Традиционная велосипедная прогулка — моя терапия. Едва ли что-то другое помогает так замечательно наладить сон. В свое время я ходила к психологам, но все впустую. Вернуть здоровье и красоту они не в силах, а бесконечное прорабатывание травм быстро утомило.
После страшной аварии я осталась одна — уродливая, никому не нужная, одинокая. Разве такое лечится?
Задумавшись, завожу велосипед в лифт и механическим жестом поправляю вязаную синюю шапочку. Надвигаю ее пониже на лоб и накидываю сверху капюшон с жиденькой меховой опушкой.
Смотрюсь в зеркало — мои манипуляции все равно не скрывают некрасивый ожог на пол-лица.
Ну и ладно.
Для надежности все-таки приподнимаю колючий шарф, накрывая им подбородок.
В дверях подъезда, конечно же, сталкиваюсь с Валерием Александровичем. За его спиной маячит мордашка хорошенькой девушки. Рыжий локон выбился из-под шапки и она его поправляет. Улыбается так радостно. Я знаю — они любовники, а девушка его аспирантка.
Буркнув короткое «Здравствуйте», я проношусь мимо.
Кусаю губы, моргаю, чтобы удержать слезы. Вдыхаю свежий морозный воздух и немного успокаиваюсь.
От предвкушения велосипедной прогулки тепло разливается по телу. На недолгие пару часов я забуду аварию, забуду уродство. Не вспомню, что Валерий Александрович никогда не посмотрит на такую, как я.
Веду велосипед по дорожке, но мрачные мысли сегодня отчего-то не торопятся отступать.
В прошлой жизни (до аварии) я на Валерия не обращала внимания. Подумаешь, профессор. Рыжий и коренастый. И еще под сорок. А за мной молодой и красивый сокурсник ухаживает.
А вот после... Как-то раз я возвращалась из магазина, а шарф намотать забыла. Мы столкнулись с Валерием в дверях и я обмерла, когда взгляд его спокойных серых глаз остановился на ожоге.
И он улыбнулся. Просто улыбнулся.
— Здравствуйте, Яся, — сказал с теплотой в голосе.
Наверное, глупо было в него влюбляться, но с тех пор моя жизнь стала еще чуточку сложней.
— Уродина Яська! — выкрикивает грубый мальчишеский голос и в меня летит снежок.
— Сам урод! — огрызаюсь я.
Длинные волосы снова забились за воротник, и я достаю их, кое-как приглаживаю. Странно — вроде бы утро, а вдруг резко потемнело. Снегопад усилился.
Отложить прогулку? Но тогда придется снова сидеть у компа и заедать тоску сладким. Я и так в двадцать пять выгляжу ужасно.
Оседлав велосипед, надавливаю на педали. Глаза жгут злые слезы. В той аварии я потеряла всю семью, выжила себе на горе. А моральные уроды смеют издеваться.
Шмыгаю пару раз носом, но слезы удержать не могу. Они скапливаются в уголках глаз, туманят зрение.
— Девушка, дай погадаю! — впереди появляется бабка в цветастой юбке.
Странная бабка. Яркая юбка и тулуп создают дикое сочетание. Она машет руками и преграждает мне путь.
Что она творит?
— Встретишь свою любовь скоро! И второй шанс получишь! Но не даром. Придется заслужить.
И не стыдно издеваться?
Резко выворачиваю руль и объезжаю ее... чтобы врезаться в огромный грузовик.
Вспышка дикого страха, боли, и... ничего. Просто черная пустота.
***
Судорожно вздыхаю и захожусь кашлем. Под щекой отчего-то не асфальт, а мягкий шелк. Вспомнив, что в меня врезался грузовик, замираю. На секунду становится мучительно страшно, а потом тишину разрывает низкий мужской голос:
— Анна любит осложнять всем жизнь. Отчего она потеряла сознание, госпожа Саманта?
— Не могу знать, генерал Грэхем, — отвечает строгий женский голос.
Кажется, я в больнице. Повезло проскочить? Провожу кончиком пальца по приятной шелковой поверхности. А затем зажмуриваюсь в ожидании боли. Чуть меняю положение тела, сдвигаю руку — но все в порядке.
— Возможно, вы останетесь на ночь, генерал? — спрашивает женщина.
— Я...
Хлопает дверь и мужчину прерывает визгливый и неприятный голос, от которого внутри все сжимается от отвращения.
— Что вы говорите, госпожа Саманта. Зачем генералу Грэхему оставаться с этой шантажисткой?
А вот тут мне становится любопытно и я переворачиваюсь. Тело ощущается неожиданно легким и движение получается резким. Конечно же, я лежу в постели. Но не в больнице, а в большой комнате, обставленной старинной мебелью.
Тяжелый комод из темного дерева, платяной шкаф, бюро, полки. Перламутровая инкрустация и тяжелые, кирпичного оттенка шторы. В углу на столике граммофон. Странно...
Незнакомцы застыли передо мной живописной группой.
— Я останусь, госпожа Саманта, — цедит мужчина, и холеная брюнетка, поглаживающая его плечо, морщится.
— Но твоя жена этого и добивается, милый, — капризно замечает она.
Я провожу рукой по волосам. Они внезапно пышные и густые. Мозг тем временем пытается понять, что происходит. Это какая-то глупая инсценировка?
Мужчина — высокий блондин. Он изучающе смотрит на меня, в холодных голубых глазах читается явная досада.
— Как ты себя чувствуешь, Анна? — спрашивает он и садится на край постели. Я вздрагиваю от его близости.
Под строгим, идеально сшитым мундиром прячется хищник. Отчего-то руки помнят крепость стальных мышц, а губы жар поцелуев.
Но мимолетное воспоминание испаряется под тяжелым взглядом и я непроизвольно опускаю глаза. Щеки заливает румянцем.
— Я... ничего не помню, — голос звучит хрипло. Я не знаю, что отвечать.
Стараюсь придумать мало-мальски внятное объяснение происходящему и не получается. Обхватываю себя руками и понимаю, что тело мое потеряло в весе. Несмотря на велосипедные прогулки, я была грузной, а сейчас...
Легко проведя пальцами по тонким ключицам, все-таки решаю, что сплю.
Мужчина наклоняется и прихватывает меня за подбородок, заставляя поднять лицо. Мне это не нравится и я встряхиваю головой. Носа касается запах его явно дорогого парфюма.
— Завтра поверенный читает завещание твоей бабушки, — говорит... лорд Грэхем. Так ведь его обозвало мое подсознание?
Я молча киваю.
— Уверен, мысли о наследстве взбодрят тебя. И вернут память.
Он поднимается и выпроваживает из комнаты недовольную брюнетку. Напоследок окидывает меня еще одним тяжелым взглядом и закрывает дверь с другой стороны.
Оставшись одна, я живо подскакиваю и снова удивляюсь маленькому весу. Подбегаю к зеркалу и сдавленно охаю, потому что на меня смотрит совсем молодая женщина с очаровательным личиком.
Я провожу рукой по гладкой коже щек — ни одного изъяна, ни пятнышка. Лишь незначительная россыпь бледных веснушек на вздернутом носике.