Оракул с Уолл-стрит 7

Глава 1 Империя растет

Юридическая контора «Макгрегор и Партнеры» занимала весь седьмой этаж элегантного здания из серого гранита на Уолл-стрит, 42. Утреннее солнце пробивалось сквозь высокие готические окна, освещая ряды кожаных томов правовых кодексов и создавая атмосферу респектабельности, которая так ценилась в деловых кругах. Запах дорогой кожи, табака и полировки для мебели напоминал о том, что здесь вершились судьбы крупнейших корпораций Америки.

Сэмюэль Розенберг, мой юрист, разложил на массивном столе из красного дерева окончательный вариант договора купли-продажи. Его невысокая фигура в безупречном черном костюме контрастировала с внушительными размерами переговорной комнаты, но за круглыми очками блестели глаза опытного правоведа, который не упустил ни одной детали в этой сложнейшей сделке.

— Мистер Стерлинг, — сказал он, указывая на первую страницу документа, — окончательная сумма составляет девятьсот двадцать тысяч долларов наличными. Это на сто семьдесят тысяч больше первоначального предложения, но зато мы получаем все активы без обременений.

Я внимательно изучал условия сделки, стараясь сосредоточиться на цифрах и юридических формулировках. Но мысли постоянно возвращались к Элизабет, к ее последнему поцелую в редакции, к моему предчувствию беды, которое я не сумел интерпретировать правильно.

Артур Стэнфорд сидел напротив, подписывая документы с выражением человека, который продает семейное наследство. Его серый костюм выглядел еще более помятым, чем вчера, а седые волосы были растрепаны. Рядом с ним устроился Макгрегор-старший, патриарх юридической фирмы, чья белоснежная борода и строгий взгляд внушали уважение даже самым влиятельным клиентам.

— Перечень активов, — продолжил Розенберг, переворачивая страницу. — Восемь филиалов, включая главный офис на Уолл-стрит, 127, престижное здание в самом сердце финансового района. Общая площадь помещений — тридцать две тысячи квадратных футов.

Я кивнул, мысленно представляя, как буду переоборудовать эти пространства под нужды объединенного банка. Главный офис Manhattan Commercial идеально подходил для создания торгового зала с прямой связью с биржей.

— Портфель депозитов составляет три миллиона четыреста тысяч долларов, — зачитывал Розенберг. — Восемьсот сорок семь корпоративных клиентов, включая двенадцать компаний с годовым оборотом свыше миллиона долларов каждая.

Стэнфорд поднял голову от документов:

— Мистер Стерлинг, хочу особо отметить наших клиентов в портовом секторе. Hudson River Terminals, Brooklyn Shipping Consortium, три крупнейших импортера кожи и текстиля. Эти связи строились десятилетиями.

— Понимаю, мистер Стэнфорд, — ответил я. — Merchants Farmers Bank сохранит все деловые традиции и отношения Manhattan Commercial.

Но внутри меня снова поднималась волна горечи.

— Стратегические активы, — Розенберг указал на отдельную папку. — Портовые склады общей площадью сто восемьдесят тысяч квадратных футов в трех локациях: Бруклинская набережная, Западная 42-я улица и комплекс на Стейтен-Айленде.

Глаза Макгрегора-старшего внимательно изучали мое лицо:

— Молодой человек, эти склады дают Manhattan Commercial конкурентное преимущество в логистике. Прямой доступ к морским перевозкам, железнодорожным терминалам и автомобильным маршрутам.

— Именно поэтому эта сделка так важна, — согласился я. — Контроль над логистическими цепочками означает контроль над международной торговлей Нью-Йорка.

Розенберг взял счеты и начал подсчитывать итоговую стоимость активов:

— Недвижимость оценена в один миллион двести тысяч долларов, депозитная база приносит доход около трехсот сорока тысяч в год, плюс комиссионные доходы от корпоративного обслуживания…

— А проблемные активы? — уточнил я.

Стэнфорд болезненно поморщился:

— Просроченные кредиты на сумму один миллион сто тысяч долларов остаются на балансе старой компании. Плюс спорные займы связанным лицам — еще четыреста тысяч.

— Отлично, — кивнул я. — Мы покупаем только работающий, прибыльный бизнес без токсичных активов.

Следующий час ушел на детальный разбор каждого пункта договора. Розенберг методично объяснял юридические тонкости, Стэнфорд уточнял особенности банковских операций, а Макгрегор следил за соблюдением всех формальностей.

— Персонал, — зачитал Розенберг очередной раздел. — Сто двадцать семь сотрудников, включая управленческий состав. Условия перехода в объединенную структуру будут определены отдельно.

— Мы постараемся сохранить максимальное количество рабочих мест, — заверил я Стэнфорда.

Наконец все документы были подписаны. Я достал из портфеля банковский чек на девятьсот двадцать тысяч долларов, заверенный печатью Federal Reserve Bank. Стэнфорд принял его дрожащими руками.

— Мистер Стерлинг, — сказал он, поднимаясь из-за стола, — надеюсь, вы сумеете сохранить лучшие традиции Manhattan Commercial Bank.

— Обещаю, мистер Стэнфорд.

Покидая контору, я чувствовал странную пустоту вместо ожидаемого триумфа. Да, я стал владельцем банковской империи стоимостью почти тринадцать миллионов долларов. Но какой ценой? Элизабет больше не услышит об этом успехе, не сможет написать о нем статью, не будет гордиться моими достижениями.

Объединенный офис банков представлял собой улей деловой активности. Я прибыл на Стоун-стрит в десять утра, чтобы лично руководить процессом слияния двух финансовых учреждений. Главный зал Merchants Farmers Bank гудел от голосов клерков, стука печатных машинок и звонков телефонов. За стойками из полированного красного дерева работали кассиры в свежих белых рубашках, обслуживая длинные очереди клиентов.

Томас Эллиотт встретил меня у входа с папкой документов под мышкой. Мой управляющий банком выглядел усталым, но довольным, за ночь он практически не спал, координируя технические аспекты объединения.

— Мистер Стерлинг, — доложил он, сопровождая меня к лифту, — основные системы успешно интегрированы. Единая отчетность заработала с шести утра, все корреспондентские счета переведены на общую платформу.

Мы поднялись на второй этаж, где размещались административные офисы. Длинный коридор с портретами американских президентов на стенах вел к моему кабинету, но сначала я хотел осмотреть операционный центр объединенного банка.

— Покажите результаты инвентаризации персонала, — попросил я, входя в большую комнату, где за рядами столов работали бухгалтеры и аналитики.

Эллиотт развернул схему организационной структуры:

— Из ста двадцати семи сотрудников Manhattan Commercial мы оставляем восемьдесят девять человек. Остальным предложены места в наших других подразделениях или рекомендации в партнерские банки.

Я внимательно изучал список. Каждое имя означало семью, которая зависела от этой работы. В обычное время я бы испытывал удовлетворение от эффективной оптимизации, но сегодня думал о том, как бы отреагировала Элизабет на массовые сокращения.

— А специализированные отделы? — спросил я, отгоняя грустные мысли.

— Отдел международного банкинга размещается на третьем этаже бывшего здания Manhattan Commercial, — объяснил Эллиотт. — Десять специалистов по валютным операциям, корреспондентским отношениям и аккредитивам. Руководитель Чарльз Стивенсон, двадцать лет опыта в международной торговле.

Мы прошли в соседнее помещение, где устанавливались новые телефонные линии и телеграфное оборудование. Рабочие в синих комбинезонах протягивали провода, подключали коммутаторы и настраивали передающие устройства.

— Отдел корпоративного кредитования займет восточное крыло, — продолжал Эллиотт. — Пятнадцать кредитных аналитиков, специалисты по залогам и страхованию. Планируемый лимит на корпоративные займы -пять миллионов долларов.

— А управление частными состояниями?

— Четвертый этаж. Эксклюзивные кабинеты для особо важных клиентов, сейфовые ячейки повышенной защищенности, консультанты по инвестициям. Семьи Вандербильт и нефтяная компания Роквуда уже подтвердили участие.

Мы спустились в подвальное помещение, где создавался торговый зал с прямой связью с Нью-Йоркской фондовой биржей. Полтора десятка брокеров в черных костюмах склонялись над телефонными аппаратами, получая котировки и размещая ордера клиентов. На стене висела большая доска с текущими ценами акций, которые обновлялись каждые пятнадцать минут.

— Прямая линия с биржевым залом работает с девяти утра, — пояснил Эллиотт. — Комиссия за сделки одна восьмая процента, что на четверть дешевле среднерыночной ставки.

Я наблюдал за работой брокеров, слушал их переговоры с клиентами, изучал потоки ордеров на покупку и продажу. Обычно эта атмосфера финансовой лихорадки заряжала меня энергией, но сегодня я мог думать только о том, что Элизабет никогда не увидит этого зала, не напишет о революции в банковском обслуживании.

— Первые результаты объединения? — спросил я, возвращаясь в свой кабинет.

Эллиотт достал итоговый отчет:

— Общие активы составляют двенадцать миллионов восемьсот тысяч долларов. Депозитная база — шесть миллионов двести тысяч. Кредитный портфель — четыре миллиона пятьсот тысяч без учета проблемных активов.

Цифры впечатляли. За одну неделю Merchants Farmers Bank превратился из районного учреждения в один из крупнейших частных банков Нью-Йорка. Но это достижение было омрачено ценой, которую пришлось заплатить.

— Мистер Стерлинг, — сказал Эллиотт, заметив мое настроение, — позвольте выразить соболезнования по поводу трагической гибели мисс Кларк. Знаю, что вы тесно сотрудничали с ней.

— Благодарю, Томас, — ответил я, отворачиваясь к окну.

За стеклом расстилался финансовый район с его каменными громадами банков и брокерских контор. Я сжал кулаки, глядя на вечерний Нью-Йорк.

Империя росла, но каждый доллар прибыли напоминал о том, что я не сумел защитить единственного человека, который действительно мне дорог. Элизабет погибла из-за моих амбиций, и эта вина будет преследовать меня всю жизнь.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я с головой погрузился в работу.

Четвертый этаж бывшего здания Manhattan Commercial Bank на Уолл-стрит подвергся полной реконструкции за рекордные десять дней.

Вскоре я уже поднимался по мраморной лестнице с резными балюстрадами, любуясь результатом работы лучших дизайнеров и мастеров Нью-Йорка. Стены обшиты панелями из красного дерева, привезенного из Гондураса, а пол покрывал персидский ковер стоимостью восемь тысяч долларов.

Эллиотт встретил меня у входа в новое отделение «private banking», гордо демонстрируя латунную табличку с элегантной гравировкой: «Merchants Farmers Private Wealth Management — Established 1930». За стеклянными дверями французского производства открывался мир роскоши и эксклюзивности.

— Мистер Стерлинг, — сказал он, проводя меня в приемную, — мы создали пять персональных кабинетов для наших самых важных клиентов. Каждый оформлен в уникальном стиле.

Приемная напоминала гостиную аристократического особняка. Кожаные кресла Честерфилд табачного цвета, столики из слоновой кости, хрустальные люстры, отбрасывающие мягкий свет на картины американских художников в золоченых рамах. За стойкой из полированного эбенового дерева работала секретарша в элегантном темно-синем платье, говорившая на четырех языках.

— Кабинет семьи Вандербильт, — Эллиотт открыл массивную дубовую дверь.

Помещение площадью четыреста квадратных футов было оформлено в английском стиле. Письменный стол из вяза восемнадцатого века, кожаные кресла с фамильными гербами, библиотечные полки с редкими изданиями по экономике и истории. Камин из каррарского мрамора создавал атмосферу домашнего уюта, а окна с витражами выходили на внутренний дворик с фонтаном.

— Здесь Уильям Вандербильт будет проводить совещания семейного совета, — пояснил Эллиотт. — Стальной сейф встроен в стену за портретом Корнелиуса Вандербильта. Прямая телефонная линия с биржей и нашим торговым залом.

Я осмотрел оборудование: современный телефонный коммутатор, шифровальная машинка для конфиденциальной переписки, сейф немецкого производства с комбинационным замком. Все продумано до мелочей.

— А кабинет Роквуда?

Мы перешли в соседнее помещение, оформленное в более современном стиле. Стальная и стеклянная мебель, карты нефтяных месторождений на стенах, географические схемы трубопроводов. Рабочий стол из черного гранита, кресла обтянутые кожей крокодила, барная стойка с коллекционным виски.

— Мистер Роквуд предпочитает деловую атмосферу, — объяснил Эллиотт. — Здесь он будет планировать международные нефтяные операции и координировать финансирование новых проектов.

Я представил себе, как Роквуд проводит здесь закрытые совещания с партнерами из Техаса и Оклахомы, обсуждает сделки на миллионы долларов, строит планы экспансии в Венесуэлу и Мексику.

— Какие услуги мы предлагаем этим клиентам? — спросил я.

Эллиотт достал папку с презентационными материалами:

— Льготные кредиты под залог ценных бумаг по ставке четыре процента годовых, это на два процента ниже рыночной. Управление семейными трастами с комиссией один процент от стоимости активов. Налоговое планирование через оффшорные структуры.

Мы прошли в специальное хранилище, где размещались банковские сейфы повышенной защищенности. Стальная дверь толщиной шесть дюймов, круглосуточная охрана, система сигнализации, подключенная к полицейскому участку.

— Арт-банкинг, — продолжал Эллиотт, показывая климатизированные камеры для хранения картин и скульптур. — Мы принимаем на хранение произведения искусства, антиквариат, ювелирные изделия. Плюс финансируем покупку коллекций под залог уже имеющихся ценностей.

В одной из камер уже хранились картины кисти французских импрессионистов, принадлежащие семье текстильных магнатов из Бостона. Моне, Ренуар, Дега — полотна стоимостью несколько сотен тысяч долларов каждое.

— Целевая клиентура? — уточнил я.

— Семьи с состоянием свыше пяти миллионов долларов, — ответил Эллиотт. — На данный момент у нас десять таких клиентов с общим капиталом тридцать два миллиона долларов.

Я кивнул, мысленно подсчитывая потенциальную прибыль от обслуживания американской элиты. Но радость от успеха снова омрачалась мыслями об Элизабет. Она бы оценила иронию ситуации: банк, который начинался с кредитов ирландским грузчикам, теперь обслуживает потомков железнодорожных баронов и нефтяных королей.

— Мистер Стерлинг, — сказал Эллиотт, заметив мое настроение, — отделение готово к открытию. Завтра утром мы принимаем первых клиентов.

— Отлично, Томас. Но помните: «private banking» это не только роскошь. Это доверие, репутация, абсолютная конфиденциальность.

Мой кабинет на втором этаже главного здания превратился в командный центр международной экспансии. На стенах висели карты мира с отмеченными финансовыми центрами, графики валютных курсов и схемы корреспондентских отношений между крупнейшими банками Европы и Америки. За письменным столом из клена лежали телеграммы из Цюриха, Лондона и Каракаса.

О’Мэлли стоял у окна, изучая шифрованное сообщение от нашего представителя в Credit Suisse. Его обычно невозмутимое лицо выражало сдержанное удовлетворение результатами переговоров.

— Босс, — сказал он, поворачиваясь ко мне, — швейцарцы согласны на открытие представительства в Цюрихе. Минимальный капитал пятьсот тысяч швейцарских франков, что составляет около ста тысяч долларов.

Я отложил финансовые отчеты и взял телеграмму. Патрик Маколи, наш агент в Швейцарии, сообщал о завершении предварительных переговоров с руководством Credit Suisse. Швейцарский банк готов предоставить офисные помещения и лицензию на обслуживание американских клиентов в Европе.

— Какие услуги мы можем предложить? — спросил я.

О’Мэлли развернул схему операций:

— Валютные операции, конвертация долларов в европейские валюты, хранение ценностей в швейцарских сейфах. Плюс инвестиционные услуги для американцев, которые хотят диверсифицировать активы в Европе.

— А банковская тайна?

— Абсолютная. Credit Suisse гарантирует полную конфиденциальность операций. Никакая информация не передается третьим лицам, включая американские налоговые органы.

Это открывало невероятные возможности для наших состоятельных клиентов. Семьи вроде Вандербильтов, Асторов и Роквудов могли размещать часть капитала в швейцарских банках, защищая активы от политических рисков и налогового давления.

Бейкер вошел в кабинет с папкой документов под мышкой. Мой специалист по международным операциям выглядел воодушевленным результатами переговоров с британскими партнерами.

— Мистер Стерлинг, — доложил он, — Barclays Bank согласен на партнерство в сфере торгового финансирования. Мы получаем доступ к их сети корреспондентских банков по всей Британской империи.

— Какие конкретно возможности? — уточнил я.

Бейкер разложил на столе карту британских торговых маршрутов:

— Лондонский офис будет обслуживать валютные операции наших клиентов в фунтах стерлингов. Аккредитивы для торговли с Индией, Австралией, Канадой. Финансирование экспорта американских товаров в британские колонии.

Я изучал схему международных операций. Через Barclays мы получали доступ к рынкам Азии и Африки, могли финансировать торговлю хлопком, табаком, промышленным оборудованием.

— А венесуэльское направление?

— Через активы Manhattan Commercial у нас есть связи с Banco de Venezuela в Каракасе, — объяснил Бейкер. — Они готовы к сотрудничеству в сфере нефтяного финансирования.

Венесуэла переживала нефтяной бум. Американские компании по нашему проекту международного консорциума вкладывали миллионы долларов в разработку месторождений. Наш банк мог финансировать эти операции, получая комиссионные с каждой сделки.

— Золотые операции? — спросил я.

О’Мэлли достал отдельную папку:

— Босс, мы создаем сеть для международной торговли драгоценными металлами. Партнеры в Лондоне, Цюрихе, Амстердаме, Йоханнесбурге. Merchants Farmers Bank становится посредником между золотодобытчиками и промышленными потребителями.

Схема выглядела амбициозно, но реалистично. Золото оставалось основой международной валютной системы, а мы получали возможность участвовать в самых прибыльных операциях.

— К концу 1930 года, — подвел я итог, — мы должны стать первым американским банком с полноценной трансатлантической сетью. Представительства в Цюрихе, Лондоне, Каракасе. Партнерства с ведущими европейскими финансовыми институтами.

Бейкер и О’Мэлли кивнули. Мы обсуждали детали еще полчаса: размеры первоначальных инвестиций, кадровые назначения, юридические формальности.

— Джентльмены, — сказал я в завершение, — через год Merchants Farmers Bank должен контролировать финансовые потоки между Америкой и Европой. Это наша стратегическая цель.

Когда сотрудники ушли, я остался один в кабинете. За окном сгущались вечерние сумерки, а огни финансового района зажигались один за другим.

Я открыл ящик стола и достал фотографию Элизабет, сделанную в Cotton Club в один из совместных вечеров. Ее улыбка, ее умные глаза, ее вера в справедливость — все это погибло из-за моих амбиций. Каждый новый офис, каждый международный договор, каждый доллар прибыли напоминал о том, что я не сумел защитить самое дорогое.

Империя росла, но сердце оставалось пустым.