Мстислав Дерзкий часть 2

Глава 9

Вожак. Он стоял в паре метров, опустив автомат. Смотрел на меня. Уже не со страхом. С отчаянием, с ненавистью, с каким-то почти животным пониманием. Он видел перед собой не человека. Он видел неумолимую судьбу. Саму смерть, пришедшую за ним.

— Who are you? — выдохнул он на своем языке, и его голос был хриплым, надломленным.

Я сделал шаг вперед. Плащ мой даже не колыхнулся. На моем лице не было ни ярости, ни злорадства, ни угрозы. Лишь холодное, абсолютное безразличие палача, выполняющего свою работу.

— Justice, — тихо ответил я, и это слово прозвучало на его родном языке, врезаясь в сознание ледяной иглой.

Я, наконец, вспомнил этот язык — язык лыцарей, что приходили к нам в набеги. Злобные норманы, без чести и совести. Я плохо его знал, но пара слов сохранилась в памяти.

Вожак банды людоловов остался один. Последний из десятка. Он стоял посреди поляны, освещенный дрожащим светом догорающего костра, и смотрел на меня. И в его глазах, в этих выцветших от предчувствия скорой гибели глазах, я увидел это. Не мольбу. Не животный ужас. Признание. Он видел свою смерть, стоящую перед ним в облике закаленного в боях мужчины с глазами старше этих лесов. И он принял эту неотвратимость.

Ни слова не говоря, он резким движением отшвырнул свой автомат в сторону. Потом расстегнул разгрузочный жилет, позволив ему с грохотом упасть на землю. Сорвал с себя куртку, бросил ее под ноги. Остался в одних застиранных штанах и сапогах. Его торс был покрыт шрамами и налившимися мускулами. В его правой руке привычно и уверенно засверкал длинный, отточенный боевой нож с грубым серым клинком. Зубья на обухе красноречиво говорили, что это орудие не для кухонных дел.

Он не просил пощады. Он бросал вызов. Последний вызов воина, который знает, что ему конец, но хочет встретить его с оружием в руках. Честно.

Да, он не заслуживал такой чести. Работорговец, насильник, отброс. Я должен был просто прикончить его, как и остальных. Но эта молчаливая готовность, эта последняя капля достоинства, что еще теплилась в его опустошенной душе, тронула что-то во мне. Глубоко, под грудой веков и ярости, отозвался кодекс тех, кто сражался лицом к лицу, а не стрелял в спину.

Я медленно, не сводя с него глаз, расстегнул плащ. Он упал на землю бесшумно. Снял темную, пропитанную потом и дымом куртку. Тоже остался в простых штанах и сапогах. Мое тело, старое, иссеченное шрамами, но налитое новой, звериной силой, дышало ровно и спокойно. Мой собственный нож, простой, но смертоносный, без лишних украшений, лег мне в ладонь как родной.

Мы застыли друг напротив друга. Два острова в море смерти. Тишина на поляне стала абсолютной, давящей. Даже костер, казалось, перестал трещать, затаив дыхание. Лес наблюдал.

Он рванулся первым. Взрывное, яростное движение. Нож его свистнул в воздухе, целясь мне в горло. Я не отступил. Встретил его клинок своим. Звонкий, сухой лязг стали оглушительно прокатился по поляне. Искры брызнули в темноту.

И запела песня.

Песня смерти. Дуэт из злого звона стали, тяжелого хриплого дыхания, ворчания усилий и резких выдохов при выпадах.

Мой противник был силен. Быстр. Опытен. Его удары сыпались на меня градом — колющие, режущие, с подворотом, с обманом. Он пытался найти брешь в моей обороне, прорваться, дотянуться клинком до живой плоти.

Но я был не просто быстрее него. Я был непредсказуем, а сам видел его намерения за миг до того, как его мышцы начинали движение. Читал его по легкой дрожи плеч, по направлению взгляда, по переносу веса. Я не блокировал удары — отклонял, парировал, уводил. Мой клинок был не просто сталью, а продолжением моей руки, моей воли, плавным, неумолимым потоком, что огибал его яростные атаки.

Он кружил вокруг меня, пытаясь зайти сбоку, сзади. Но я был везде. Мои ноги, помнившие тысячи боев, двигались сами, занимая идеальную позицию. Мы были как две стихии. Он — яростный и неуправляемый смерч, я — холодный, непоколебимый утес.

Поняв, что его тактика не работает, он пошел на отчаянный шаг. Сделал широкий замах, наотмашь, пытаясь зацепить мою руку. Я ушел от лезвия на сантиметр, и инерция понесла его вперед. На мгновение его грудь оказалась открыта.

Мгновения мне хватило.

Моя рука метнулась вперед. Коротко, резко, без замаха. Чисто.

Его нож с грохотом упал на землю. Он замер, широко раскрыв глаза. Из его горла, чуть ниже кадыка, сочилась тонкая, темная струйка крови. Он попытался сделать вдох, но вместо этого издал лишь тихий, свистящий звук. Он посмотрел на меня, и в его взгляде не было ни ненависти, ни страха. Лишь удивление. И… признательность.

Он рухнул на колени, потом медленно, как подкошенное дерево, повалился на бок. Его тело дернулось раз, другой — и замерло.

Я стоял над ним, тяжело дыша. Песня стихла. В воздухе пахло кровью, порохом и тишиной после бури.

Я поднял его нож, осмотрел его и швырнул ему на грудь. Пусть заберет его с собой в Навь.

После этого собрал в кучу тела его людей, накрыл их хворостом и сухой травой. Потом простер руку. Мне не нужно было сложных заклинаний. Достаточно было искры. Моего гнева. Моего презрения.

— Гори, — прошептал я.

Пламя вспыхнуло сразу — яростно, жадно поглощая мертвую плоть. Оно пылало высоко в небо, освещая поляну зловещим, оранжевым светом. Я стоял и смотрел, как горит последнее свидетельство этой ночи.

Дождавшись, пока тела не обратятся в пепел, я сплюнул на них, повернулся и ушел в лес. Девушки были там же, где я их и оставил. Они сидели, обнявшись, дрожа от холода и страха. Рядом, у дерева, лежал тот, кого я оглушил и связал. Он уже пришел в себя и с диким ужасом смотрел на меня.

Я перерезал веревки на ногах девушек.

— Идите за мной, — велел им, и в моем голосе не было места для возражений.

Взвалив связанного бандита на плечо, как мешок с мукой, я двинулся в сторону поляны. Бывшие пленницы покорно поплелись за мной, как загипнотизированные.

Там, у потухшего костра, я бросил бандита на землю. Девушки съежились, глядя на него с ненавистью.

— Воды, — бросил я одной из них, указывая на флягу у брошенного рюкзака.

Она принесла. Я выплеснул воду в лицо бандиту. Он затрепыхался, закашлялся. Его глаза, полные животного страха, бегали по сторонам, пока не остановились на мне.

Я встал над ним, заслонив собой звезды.

— Говори, — приказал я, и мой голос был тихим, но в нем звенела сталь, от которой кровь стыла в жилах. — Кто вы? Кто вас послал? Зачем вы здесь?

Он попытался что-то невнятное буркнуть, потом пустил слезу, сделав вид, что не понимает.

Я не стал повторять вопрос. Я просто посмотрел на него. Вложил в свой взгляд всю тяжесть прожитых веков, всю холодную ярость воина, видевшего тысячи смертей. Вложил обещание боли, по сравнению с которой смерть покажется милостью.

И его воля сломалась. Он обмочился, слезы вновь потекли по его грязным щекам.

— Мы… мы «Ящеры»… — залепетал он неожиданно на хорошем русском. — Нас наняли… наняли достать… девушек. Особенных…

— Каких? — моя тень накрыла его полностью.

— Чистых! — выдохнул он, суча ногами и пытаясь отодвинуться от меня подальше. — Девственниц! Для обряда! Нам сказали… в этих лесах есть деревни, где старые крови… где девушки… подходят…

— Не сходится. Зачем тогда ваш воин потащил девушку в лес, если вам они нужны чистые?

Он отвел взгляд, облизал пересохшие губы:

— Не обязательно лишать ее девственности. Есть иные способы получить удовольствие….

Дальше он говорил без понуждения с моей стороны, торопливо, рыдая и путаясь. Мелкая сошка, простой исполнитель чужих приказов, знал он мало. Но из его слов складывалась ужасная картина. Их наняли для похищения «чистых» девушек, с ненарушенной древней кровью, для какого-то темного ритуала. Этот отряд был лишь одним из многих, что действовали по всему региону.

— Кто вас нанял? — спросил я, и в воздухе запахло озоном.

— Не знаю, клянусь! — захлебнулся он. — Связь через посредников! Платили хорошо! Электронными деньгами! Говорили, что нужно для большого дела… для пробуждения… я не знаю чего!

Он говорил правду. Я чувствовал это. Да, он был всего лишь пешкой. Но пешкой в большой, страшной игре.

Я выпрямился. Задумчиво посмотрел на горящие угли костра, в котором сжёг его товарищей.

Пробуждение. Ритуал. Девственницы со старой кровью.

Все сходилось. Все вело к одному. К тому, кого я искал.

К Хозяину.

Я повернулся к девушкам.

— Сидите тихо. Как закончу с ним, займемся вами. Пошарьте по пожиткам этих — наверняка ведь голодные. И соберите все ценное, пригодится.

Они кивнули и сорвались с места, будто за ними черт приглядывал.

Я посмотрел на последнего людолова.

— А с тобой, — сказал я тихо, — мы еще поговорим. Подробнее.

Он зарыдал, понимая, что его смерть лишь отложена, но неизбежна.

Я поднял его и поволок за собой, вглубь леса. Ночь была в самом разгаре. А у меня накопилось много вопросов.

Информация, выжатая из последнего людолова, была мутной и обрывочной, как вода из болотной лужи. Он лопотал о «точке сбора» к северо-востоку, в глухой заболоченной части леса, куда свозили «груз». Бормотал про «каменную гряду», про «старую карту». Он был слишком ничтожен, чтобы знать больше. Пешка, видевшая лишь свой квадрат на доске. Но и этого было достаточно. У меня было направление. Место, откуда тянулись нити.

Когда его лепет иссяк и превратился в бессвязный поток мольб и обещаний, я прервал его. Быстро и без жестокости. Мой клинок освободил его, положил конец его страху. Он не заслуживал больше моих мыслей. Просто еще одно тело, которое нужно утилизировать.

Затем я обыскал лагерь с методичной, почти машинальной педантичностью. Оружие — автоматы, арбалеты, ножи — я собрал в кучу. Оно было чужим, бездушным, но смертоносным. Его можно было обменять или использовать. Деньги — пачки тех самых разноцветных бумажек, что теперь правили миром, — я нашел в походной кассе вожака. Я сунул их во внутренний карман, не считая. Документы, рации, карты — все это пошло в отдельную кучу. Возможно, в этом хламе была зарыта еще одна зацепка.

Я вернулся на поляну, нагруженный, как вьючное животное. Девушки, от страха толком ничего не собравшие, сидели на земле, при моем появлении вздрогнули и сжались. Их глаза, огромные и пустые от пережитого ужаса, следили за каждым моим движением.

Я сбросил трофеи на землю с глухим стуком. Они снова вздрогнули. Я окинул их взглядом. Три тени в рваной одежде. Испуганные, голодные, совершенно беспомощные. Бросить их здесь — значило обречь на смерть. Вести с собой — обрекать себя на обузу.

Решение пришло быстро, как всегда, — холодное и практичное. Устье. Дед Захар. Деревня была островком безопасности в этом море хаоса, пусть и убогим. Он сможет их приютить. Решать их судьбу — не моя забота. Моя забота — охота.

Дорога в деревню предстояла неблизкая. Груза оказалось больше, чем я мог унести один, если хотел сохранить мобильность. Я оценивающе посмотрел на девушек. Они были измождены, испуганы, но не ранены. Ноги целы.

Я подошел к куче трофеев. Отобрал самое ценное и легкое — артефакты, документы, пару компактных арбалетов, ножи. Сложил это в свой собственный, пустой теперь рюкзак, снятый с одного из мертвецов. Потом развернулся к девушкам.

Они смотрели на меня, затаив дыхание.

— Встать, — сказал я, и мое слово прозвучало как приказ, не терпящий возражений.

Они поднялись на дрожащих ногах, покорные, как овцы.

Я распределил оставшуюся ношу между ними. Одной отдал два автомата, снятые с предохранителей, стволами вниз. Другой — ящик с патронами. Третьей — свернутую палатку и провизию, найденную в лагере.

— Несите, — бросил я коротко. — Кто уронит или отстанет — оставлю в лесу.

В их глазах не было благодарности. Был лишь животный, инстинктивный страх, заставляющий подчиняться более сильному хищнику. Они молча взвалили на себя груз, сгорбившись под его тяжестью.

Я взметнул свой рюкзак за спину, проверил клинок и тронулся в путь, даже не оглянувшись, чтобы посмотреть, идут ли они за мной. Я знал, что пойдут. Страх — лучший погонщик.

Мы двинулись в сторону Устья. Я шел впереди, прокладывая путь через чащу, чувства были обострены до предела, выискивая любую опасность. Девушки плелись сзади, слышно было их тяжелое, прерывистое дыхание, хруст веток под ногами, лязг металла. Я был волком, ведущим за собой стадо испуганных ягнят.

Мы шли несколько часов. Лес постепенно менялся, становился светлее, знакомее. Девушки, изможденные, едва волочили ноги, но ни одна не посмела остановиться или заплакать. Они боялись меня больше, чем усталости.

Когда сквозь деревья блеснул тусклый свет костров Устья и залаяли собаки, я остановился. Обернулся. Они стояли, прислонившись к деревьям, с глазами, полными надежды и страха.

— Вперед, — кивнул я в сторону деревни. — Скажите деду Захару, что вас прислал Мстислав.

Они посмотрели на меня, потом на огни деревни, не веря, что это конец.

— Мы сами не пойдем, — запротестовали они. — Может, ты с нами…

Тяжело вздохнув от того, что сам навязал себе эту мороку, я пошел вперед. Пара минут, и вот мы уже в центре деревни, нагруженные как мулы. Захар, выскочивший из дверей избы, так и застыл с открытым ртом, глядя на нас.

— Вот, привел, — сказал я, скидывая с плеч рюкзак. — Людоловы в лесу появились, так что всех предупреди, чтобы без охраны не гуляли по окрестностям. А эти из, как его… Глухово, вот. Надо бы родным их сообщить, что они у нас. Ну, и определить на постой. Накормить там, в бане попарить.

— А эти?.. Что за ними пришли…

— Уже ни к кому не придут, — усмехнулся я. — И следов, куда мы скрылись, не сыщут. Лес не даст найти тропы, по которым мы шли. Поэтому, что выйдут на вас специально, беспокоиться не стоит. Да и я еще похожу по лесу, поищу чужих. Не нравится мне их активность. К тому же, тут явный след к участившимся появлениям мертвяков. Буду искать.

— Мстислав, тут это… Устроить-то их негде. Кроме твоей новой избы, где ты один живешь, нам их и положить-то некуда.

— Ну, раз так, пусть спят у меня, — раздраженно откликнулся я. — Кинут матрасы на пол, сейчас вроде не холодно. До утра как-нибудь перетерпят.

— Это дело, — кивнул Захар. Посмотрел на девушек: — Пойдемте, я вас накормлю, да в баньке попаритесь. А тем временем с вашими свяжусь, но до завтра они у нас не появятся — прямой дороги к нам нет.

— Все решили? — мрачно посмотрел я на него. — Тогда я к себе отдыхать.

Тяжело взвалив на плечи добычу, я направился к своему временному дому, который построил своими руками на месте сгоревшего. Ничего в нем особо-то и не было — просто одна большая комната со столом, лавкой и печью. В углу стояла узкая кровать с наваленными на нее шкурами. Я тут почти не бывал, а если и заходил, то только чтобы поспать.

Скинув все с глухим шумом на пол — разбирать свои трофеи сейчас желания не было, — я отправился к реке, чтобы смыть с себя пот и кровь. Можно было очиститься эфиром, но вода все равно была нужна, для внутреннего покоя. Голова будто не верила, что я чистый, если не ощущала себя вымытой. Поэтому, поплескавшись, я вылез на берег, очистил вещи и просто лег на землю, глядя в ночное небо.

Да, оно было сейчас иным и, казалось, даже звезды изменили свое расположение. И в то же время оно оставалось моим, родным. Мы верили, что наши души, прежде чем пройти перерождение, превращаются в такие вот искорки на небе, что следят за своими потомками. И я очень надеялся, что если это так, то моим родным, глядящим сверху, не стыдно за меня…