Мстислав Дерзкий часть 2

Глава 13

Я уже почти поверил, что мне удалось уйти. Что я останусь загадкой и для этих неизвестных, но явно очень опасных убийц. Что у меня есть время, чтобы скрыться. Лес, казалось, надежно скрывал мои шаги, и примятая трава распрямлялась сразу же после того, как я проходил по ней. Густые ветви деревьев бесшумно смыкались за моей спиной и расступались впереди.

Нет, я уже не мог двигаться в прежнем темпе, но ковылял вполне себе бодро, опираясь на палку. Тело била мелкая, противная дрожь, оно ныло и нещадно болело. Перенапрягшийся источник и каналы горели… Но, черт возьми, я был доволен тем, что я сделал! Если я не остался там, исчерпав себя без остатка, то, значит, боль и слабость пройдут, и все восстановится, сделав меня еще сильней. И пусть я не обнаружил на базе людоловов мертвяков, то, что я сорвал грандиозные планы какой-то мрази, приятно грело душу.

Так что я, ежесекундно борясь с собственным бессилием, шаг за шагом двигался вперед, доверившись лесу. Который меня своевременно и предупредил, что рядом опасность.

Резко остановившись, я напрягся, обнажив меч. И в тот же миг из темноты, из-за необъятного ствола старого могучего дуба появилась тень.

Высокая, худая, почти бесплотная фигура в тёмном облегающем костюме без каких-либо опознавательных знаков. Лицо ее скрывала маска, оставляющая открытыми только глаза — холодные, светлые, абсолютно безразличные. В её руках, затянутых в перчатки, не было никакого оружия. Вернее, смертельным оружием была она сама.

Я замер, инстинктивно приняв боевую стойку, но моё лицо при этом предательски скривилось от боли.

Незнакомка не сделала ни одного угрожающего движения. Она лишь слегка склонила голову набок, изучая меня, как ученый изучает редкий, незнакомый вид какого-нибудь насекомого.

Потом она подняла руку. Небрежно так, даже, я бы сказал, расслабленно. Просто показала мне открытую ладонь — универсальный знак «стоп». А потом медленно, очень медленно и максимально выразительно указательным пальцем другой руки провела по своему горлу.

Жест был настолько откровенным, настолько леденящим душу, что у меня перехватило дыхание.

Это не было предложение сдаться. Это было сухое, лаконичное сообщение. Предупреждение. Иди своей дорогой. Займись своими делами. И не лезь туда, куда не просят. Иначе…

Фигура в черном больше не двигалась, не нападала. Она просто стояла, слившись с тенями у дерева, самим своим присутствием блокируя дальнейший путь, как безмолвный страж порога, за который мне не было хода.

И я понял. Понял всё. Она — или они — меня не убьют. Сегодня. Они позволяют мне уйти. Потому что я для них — ничто. Появившийся в их огороде муравей, которого не стоит давить, но которому нужно показать, где выход.

Бессильная ярость, что была горше любой боли, подкатила к горлу. Но делать было нечего. Сражаться в таком состоянии с этим… с этим чем-то — было бы чистым самоубийством.

Я медленно, демонстративно опустил меч. Сделал осторожный шаг назад. Потом ещё один. Незнакомка следила за мной все с тем же ледяным выражением глаз.

Я повернулся и побрёл обратно в лес, в спасительную темноту, спиной чувствуя безразличный, тяжёлый взгляд. И теперь мне предстояло искать другой путь в деревню. Почему нельзя было пройти этой дорогой, не знаю. Но надо подумать. Подумать о том, кто эти призраки со свистящими смертями в руках. И почему они оставили меня в живых.

Я сделал шаг. Потом второй. Даже удаляясь, я по-прежнему чувствовал ледяной взгляд незнакомки, впивающийся мне между лопаток, от которого по уставшему телу бежали мурашки. Каждый мускул был напряжен до предела в ожидании удара в спину — бесшумного и смертельного. Но его не последовало. Меня сопровождала только тишина, прерываемая лишь шелестом листьев под моими ногами и тяжелым, натужным биением моего собственного сердца.

И вдруг — другой звук. Противный, влажный, прерывистый. Словно кто-то жадно, с надрывом хлебает воду. А потом — тихий, полный животного ужаса женский стон.

Я обернулся так резко, что мир закружился и поплыл перед глазами. Я застыл, сраженный открывшимся зрелищем.

Та самая незнакомка, только что выглядевшая бесстрастной, всесильной, и всей из себя такой опасной, сейчас была прижата спиной к стволу дуба. Ее удерживала на месте чудовищная, неестественно длинная рука с кривыми когтями, впившимися глубоко в плечо. А к ее шее, к самой сонной артерии жадно присосалось нечто. Высокое, тощее, с мертвенно-бледной кожей, словно натянутой на длинные кости. На монстре болтались лохмотья когда-то богатого камзола, истлевшие и покрытые грязью. Высший упырь. Древний, сильный, один из тех, кого боятся сами обитатели Нави.

Он пил. Громко, с отвратительным, чавкающим звуком, в котором слышалось и хлюпанье, и хруст, и жадное сглатывание. Горло чудовища шевелилось, активно поглощая пищу, а тело жертвы судорожно дергалось, теряя последние силы. Глаза незнакомки, еще секунду назад холодные и уверенные, закатились под лоб, вся ее фигура излучала немой ужас и нечеловеческое страдание. Ее маска сползла, обнажив молодое, искаженное агонией лицо. Из-под ногтей рук, беспомощно скребущих по костяной конечности монстра, сочилась кровь.

Волна первобытного омерзения, острого и тошнотворного, смыла все остальные эмоции. Это была не просто смерть. Это было осквернение, гнусный паразитический акт, от которого сжималось всё нутро.

Мыслей не было. Только ярость. Чистая, животная, белая ярость.

Рука сама рванулась к поясу, к рукояти запасного ножа — короткого, тяжелого, с серым матовым лезвием, предназначенного не для красоты, а для убийства. Движение было отточенным, доведенным до автоматизма за тысячи часов тренировок. Взмах — и сталь, описав в темноте короткую серебристую дугу, вонзилась точно в цель. В череп упыря, пробив его насквозь и выйдя острием из глаза.

Раздался не крик, а какой-то надрывный, визгливый вой, больше похожий на скрежет железа по стеклу. Чудовище отшатнулось, отпуская свою жертву. Из его пустой глазницы хлестнула струя черной, зловонной жижи. Незнакомка, освобожденная от кошмарных объятий, безжизненно сползла по стволу на землю, бледная как полотно.

Я уже не думал. Я действовал. Нож был потерян, застряв в костяном черепе твари. Но у меня был меч. Он оказался в моей руке прежде, чем я успел это осознать. Упырь, ослепленный болью и яростью, ринулся на меня, его когти, словно кривые кинжалы, целились в мою грудь. Он видел и чуял меня, чуял горячую, живую кровь, которая должна была стать компенсацией за причиненную ему боль.

Его бросок был стремительным, слепым и абсолютно прямолинейным. Я даже не успел как следует принять стойку. Просто выставил клинок вперед, уперев его рукоятью в землю, и присел, направив острие навстречу несущейся на меня туше.

Он сам насадился на него. Со всей силой своего броска. Раздался отвратительный хруст, лезвие прошло сквозь него почти без сопротивления, выйдя под лопатками. Мертвенно-бледное лицо с торчащим из глазницы ножом оказалось в нескольких сантиметрах от моего. Я чувствовал его тошнотворное, гнилое дыхание.

Инстинкт взял верх. Я, рыча от напряжения и отвращения, рванул клинок вверх, к плечу, рассекая грудную клетку, ключицу, добираясь до самого сердца, сокрытого в высохшей плоти.

Тело упыря вздулось, затрепетало. И тут же начало рассыпаться. Не так, как у простых мертвяков — в пыль. Оно будто бы испарялось, превращаясь в густой, черный, зловонный туман. И этот туман… он не рассеивался. Он ринулся на меня. Плотный поток леденящей чужеродной силы, темной и сладкой, как испорченный мед.

Он влился в меня через рот, нос, поры кожи. Язык онемел от привкуса старых медных монет и разложения. Внутри всё застыло, а потом взорвалось.

Это была не боль. Это было всепоглощающее, оглушительное наполнение. Словно плотину в моей душе, сдерживающую истощенный источник сил, прорвало. Энергия — темная, чужая, но невероятно мощная, — хлынула во мне рекой, сжигая на своем пути усталость, боль, истощение.

Раны на моем теле затягивались на глазах, сшивая разорванные мышцы, сращивая треснувшие кости. Исчезали синяки, ссадины, пропадала дрожь в коленях. Я чувствовал, как мои мускулы наполняются стальной упругостью, как обостряется до нечеловеческой четкости зрение, как каждый звук леса обретает кристальную ясность.

Я стоял, дыша полной грудью, и чувствовал себя богом. Превосходство. Сила. Ярость. Темная эйфория захлестывала разум. Это было опасно, это было порочно, но, черт возьми, как это было вовремя!

Ибо из чащи на смену своему павшему сородичу вышли двое других.

Справа — Высшая кикимора. Существо, рожденное из болотной трясины и детского страха. Её тело было скрюченным, асимметричным, облепленным клочьями мха и тины, с длинными костлявыми, перепончатыми лапами, оканчивающимися когтями-крючьями. Вместо волос — спутанные водоросли, из которых на меня смотрели десятки крошечных, светящихся желтым светом глазков-пузырьков. Она двигалась не шагом, а странными, скользящими рывками, и за ней тянулся влажный, гнилостный след. От нее исходила аура тоски, безысходности и желания утащить на дно, утопить в своей холодной, илистой сути. Её сила была в иллюзиях, в страхах, в ядах, что сочились с её когтей.

А слева — Высшая Ведьма. Та, что променяла душу на силу, сделавшись проклятием живых. Она выглядела почти как человек. Почти. Высокая, худая, в истлевшем, но когда-то дорогом платье цвета запекшейся крови. Её лицо было скрыто глубоким капюшоном, но оттуда, из темноты, светились два уголька — красные, без зрачков, полные холодной, расчетливой ненависти. Одна её рука, длинная и костлявая, сжимала посох из черного дерева, увенчанный кристаллом, в котором клубилась багровая муть. Вторая рука, спрятанная в складках платья, была неестественно большой, покрытой чешуйчатой кожей, и заканчивалась когтями, словно у хищной птицы. Она источала мощь другого рода — колдовскую, структурированную, готовую разорвать реальность заклятиями и призвать адское пламя. Именно ведьма была мозгом этой парочки, её холодным и безжалостным стратегом.

Они остановились, увидев останки упыря, уже почти полностью рассеявшиеся в воздухе, и меня — стоящего над ним, полного чужой, но безраздельно мне подчинившейся силы.

Кикимора издала булькающий, шипящий звук, и из её пасти, скрытой в водорослях, показался длинный, черный, как у ящерицы, язык.

Ведьма медленно повернула голову в мою сторону. Казалось, даже воздух застыл от её взгляда.

— Маленький человечек… с большим самомнением, — просипела она голосом, похожим на скрип ржавых ворот. — Ты отнял у нас зверушку. И взял то, что не твое.

Я глубоко вдохнул. Воздух больше не пах болью и страхом. Он пах силой. Властью. Возможностью снести с лица земли всё, что посмеет встать на моем пути. Темная энергия упыря бушевала во мне, требуя выхода, требуя разрушения.

Я медленно поднял окровавленный клинок. Потом перевел его на кикимору, затем на ведьму. На губах сама собой появилась дикая, вызывающая усмешка. Вся накопившаяся злость, весь страх, вся боль последних часов нашли, наконец, цель.

— Что ж, — сказал я, и мой голос звучал глубже, увереннее, чем когда-либо. — Раз вы так были к нему привязаны, значит, я отправлю вас следом за ним. Ведь мы в ответе за тех, кого приручили.

И сделав широкий, насмешливый, приглашающий жест рукой, я приготовился к бою. Теперь можно было и повоевать.

Они двинулись на меня не сразу, оценивая. Мгновенная пауза, густая и тягучая, как смола. И в этой паузе, в разрыве между адреналином и хладнокровным расчетом, в моем сознании, обостренном чужой, но подчинившейся силой, всплыли обрывки знаний. Уроки старого наставника, пожелтевшие страницы летописей, шепоты у костров о том, что прячется в самых темных углах мира. Я знал их. Не по имени, а по сути. И знал, что за честь мне выпала — умирать от рук не простой нечисти, а элиты Тёмного Князя Кощея. Его личных палачей и архитекторов ужаса.

Высшая Тёмная Кикимора. Она была первой. Не та болотная проказа, что пугает заблудившихся путников, сбивая с тропы и затягивая в трясину. Нет. Это было нечто большее. Гораздо большее.

Говорят, первых таких создали не по воле Тёмного Князя, а раньше. Говорят, они рождаются в тех местах, где была пролита не просто кровь, а кровь невинных, где отчаяние и страх впитываются в самую глубь земли, в подводные ключи, и смешиваются с древней, дикой магией болот. Они — дух самого места, оскверненного и озлобленного. Но Князь Нави увидел в них потенциал. Он не создавал их — он возвысил, выкормил своей волей, сделал их не духами-одиночками, а своими солдатами.

Она скользила ко мне, и её движение было подобно течению ядовитой жижи.

Сила её была не в физической мощи, а в иллюзиях и ядах. Она не стала бы атаковать в лоб. Она будет играть. Она будет насылать видения самых глубоких, самых потаенных страхов. Она заставит меня увидеть павших товарищей, услышать крики тех, кого не смог спасти, почувствовать ледяную воду болота, заползающую в легкие. Её яд был не смертельным — он парализовал волю, вгонял в оцепенение, превращал жертву в послушную куклу, которую она потом медленно, с наслаждением утаскивала на дно своего трясинного царства. Её слабость? Огонь. Чистый, яростный огонь, выжигающий ил и высушивающий тину. И серебро, вонзенное в ту массу растительности, что заменяла ей сердце или мозг.

Высшая Тёмная Ведьма. А вот её… Её Князь создавал целенаправленно. Изначально это были люди. Колдуньи, знахарки, отвергнутые обществом, одержимые жаждой власти или бессмертия. Они добровольно принесли свои души в дар, променяв их на силу у Темного Престола Нави. Они не были мертвы. Они были хуже — испорчены, вывернуты наизнанку, став проводниками воли Нави в мире Яви.

Ведьма стояла неподвижно, и от этой неподвижности было еще страшнее. Её фигура в истлевшем багряном платье была неестественно прямой и высохшей.

Её сила — в чистой, структурированной магии Тьмы. Она не станет тратить время на иллюзии. Она будет рвать пространство пучками концентрированной ненависти, призывать тени, чтобы те обвили и разорвали меня, насылать порчу, от которой кровь будет сворачиваться в жилах, а кости — крошиться. Она могла оживить саму землю под моими ногами, чтобы та поглотила меня. Её черный посох был фокусом, усилителем, ключом к самым запретным и разрушительным заклятьям.

Её слабость? Свет. Не солнечный, а свет чистого, незапятнанного духа, священных символов, против которых её тёмная магия бессильна. И её человеческое прошлое. Где-то глубоко внутри, под слоями скверны, могла тлеть искра той, кем она была. Удар по этой памяти, по этому имени мог на миг выбить её из колеи. Но найти эту искру было задачей немыслимой сложности.

Они прекрасно дополняли друг друга. Кикимора — бич для души, Ведьма — гибель для плоти. Вместе они были идеальной командой убийц, посланной не просто устранить помеху, а стереть её в порошок, унизить, сломать прежде, чем убить.

Тёмный Князь явно был мной не на шутку раздражен.

Эти мысли пронеслись в голове за долю секунды. Я видел, как Кикимора замирает, множество ее желтых глаз затягивается белесой пеленой — она начинала свою грязную работу. Видел, как Ведьма поднимает посох, и багровый кристалл на его конце вспыхивает зловещим светом, собирая энергию для первого, сокрушительного удара.

Время будто замерло, растягивая доли секунды в вечность…