Мстислав Дерзкий часть 2

Глава 23

Возвращался я к лагерю уже не с той поспешностью, с какой бежал от него. Шаг мой был твердым, мерным, будто я не пробирался по ночному лесу, а шествовал по ковру в тронном зале. Внутри меня царила небывалая тишина. Не пустота, а именно тишина — как в сердцевине урагана, где все замерло в ожидании главного действа. Ярость улеглась, не исчезнув, но переплавившись во что-то иное. В холодную, несгибаемую решимость.

Предки дали мне не совет. Они указали мне направление. И вселили яркий, жгучий стыд за то, кем я начал становиться. Этот стыд был теперь самым острым лезвием, опаснее любого меча. Он обрезал все лишнее, все сомнения, оставив лишь голую, жесткую необходимость.

Я перемахнул через частокол с грацией змеи. Огляделся и вдруг понял, как мне уже надоело это место. Не мое оно. Не чувствую я от него жизни. Да и откуда ей тут взяться? В несчастной земле, насквозь пропитанной страданиями людей, которых здесь безжалостно резали, как скот. Не хотел я тут оставаться дольше, чем это необходимо. И Вегу тоже здесь не оставлю. Кстати, о ней.

Я направился к своему временному жилищу. Из-под двери струился слабый свет. Я медленно открыл ее и чуть сощурился, привыкая к свету.

Вега не спала. Она сидела за тем же столом и о чем-то размышляла. Бумаги, разбросанные мною в приступе гнева, были вновь аккуратно собраны в стопку, кровать застелена. Девушка чистила свой клинок, но движения ее были механическими, взгляд — отсутствующим, уставшим. Она подняла на меня глаза, когда я вошел, и я увидел в них целую гамму чувств: облегчение, тревогу, усталость и немой вопрос.

— Живой, — констатировала она, откладывая оселок. — Уже хорошо.

— Целый, — поправил я, присаживаясь на лавку напротив. От нее пахло дымом и лесом, а от меня, наверное, холодным потом и остатками магии. — Я в порядке, Вега. Просто надо было… разобраться в себе. И решить, как поступить дальше.

Она молча ждала, скрестив руки на груди. Ее молчание было красноречивее любых слов.

Я обвел взглядом наше убогое жилье — тесное, пропахшее землей и бедностью. Пристанище беглецов, а не правителей. Пора было кончать с этим.

— Нам нужно возвращаться в столицу, — сказал я прямо, глядя ей в глаза. — Пора дать по голове этим Шуйским и стать, наконец, настоящим Инлингом. Не отшельником, не мстителем, а князем своей земли.

Вега не выглядела удивленной. Она лишь тяжело вздохнула, словно ожидала чего-то подобного.

— И как ты это себе представляешь? — спросила она с присущим ей скепсисом. — Придешь в царские палаты, ткнешь пальцем в регента и скажешь: «А ну, подвинься, я тут старший в роду»? Мстислав, никакой борьбы за власть не будет только в твоих мечтах. Они не расстанутся с ней просто так. За Шуйскими — все аристократы, половина боярства, золото, интриги. За ними — армия. Сила. А что за тобой? — она развела руками, указывая на нашу жалкую обстановку. — За тобой лишь твой меч, я, да горстка таких же отщепенцев, которые, возможно, тебе поверят. И это против целой империи.

Ее слова были горькими, но правдивыми. Раньше я и сам рассмеялся бы в лицо тому, кто предложил бы мне нечто подобное. Но тогда я еще не слышал голос предков. Тогда во мне не бушевала сила четырех образов.

Я не стал спорить. Я просто посмотрел на нее, позволив той мощи, что дремала во мне, проступить наружу. Не агрессивно, не угрожающе, а просто как факт. Как демонстрацию фундамента, на котором строилась моя новая уверенность.

— За мной, Вега, не просто меч, — сказал я, и мой голос зазвучал с новой, металлической нотой. — За мной — моя магия. И кровь предков, которая требует ответа. Они правили этой землей, когда Шуйских даже в помине не было. Право именно их рода на регентство при малолетней Анастасии — выдумка. Подобных ему много. Но есть и мое право, и оно старше их хитрой возни. Я не буду бороться за власть. Я просто приду и заберу ее. Как старший в роду. Как законный наследник.

Она покачала головой, но в ее глазах уже не было прежнего категоричного отрицания. Было сомнение, смешанное с любопытством.

— Они объявят тебя узурпатором. Мятежником. Наймут убийц. Выставят против тебя войска. Твоя магия… Да, Мстислав, ты силен. Я видела это своими глазами. Но против целой армии? Против заговоренных стрел и пуль, которые будут лететь в тебя из каждой тени?

— Ты права, — легко согласился я. — Одной магии, что есть сейчас, может и не хватить. Тело… Мое тело почти готово. Оно стало моложе, крепче. Но ему нужен последний толчок. Последняя порция силы, чтобы вернуть то, что было утрачено.

Я встал и подошел к грубой карте, приколотой к стене. Она была вся исчерчена пометками о передвижениях нежити, о разрывах.

— Поэтому прежде, чем идти в столицу, мне нужны Высшие. Двое. А лучше — трое. Пришло время не просто охотиться. Пришло время вернуть мою силу. Не украсть у мертвых, а пробудить свою. Ту, что дремлет в крови Инлингов. А для этого нужен катализатор. Большой и мощный.

Я обернулся к ней. Лампа, стоящая на столе, отбрасывала длинные, пляшущие тени, но мое лицо, я знал, было освещено ровным, внутренним светом решимости.

— Ты спрашиваешь, что есть за мной? После того, как я поглощу силу еще нескольких таких тварей… Ты сама увидишь. Ты увидишь, что такое настоящий сотник витязей-волхвов. Что такое воин, обладающий не одним, не двумя, а четырьмя образами силы. Сила Медведя земли — для мощи. Сила воздушного орла — для знания. Сила водяной змеи — для связи с иным. Сила огненного волка — для мести. И моя собственная, родная сила — сила Волхва, кровь предков, которая проснется и вольется в эту бурю.

Я сделал паузу, давая ей осознать сказанное.

— Шуйские прячутся за спинами солдат и за стенами дворцов. Их сила — в золоте и коварстве. Моя сила… — я сжал кулак, и по коже пробежали знакомые зеленоватые искры, — моя сила будет в том, чтобы эти стены обратились в прах, а их золото — в пепел. Я не буду вести с ними долгие переговоры, плести интриги. Я приду к ним с могуществом леса за спиной и с бурей в руках. И предложу выбор. Уйти с миром… или разделить участь тех, кто и раньше вставал против нашей власти.

Вега смотрела на меня, и теперь в ее глазах читалось не только сомнение, но и проблеск чего-то нового. Вера? Нет, пока еще нет. Но уважение к масштабу замысла. Она видела, что я не брежу. Что я строю план. Жестокий, рискованный, но план.

— И куда мы пойдем? — спросила она наконец, ее голос потерял нотки скепсиса, став деловым, собранным. — Где искать сразу нескольких Высших?

Я ткнул пальцем в карту, в район старых заброшенных рудников, находящихся к северу от нас.

— Вот сюда. Разрывы там стали появляться все чаще. И мертвецы, что выходят оттуда… они другие. Не просто тупые бродячие скелеты. Они организованны. Кто-то или что-то собирает их там. Координирует их действия, направляет их. Как в улье. А где улей, там и королева. Или несколько королев. Мы найдем их. Мы очистим это место. И я возьму то, что мне нужно.

Я посмотрел на Вегу, что слушала меня, крепко сжав губы.

— А после… после мы повернем на юг. К столице. К Новгороду. И ты увидишь, Вега, как дрогнет земля под ногами у тех, кто посмел забыть, чья кровь течет в жилах истинных правителей этой земли.

Она медленно кивнула, поднимаясь с места. Никаких лишних слов. Никаких вопросов. Она видела, что я принял решение. И как верный клинок, который не спрашивает, кого рубить, а лишь ждет приказа, она была готова.

— Значит, рудники, — подытожила она, подходя к своему ложу и начиная готовить снаряжение. — На рассвете выступаем?

— На рассвете, — подтвердил я. — Пора заканчивать с отступничеством. Пора возвращать свое…

Ночь была по-прежнему тиха, но теперь ее тишина была для меня не угрожающей, а предгрозовой. Тишиной перед битвой, что определит судьбу не только мою, но и, возможно, всей империи. Я смотрел в окно на звезды и чувствовал, как в груди закипает не ярость, а нечто большее — воля к власти. Древняя, как эти камни, и неотвратимая, как восход солнца.

Завтра начиналась охота. А после — война за трон.

После разговора с Вегой в землянке воцарилась тягостная, но деловая тишина. Мы молча готовились ко сну, каждый погруженный в свои мысли. Я скинул потрепанную кожаную куртку, повесил меч на привычное место у изголовья и погасил лампу, погрузив помещение во мрак, нарушаемый лишь слабым отсветом тлеющих углей в очаге. Устраиваясь на жестком ложе из досок и свернутых одеял, я чувствовал каждую мышцу — усталую, но послушную, наполненную не тяжестью, а готовностью к действию. План был ясен, как осеннее небо. Рудники, Высшие, сила, столица… Цепь предстоящих событий выстраивалась в голове с железной логикой. Но под этим холодным расчетом клокотало что-то иное, более теплое и тревожное.

Я лежал на спине, глядя в темноту, и слушал, как Вега устроилась на своей кровати по другую сторону от меня. Послышался шелест снимаемой одежды, мягкий вздох, затем — тишина. Я пытался уснуть, гнал от себя мысли, но они вихрем кружились в голове. Образы предков, их укор и напутствие. Холодные строки из «Чертополоха». И ее лицо — озаренное пламенем битвы, сосредоточенное над картами, уставшее и прекрасное в этот миг перед сном.

Не знаю, сколько прошло времени — час, может, два. Я временами проваливался в дрему, но сон был тревожным, поверхностным. И вдруг я услышал. Тихий шорох. Еле слышные шаги. Дверная завеса чуть колыхнулась, пропуская серебристую полоску лунного света, и в следующее мгновение я почувствовал, как край моего одеяла приподнялся, а к моему боку прижалось что-то холодное, дрожащее мелкой дрожью.

Я не шевельнулся, лишь повернул голову. В слабом свете, падающем извне, я увидел ее лицо. Вега. Она была бледной, ее глаза, широко раскрытые, смотрели на меня не с страхом, а с какой-то животной, невысказанной просьбой. Ее всю колотил озноб, как в лихорадке.

— З-замерзла… — прошептала она, и зубы ее громко стучали. — Не могу согреться… Никак…

Она робко прижалась ко мне спиной, и сквозь тонкую ткань ее рубахи я почувствовал ледяной холод ее кожи. Это был не просто озноб от ночной прохлады. Это была дрожь, что шла изнутри, нервная, та, что накатывает после спада адреналина в крови, когда тело, отдавшее все силы, остается пустым и беззащитным перед малейшим холодком. После нашей магической бури, после шока от прочитанного, после тяжелого разговора о будущем — ее душа и тело истощились.

Мое обновленное, молодое тело отреагировало мгновенно и предательски. Тепло хлынуло в жилах, сердце забилось чаще. Давно… О, как давно рядом со мной не было женщины! Не боевой подруги, не соратницы, а просто женщины — теплой, хрупкой, нуждающейся в защите. Запах ее волос, смесь дыма, трав и чего-то неуловимо-личного, ударил в голову, вызывая давно забытые инстинкты.

Я почувствовал, как все во мне напряглось, потребность перевернуться, обнять ее, прижать к себе и искать в ее теле забвения от всех ужасов мира была почти физической. Почти.

Но я лишь лежал смирно, давая ей возможность согреться. Да, Вега нравилась мне. С самого начала, с той первой встречи, когда она, вся в крови, лежала на земле на земле, готовясь умереть. Без стона, без мольбы о жалости. Она была сильной, умной, красивой. И сейчас, в своей слабости, она была прекрасна по-иному, по-человечески.

Но пользоваться этой слабостью? Нет. Это было бы низко. Не по-мужски. Она пришла ко мне не как к любовнику, а как к источнику тепла и безопасности. Как к скале, о которую можно опереться, когда подкашиваются ноги. Она — боевая подруга. Товарищ. И доверие, которое она мне сейчас оказала, забираясь в мою постель, было дороже любой мимолетной страсти.

Осторожно, чтобы не испугать ее, я повернулся на бок и обнял ее. Не страстно, а крепко, по-братски, прижав ее спину к своей груди. Я накрыл нас обоих одеялом, создав маленький, теплый кокон.

— Спи, — тихо сказал я ей в волосы. — Все в порядке. Я здесь.

Она не ответила, лишь всем телом вжалась в меня, словно пытаясь впитать мое тепло. Дрожь понемногу стала стихать, ее дыхание выровнялось, стало глубоким и ровным. Я лежал, чувствуя под ладонью ритмичный подъем и опускание ее грудной клетки, и тот животный, первобытный огонь внутри меня потихоньку угасал, превращаясь в нечто иное. В странное, почти отеческое чувство покоя и ответственности.

Она в первую очередь — боевая подруга. А вот захочет ли стать чем-то большим… Это большой вопрос. И решать его должна она сама. Потом, в здравом уме и твердой памяти, а не в минуту слабости. Я не был святым, и мысль о том, чтобы быть с ней, вызывала во мне горячий отклик. Я не был бы против. Я был бы счастлив. Но все должно быть честно. Без использования ее уязвимости.

Поэтому я просто лежал и слушал, как ее дыхание сливается с моим в единый, спокойный ритм. Постепенно ее тело покинула дрожь, она полностью расслабилась, отдаваясь сну. Я осторожно приподнялся на локте и посмотрел на нее. Лунный свет падал на ее лицо, разгладившееся, умиротворенное. Длинные ресницы лежали на щеках, губы были чуть приоткрыты. В этом сне не было ни суровой воительницы, ни напуганной девушки. Была просто красивая женщина, которая доверила мне свой покой.

Я не удержался и легонько, почти невесомо, провел рукой по ее волосам, сбившимся в беспорядочные пряди. Шелк под пальцами. Жизнь.

И в этот миг что-то дрогнуло во мне. Каменная скорлупа, что годами нарастала вокруг сердца, дала трещину. Я почувствовал не боль, а облегчение. Углы моих губ сами собой потянулись вверх. Я улыбнулся. Впервые за долгие, долгие годы — не усмешкой циника, не оскалом воина, а простой, человеческой, счастливой улыбкой. Это было странное и забытое чувство.

Устроившись поудобнее, чтобы не потревожить ее, я закрыл глаза. И на этот раз сон пришел сразу. И он был хорошим.

Мне снился большой, светлый зал с резными дубовыми балками. За длинным столом, ломящимся от яств, сидели люди. Я сидел во главе. Я был не старым, не молодым — я был в самом расцвете сил. К моему плечу прижималась маленькая девочка с моими глазами и светлыми кудрями — моя сестренка Настя, такая, какой я запомнил ее в детстве, до того, как все рухнуло. Она что-то оживленно рассказывала, жестикулируя, а я смеялся, гладя ее по голове.

А по правую руку от меня сидела Вега. Не в походной одежде, а в простом, но красивом платье цвета летнего неба. Она не смотрела на меня, а улыбалась Насте, и в ее глазах светилась такая нежность и покой, что на душе становилось тепло. Она была не боевой подругой, а… женой. Частью моей жизни. Частью этой семьи.

Во сне не было битв, мертвецов, никакого Шуйского. Был только смех, теплый свет множества свечей, запах свежего хлеба и ощущение полного, безоговорочного счастья. Дома. Там, где я должен быть.

Я проспал так до самого рассвета, не шелохнувшись, обнимая спящую Вегу. И когда первые лучи солнца пробились в землянку, я проснулся с ощущением, которого не знал много лет. С ощущением, что ради этого сна, ради этого простого человеческого счастья, стоит сражаться. Стоит идти на рудники, стоит бросать вызов целой империи. Не ради мести, не ради силы. А ради того, чтобы когда-нибудь, преодолев все преграды, сесть за тот самый стол и увидеть эти лица рядом с собой.

Я осторожно высвободился из сонных объятий Веги, вышел наружу и вдохнул полной грудью холодный утренний воздух. Впереди предстоял долгий путь. Но теперь я знал, куда и зачем я иду.