожаловать в «Король Эдуард», мистер Грэхем. Номер четыреста двенадцать на четвертом этаже подготовлен согласно вашим пожеланиям. Угловой, с видом на гавань.

Номер оправдал ожидания. Просторные апартаменты с отдельными спальней и гостиной, обставленные мебелью красного дерева в викторианском стиле.

Окна выходили на торонтскую гавань, где между причалами сновали паровые буксиры, а вдалеке виднелись острова озера Онтарио. Электрическое освещение, центральное отопление, собственная ванная комната с горячей водой. Все удобства современного отеля.

Но меня интересовало не великолепие номера, а его техническое оснащение. В углу гостиной стоял письменный стол из ореха с инкрустацией, а на нем телефонный аппарат последней модели с прямой связью через канадскую телефонную компанию. Именно это мне и требовалось.

Я заказал у портье ужин в номере, канадскую форель с овощами и бутылку французского вина, и попросил не беспокоить до утра. Когда официант ушел, я достал из портфеля особую папку, помеченную грифом «Строго конфиденциально».

Внутри лежали документы, которые должны запустить самую сложную финансовую операцию в моей карьере. Список кодовых слов для связи с агентами в Нью-Йорке, схема координации действий через временные зоны, инструкции для О’Мэлли и Бейкера по организации «спектакля банкротства».

Я сел за письменный стол, включил настольную лампу с зеленым абажуром и взял лист гостиничной бумаги с золотым логотипом отеля. Текст телеграммы должен был выглядеть как обычное деловое сообщение, но содержать зашифрованные инструкции для запуска плана «Северное сияние».

Первая телеграмма предназначалась О’Мэлли через его домашний адрес в Бруклине:

'ПАТРИКУ О’КОННОРУ, ИРЛАНДСКАЯ ЭКСПОРТНАЯ КОМПАНИЯ, БРУКЛИН.

КАНАДСКАЯ СДЕЛКА ЗАВЕРШЕНА УСПЕШНО ТОЧКА ФИНАНСИРОВАНИЕ ТРИДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ КАНАДСКИХ ДОЛЛАРОВ ПОДТВЕРЖДЕНО ТОЧКА НАЧИНАЙТЕ ПОДГОТОВКУ СЦЕНАРИЯ КАПИТУЛЯЦИИ ПО ПЛАНУ АЛЬФА ТОЧКА ВСЕ УЧАСТНИКИ ДОЛЖНЫ ИГРАТЬ РОЛИ УБЕДИТЕЛЬНО ТОЧКА ВОЗВРАЩЕНИЕ ЗАВТРА ВЕЧЕРНИМ ПОЕЗДОМ ТОЧКА ВСТРЕЧА ОФИС ПОЛНОЧЬ ТОЧКА У. ГРЭХЕМ'

Вторая телеграмма предназначалась Бейкеру:

'ЧАРЛЬЗУ БЕЙКЕРУ, БУХГАЛТЕРСКИЕ УСЛУГИ МАНХЭТТЕН.

АЛЬТЕРНАТИВНОЕ ФИНАНСИРОВАНИЕ ПОЛУЧЕНО ТОЧКА ПОДГОТОВЬТЕ ДОКУМЕНТЫ О БАНКРОТСТВЕ ТОЧКА ВСЕ АКТИВЫ ПЕРЕВЕСТИ НА УКАЗАННЫЕ РАНЕЕ СЧЕТА ДО ВОСЕМНАДЦАТОГО МАРТА ТОЧКА ИНСТРУКЦИИ СЛЕДУЮТ ОТДЕЛЬНО ТОЧКА У. ГРЭХЕМ'

Третья телеграмма была самой деликатной, она шла Оуни Мэддену через его легальную контору по торговле спиртными напитками:

'МИСТЕРУ О. МАКДОНАЛЬДУ, МАКДОНАЛЬД ИМПОРТ КОРПОРЕЙШН.

СЕВЕРНЫЕ ПОСТАВЩИКИ ГОТОВЫ К СОТРУДНИЧЕСТВУ ТОЧКА КАНАДСКАЯ ГРАНИЦА ОТКРЫТА ДЛЯ ТОВАРОДВИЖЕНИЯ ТОЧКА РЕКОМЕНДУЮ ПРИОСТАНОВИТЬ ВСЕ ОПЕРАЦИИ С КОНТИНЕНТАЛЬНЫМИ ПАРТНЕРАМИ ДО ОСОБОГО УВЕДОМЛЕНИЯ ТОЧКА ВОЗМОЖНЫ СЕРЬЕЗНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ В СТРУКТУРЕ РЫНКА ТОЧКА ДЕТАЛИ ПРИ ЛИЧНОЙ ВСТРЕЧЕ ТОЧКА У. ГРЭХЕМ'

Я перечитал все телеграммы, проверяя каждое слово. В случае перехвата они должны выглядеть как обычная деловая переписка между канадскими и американскими компаниями. Но для посвященных каждое кодовое слово несло точную инструкцию.

«Северное сияние» означало активацию всех спящих активов и начало скоординированной атаки на Continental Trust. «Сценарий капитуляции» предполагал театральную игру перед представителями треста, имитацию полного поражения Merchants Farmers Bank. «Документы о банкротстве» должны убедить противника в успехе их операции.

Самым важным был временной код: «восемнадцатое марта ноль шесть ноль ноль восточное время». Дата на самом деле была другой.

Именно в это время должна начаться синхронная атака по всем направлениям. Канадские банки предъявят долговые требования, федеральные агенты проведут аресты, а пресса опубликует компрометирующие материалы.

Я встал из-за стола и подошел к окну. Внизу мерцали огни Торонто, а вдали светились отблески на водной глади озера Онтарио.

В половине девятого вечера я спустился в вестибюль отеля к телеграфному столу. Дежурный телеграфист, пожилой мужчина с седыми усами и очками в стальной оправе, принял четыре телеграммы и тщательно пересчитал слова для определения стоимости.

— Мистер Грэхем, — сказал он, пробивая чеки на машинке «Ремингтон», — общая стоимость составляет восемь долларов сорок центов. Доставка в Нью-Йорк займет от двух до четырех часов в зависимости от загруженности линий.

— Прекрасно, — ответил я, расплачиваясь канадскими долларами. — Это срочные деловые сообщения.

— Понимаю, сэр. Коммерческие телеграммы имеют приоритет.

Телеграфист сел за аппарат Морзе — сложное устройство из латуни и эбонита — и начал отстукивать первое сообщение. Короткие и длинные сигналы складывались в буквы, буквы в слова, слова в приказы, которые через несколько часов запустят механизм уничтожения Continental Trust.

Вернувшись в номер, я заказал виски со льдом и сел в кресло у камина, где потрескивали березовые поленья. Впервые за последние дни я чувствовал нечто похожее на спокойствие.

Реализована самая сложная часть плана. Канадские союзники найдены, финансирование получено, инструкции переданы.

Теперь оставалось вернуться в Нью-Йорк и разыграть спектакль побежденного банкира. Continental Trust должен поверить в свою полную победу, чтобы не заметить подготовку к контрудару.

Я достал из портфеля еще один документ, билет на завтрашний вечерний поезд до Нью-Йорка. Формально это неудачная деловая поездка, провалившиеся переговоры с канадскими партнерами. Фактически — последние приготовления к операции, которая должна полностью изменить расстановку сил в американском финансовом мире.

За окном начинал падать снег, крупными хлопьями опускаясь на огни Торонто. Канадская зима была мягче нью-йоркской, но не менее красивой. Через сутки я буду обратно в своем кабинете, изображая отчаяние и готовность к капитуляции.

А еще через трое суток Continental Trust узнает, что означает воевать против человека, который видит будущее.

Я допил виски, погасил свет и лег спать, чувствуя удовлетворение от хорошо выполненной работы. План «Северное сияние» запущен. Обратного пути нет.

Центральный вокзал Нью-Йорка встретил меня привычным гулом голосов, лязгом металла и свистками паровозов, но сегодня эти звуки казались особенно значимыми. Они означали возвращение в город, где Continental Trust считал меня побежденным. Именно этого впечатления я и добивался.

Поезд из Торонто прибыл точно по расписанию в половине восьмого вечера. Я медленно спустился на платформу номер пятнадцать, неся в руках потертый кожаный чемодан и портфель, образ неудачливого бизнесмена, вернувшегося из провалившейся командировки. Мой костюм был слегка помят от долгой дороги, галстук ослаблен, а на лице я старательно поддерживал выражение усталости и разочарования.

Над головой простирались грандиозные своды главного зала вокзала, сто двадцать пять футов в высоту, украшенные созвездиями из электрических лампочек. Обычно это зрелище наполняло меня восхищением техническими достижениями эпохи, но сегодня я едва поднял глаза, изображая человека, сломленного неудачей.

Среди толпы встречающих я заметил знакомую фигуру. Патрик О’Мэлли стоял у информационного киоска, одетый в темно-серый костюм и черное пальто, его орлиный профиль легко узнавался даже в вечернем полумраке. При виде меня он двинулся навстречу, но не торопливо, как обычно, а медленно, словно нес плохие новости.

— Босс, — произнес он достаточно громко, чтобы слышали случайные прохожие, — как дела в Пенсильвании? Удалось договориться с финансистами?

Я покачал головой, делая вид, что едва сдерживаю отчаяние:

— Все отказались, Патрик. Все до единого. Никто не хочет связываться с банком, который находится под следствием федеральных властей.

О’Мэлли взял у меня чемодан, его лицо выражало сочувствие и тревогу, он был прирожденным актером:

— Может быть, стоит попробовать европейцев? Швейцарцы, англичане?

— Бесполезно, — ответил я, пропуская вперед семью с детьми, направляющуюся к выходу. — Новости о наших проблемах с самого начала дошли до Лондона. Все международные партнеры прекратили сотрудничество до выяснения обстоятельств.

Мы медленно двигались через главный зал вокзала в направлении выхода на Сорок вторую улицу. Вокруг нас кипела обычная вечерняя суета: пассажиры тащили багаж, носильщики в белых куртках катили тележки с чемоданами, продавцы газет выкрикивали заголовки, а в ресторане «Ойстер-Бар» официанты разносили устрицы и шампанское.

— Босс, — О’Мэлли понизил голос, но не настолько, чтобы наш разговор выглядел конспиративным, — а что с канадскими банками? Неужели никто не согласился?

Я остановился у газетного киоска, покупая вечерний выпуск «Evening World», и ответил с горечью в голосе:

— Royal Bank of Canada даже не захотел меня выслушать до конца. Сказали, что их репутация важнее любых денег. А Imperial Bank вообще отказался от встречи, как только узнал, кто я такой.

Продавец газет, худой мужчина в кепке и потертом свитере, протянул мне сдачу со словами:

— Неважные новости сегодня, мистер. Биржа снова падает, банки закрываются. Тяжелые времена.

— Тяжелые, — согласился я, пряча газету под мышку. — Очень тяжелые.

Мы вышли на Сорок вторую улицу, где нас встретил вечерний мартовский воздух с примесью выхлопных газов и запахов уличной еды. Неоновые вывески ресторанов и театров уже зажглись, отбрасывая цветные блики на мокрый асфальт. Автомобили, конные экипажи и редкие автобусы создавали привычную какофонию городского движения.

— Значит, все кончено, Патрик, — сказал я, останавливаясь у тротуара в ожидании такси. Мою собственную машину Packard Мартинс в конспиративных целях увез к офису на Уолл-стрит. — Завтра утром подпишу документы о капитуляции. Continental Trust выиграл эту войну.

О’Мэлли поднял руку, подзывая такси, черный «Форд» модели А с шашечками на дверцах. Когда автомобиль подъехал к тротуару, он наклонился к окну, чтобы назвать адрес водителю, и воспользовался этим моментом, чтобы незаметно передать мне сложенный листок бумаги.

— Гринвич-авеню, 47, — громко сказал он водителю, седому мужчине в кожаной куртке. — Через Бродвей.

Я машинально сунул записку в карман пальто, не глядя на нее. Все движения должны были выглядеть естественно для возможных наблюдателей. В толпе прохожих вполне могли быть агенты Continental Trust, следящие за моим возвращением.

Водитель включил счетчик, механическое устройство с крупными цифрами на желтом циферблате, и тронулся с места. Через окно я наблюдал, как мимо проплывают витрины магазинов, рекламные щиты, фасады отелей и ресторанов. Обычная картина вечернего Манхэттена.

— Патрик, — сказал я, глядя в окно, — свяжись с Бейкером. Пусть подготовит все документы для передачи банка. Акты инвентаризации, списки клиентов, договоры аренды. Continental Trust должен получить полную картину наших активов.

— Все подготовить, босс? — уточнил О’Мэлли. — Даже секретные счета?

— Все, — подтвердил я. — Пусть знают, что мы полностью открываем карты. Ни одной тайны, ни одного скрытого актива.

Такси свернуло на Бродвей, где горели огни театров и ресторанов. Рекламные щиты «Кока-колы» и «Камел» освещали улицу яркими неоновыми сполохами. Прохожие торопились по тротуарам, кто-то направлялся в театры на вечерние спектакли, кто-то в рестораны или домой после рабочего дня.

— А что с персоналом? — спросил О’Мэлли. — Люди волнуются за свои места.

— Скажи всем, что Continental Trust пообещал сохранить лучших сотрудников, — ответил я. — Пусть не волнуются. Этот кошмар скоро закончится.

В этих словах была двойная правда. Кошмар действительно скоро закончится, но не так, как ожидает Continental Trust.

Автомобиль остановился у светофора на пересечении Бродвея и Четырнадцатой улицы. Я воспользовался паузой, чтобы незаметно достать записку О’Мэлли и быстро прочитать написанное карандашом:

«Друзья из федерального правительства хотят встретиться. Сегодня, 22:00. Гринвич-Виллидж, Макдугал-стрит, 23, квартира 4А. Кодовое слово: Северное сияние».

Дочитав, я поднес записку к пламени спички, и бумага вспыхнула, превратившись в пепел, который я стряхнул в пепельницу на дверце автомобиля. Никаких следов, никаких доказательств тайной связи.

— Босс, — О’Мэлли посмотрел на меня с выражением озабоченности, — может быть, стоит попробовать обратиться к европейским партнерам напрямую? Минуя канадцев?

— Нет смысла, Патрик, — ответил я, выпуская дым. — Все дороги ведут в тупик. Continental Trust позаботился о том, чтобы мы остались в полной изоляции.

Светофор переключился на зеленый, и такси тронулось дальше. Через несколько минут мы доехали до Гринвич-авеню, тихой улочки в богемной части города, где жили художники, писатели и прочая творческая интеллигенция. Старые кирпичные дома с пожарными лестницами, маленькие кафе, книжные магазины, совсем другой мир по сравнению с деловой суетой Финансового района.

Я расплатился с водителем, оставив чаевые в размере четверти от стоимости поездки, и вышел на тротуар. О’Мэлли последовал за мной с чемоданом.

— Патрик, — сказал я, когда такси отъехало, — иди домой. Отдыхай. Завтра будет тяжелый день.

— А вы, босс?

— Мне нужно побыть одному. Обдумать все, что произошло. Принять решение о будущем.

Мы пожали друг другу руки, долгое, крепкое рукопожатие двух людей, проходящих через трудные времена. Затем О’Мэлли направился к станции метро на Четырнадцатой улице, а я остался стоять на тротуаре, глядя ему вслед.

Когда он скрылся за углом, я проверил время по карманным часам, девятнадцать пятьдесят семь. В моем распоряжении было больше двух часов до встречи с «друзьями из федерального правительства». Время, которое я потрачу на подготовку к самому важному разговору в своей жизни.

Я направился вглубь Гринвич-Виллиджа, растворяясь в вечерней толпе богемных жителей района. Впереди меня ждала встреча, которая должна изменить весь ход войны с Continental Trust.

Спектакль побежденного банкира удался. Теперь начиналось представление совсем другого рода.

Ровно в десять вечера я поднимался по узкой лестнице четырехэтажного кирпичного дома на Макдугал-стрит, 23. Здание постройки конца прошлого века сохранило все очарование старого Нью-Йорка.

Скрипучие деревянные ступени, потертые латунные поручни, тусклые газовые фонари в коридорах. Запах сырости, кофе и табачного дыма создавал атмосферу богемного Гринвич-Виллиджа, где художники и писатели ютились в дешевых квартирах.

На четвертом этаже я остановился перед дверью с номером 4А. Обычная деревянная дверь, выкрашенная в темно-зеленый цвет, с медным молотком вместо звонка. Никаких табличек, никаких указаний на то, что за ней может происходить что-то более серьезное, чем встреча поэтов или философские споры студентов.

Я постучал три раза, как было указано в записке О’Мэлли. Изнутри послышались шаги, затем щелчок поворачивающего замка. Дверь открылась, и я увидел мужчину средних лет в темно-синем костюме, с внимательными серыми глазами и аккуратно подстриженными усами.

— Мистер Стерлинг? — спросил он.

— Северное сияние, — ответил я кодовую фразу.

— Проходите, пожалуйста.