Мстислав Дерзкий часть 2

Глава 15

— Мстислав, — донесся до меня сквозь сон голос Захара.

— Идите все в Навь, — пробормотал я, переворачиваясь на другой бок.

— Мстис…

Моя рука нашарила стоящий рядом с кроватью сапог и запустила его в сторону говорящего.

— Понял, не мешаю…

Дверь скрипнула, выпуская старосту, и опять наступила благословенная тишина. Все-таки сапогом крепким, да словом ласковым можно сделать гораздо больше, чем просто словом.

Сон был бездонным и тяжёлым, как погружение в смолу. Я проваливался сквозь него, через обрывки кошмаров — я вновь слышал чавкающие звуки питающегося упыря, видел багровые вспышки ведьмовского посоха, ледяные глаза незнакомки, проводящей пальцем по горлу…

Просыпался я не сразу, а медленно, словно всплывая со дна ледяного озера. Сначала вернулся слух — монотонным, убаюкивающим стуком дождя по крыше. Потом обоняние — в нос ударил запах влажного дерева, печной золы и… чего-то тёплого, съестного. И лишь после, преодолевая свинцовую тяжесть в веках, я открыл глаза.

В избе царил серый, рассеянный полумрак. За полуоткрытой занавеской на крошечном окошке виднелся не свет, а сплошная водяная пелена. День? Вечер? Без часов понять это было невозможно. Время словно застыло, убаюканное этим бесконечным, унылым ливнем.

Я поднялся, сладко потянулся. Тело отзывалось на движение не болью, а непривычной приятной лёгкостью и… голодом. Звериным, всепоглощающим голодом, сводившим пустой желудок требовательными спазмами. Мой взгляд сразу же упал на грубый деревянный стол у печки.

На нём стояла глиняная миска, накрытая сверху другой такой же посудиной, чтобы содержимое не остыло. Рядом — солидная деревянная кружка и кувшин с квасом, от которого так и веяло хлебной запахом и прохладой. Я, урча от нетерпения, сдернул крышку. Парок ударил в лицо, и я чуть не застонал от наслаждения. Два солидных куска отварной говядины, ещё тёплые, с луком и морковкой, и горка разварной картошки, политой душистым маслом и посыпанной укропом. Просто, немудрёно, но для моего пустого нутра — пища богов.

Я не стал церемониться. Руки сами потянулись к еде. Я ел с жадностью, почти не жуя, заливая каждый проглоченный кусок большим глотком холодного, чуть терпкого кваса. Казалось, я чувствовал, как сила вливается в каждую частичку моего тела, как затягиваются последние, мельчайшие повреждения, нанесённые во вчерашней битве. Это было почти чувственнее, чем поглощение магии нечисти — простое, человеческое насыщение.

Умяв со стола всё до крошки, я откинулся на лавке, сыто отдуваясь, чувствуя приятную тяжесть в желудке. Но на коже всё ещё оставалась липкая память о вчерашнем — засохшая грязь, пятна чёрной крови упыря, запах пота и страха. Тянуть с очисткой было нельзя. Моё обновлённое тело, напичканное чужеродной силой, требовало избавления от всего, что напоминало о бойне. Кожа зудела, словно готовясь сбросить старый покров, как змея.

Я поднялся, подошёл к печи. Она была ещё тёплой, а на лежаке аккуратно были разложены мои вещи — штаны, рубаха, носки. Всё вычищенное, высушенное и даже слегка отглаженное жаром. Кто-то явно хлопотал здесь, пока я спал мёртвым сном. Захар? Одна из девушек?

Не раздеваясь, я сосредоточился. Вчерашний поток силы всё ещё булькал внутри, послушный и готовый к использованию. Я не стал лезть в дебри сложных плетений. Просто представил себе простейший бытовой обряд — поток чистой, неагрессивной энергии, сметающий с поверхности тела всю грязь, пот, кровь, запахи. Лёгкое покалывание, едва уловимый запах озона — и через пару секунд я был чист, как будто только что из бани. Посмотрел на одежду, прикидывая, сколько она еще выдержит таких испытаний, но это уже были мелочи.

Быстро переоделся в сухое, и мгновенно стало легче. Чистая ткань на обновлённой коже — одно из величайших удовольствий, доступных человеку. Но этого было мало. Тело требовало большего. Требовало баньки. Настоящей, с паром, веником и диким криком от удовольствия, когда обжигаешь разморенное, жаркое тело ледяной водой из кадки.

Этот вопрос нужно было решать в первую очередь. Баня — это не роскошь. Это жизненная необходимость. Особенно когда ты за ночь превратился в солянку из энергий трех Высших тварей Нави.

Огляделся. На первый взгляд все как обычно, но… Что-то все же было не так.

Я присмотрелся. Матрасы. Их было не три. Четыре. Нехорошее предчувствие кольнуло меня где-то в районе паха, а вопросов становилось больше. Почему матрасы до сих пор не убрали? Почему девушек не отправили по домам? Почему они все тут, как некий коллективный трофей или… обуза? И что дед Захар вообще думает по поводу новой постоялицы?

Ответы не висели в воздухе. Их надо было искать. Я еще раз задумчиво оглядел избу, подумал, что если что, то придется менять место жительства, потому как тут становится реально тесно, и вышел на улицу.

Дождь не утихал ни на секунду. Он лил сплошной, холодной стеной, заливая двор, превращая его в одно большое, хлюпающее болото. Я вздохнул и на мгновение сконцентрировался. Сила откликнулась мгновенно, послушная и гибкая. Над моей головой воздух задрожал, сгустился, образовав невидимый, но прочный купол. Дождевые капли, едва долетев до него, соскальзывали в стороны, образуя вокруг меня сухой, чистый пузырь пространства. Простое, но эффективное плетение. Ходить под таким импровизированным зонтом было куда приятнее, чем под потоками холодной воды.

Я двинулся по улице, разыскивая глазами Захара. Деревня была пустынна, все попрятались от непогоды. Только у самого дальнего дома, где двое мужиков пытались починить протекающую крышу, я увидел знакомую коренастую фигуру.

Захар в намокшей насквозь телогрейке и с усталым, покрасневшим от напряжения лицом что-то кричал своим помощникам, пытаясь перекрыть грохот ливня. Увидев меня, идущего посреди потопа абсолютно сухим, он на мгновение застыл с открытым ртом, а потом махнул мне рукой, приглашая подойти.

— Ну что, отоспался, воин? А то был вчера будто пьяный, — крикнул он, перекрывая шум дождя.

Глаза его с любопытством скользнули по моему сухому плечу и не промокшим волосам, но комментировать это он не стал. Видимо, уже привык к странностям.

— С похмелья такого, дед, ещё отходить и отходить, — отозвался я, останавливаясь под его протекающим навесом. Мой воздушный щит тихо шипел, отводя струи воды.

— Это я вижу, — Захар хмыкнул. — Ты вчера чуть ли не с ног не свалился. И… э… опять бабу притащил. У тебя это хобби такое, да? И зачем она тебе? Пытать будешь или для каких иных нужд? Кто она такая, спрашивается?

— Вопрос на засыпку, — честно сказал я. — Сама не сказала. Может, очнётся — расскажет. А может, и нет. Почему остальные девки-то все ещё у тебя? Чего их не разобрали по домам?

Староста помрачнел, вытер мокрое лицо рукавом.

— Да как тебе сказать… С одной стороны, рады все, что они живые, конечно. А с другой… Слух пошёл, что они осквернённые. Что тварь та, для которой их ловили, на них печать свою положила. Что в них дух нечистый теперь сидит. Боятся их в дом брать. Вот и остались у тебя… А домой отправить не можем — дороги, вон, размыло, не пройти, ни проехать.

— Понятно, — кивнул я. — Разберёмся. Сейчас-то они где?

— Так в общей кухне еду готовят, на всех. А та, что намедни притащил, в сарае лежит. Ты уж прости — мы ее сначала к тебе в избу положили, так она сильно стонать начала. Девки проснулись от этого, испугались. Ну, мы ее отварами полечили, да там и пристроили. Тепло и сухо, что еще надо? А подходить к ней боимся — странная она и маг, чую, сильный. Как бы беды какой не приключилось…

— Все решим, дед Захар. Но сейчас меня терзает другой вопрос — баня. Можно ли её как-то растопить в такую погоду? А то у меня, — я почесал предплечье, — кожа вся чешется, чуть ли не слазит. После вчерашнего.

Захар снова смерил меня изучающим взглядом, но кивнул.

— Баня-то свободна, на задворках, у ручья. Дров сырых много, но в предбаннике есть сухонькие, я с вечера припас. Иди, парься, раз такое дело. Сам справишься, али помочь?

— Сам. Дело-то не хитрое, — обрадованно кивнул я.

Это именно то, что мне было нужно. Кивнув ему в благодарность, я развернулся и пошёл обратно, к своему дому, чтобы захватить чистое бельё и мыло. Все мысли уже были там — в тёплом, дымном пару, в хлестких ударах веника, в ощущении полного, тотального очищения. А потом… потом нужно будет поговорить с девушками. И с той, четвёртой. И понять, что делать дальше. Война с Тёмным Князем никуда не делась. Она только начинается. Но сначала — баня.

Дорога к ней, даже под моим импровизированным воздушным щитом, оказалась не самой приятной прогулкой. Ветер норовил задуть ледяные струи дождя под купол, а земля под ногами превратилась в сплошное месиво, чавкающее и засасывающее сапоги по щиколотку.

Сам банный сруб, почерневший от времени и непогоды, стоял на краю деревни, у самого леса, подпертый с одной стороны огромными валунами, а с другой — бурлящим от дождя ручьём, который уже почти вышел из берегов. Мертвяки, когда атаковали деревню, ее не тронули — одной проблемой меньше.

Предбанник пах сыростью, дымком, впитавшемся в бревенчатые стены, и сухими травами, развешанными пучками под низким потолком. Я с благодарностью отметил аккуратно сложенную поленницу сухих, золотистых берёзовых поленьев — Захар не соврал, позаботился. Забравшись внутрь, в самую парную, я скинул с себя всю одежду, бросил её на деревянную лавку и с наслаждением потянулся, чувствуя, как мышцы играют под кожей, полные новой, дремлющей силы.

Растопка печи оказалась делом медитативным. Я не спеша укладывал поленья в ненасытную жердь каменки, подкладывал лучину, раздувал огонь, наблюдая, как языки пламени начинают лизать чёрные камни. Постепенно, вместе с треском дров, баня начала наполняться тем особым, сухим жаром, который не обжигает, а обнимает, проникает в самую глубь костей.

Я забрался на нижнюю полку, перевернулся на живот, чувствуя грубые, тёплые доски и закрыл глаза. Жар накатывал волнами, заставляя кожу покрываться испариной. Я чувствовал, как он вытягивает из меня остатки вчерашнего напряжения, всю ту грязь, боль и адреналин, что въелись в поры. Дышал глубоко и ровно, впуская в лёгкие раскалённый воздух. Тело становилось тяжёлым, расслабленным, почти невесомым. Сознание уплывало, теряя границы, растворяясь в этом блаженном, животном ничто.

И тут скрипнула дверь.

Я не открыл глаз. Не шелохнулся. Мои обострившиеся чувства, выхлестнутые наружу жаром, уже просканировали вошедшего. Вернее, вошедших. Лёгкие, осторожные шаги. Сбивчивое дыхание. И запах — не опасности, не угрозы. Запах мыла, чистых волос и… смущения. Девичий смех, приглушённый, словно его пытались задавить ладонями.

Я так и лежал, притворяясь спящим, хотя улыбка уже просилась на губы. Понял. Ну конечно. Спасённые пташки решили отблагодарить своего благодетеля. Кто их надоумил? Старая добрая деревенская традиция? Или это их личная инициатива?

Послышался всплеск воды, затем лёгкое шлёпанье по мокрому полу. Потом на меня опустились веники. Берёзовые, пахучие, уже хорошо распаренные. И не один, не два. ШЕСТЬ!!! То есть, они взяли их в каждую руку⁈ Сначала они коснулись кожи почти несмело, едва-едва, словно проверяя реакцию. Потом, убедившись, что я не просыпаюсь и не возражаю, стали смелее. Зашуршали листьями по моей спине, плечам, пояснице. Движения были не профессиональными, не такими, как у банщика-мужика, что знает каждую жилку и мышцу. Они были живыми, немножко неумелыми, но оттого ещё более приятными.

— Ой, смотрите, какой… крепкий… — прошептал один тихий голосок.

— А спина вся… в рубцах… — добавил другой, полный сочувствия и любопытства.

— Да вы его не жалейте, хорошенько пройдитесь! — это прозвучало уже с задорной ухмылкой.

И веники ожили. Заходили хлестче, веселее. Листья шлёпали по коже, разгоняя кровь, вбивая в тело тот самый целебный дух берёзы. Жар казался уже не таким сильным, он стал мягким, проникающим. Я издал довольный стон, чуть приподняв таз, давая им доступ к самым зажатым мышцам.

Они, воодушевлённые, принялись за дело с удвоенной энергией. Особенно досталось моей пояснице и… ну, той самой части, на которую часто покушаются разные монстры и которая является главным сигнализатором приближающихся проблем. Удары веников по мягким местам отдавались приятной, немного резкой жгучестью.

Девушки смеялись, уже не скрываясь, их голоса звенели под низким потолком парной, смешиваясь с треском дров и шипением воды на камнях.

Я окончательно расслабился, отдался на волю этого странного, диковатого, но бесконечно целительного ритуала. И тут я почувствовал нечто новое. Под ударами веников, под напором жара с моего тела начало слезать что-то. Не пот и не грязь. Словно тонкая, прозрачная плёнка — старая, отмершая кожа. Она сходила пластами, обнажая новую кожу под ней — розоватую, упругую, невероятно чувствительную.

Я приоткрыл один глаз, взглянул на своё предплечье. Так и есть. Старые шрамы, следы давних битв, казалось, стали менее заметными. Кожа дышала, по ней бежали мурашки от прикосновения берёзовых листьев. Тело, вчера ещё ноющее и измождённое, теперь было молодым, сильным, полным неисчерпаемой энергии. Ну ладно, не совсем молодым, конечно, но уже и не настолько старческим. Сила, поглощённая от нечисти, наконец-то полностью ассимилировалась, стала своей, встроилась в меня, не ломая, а обновляя.

— Ой! — вдруг вскрикнула одна из девушек. — Да с него кожа слазит, как с змеи!

— Тихо ты! — зашикала другая. — Он же спит!

— Так это же хорошо! Это он… очищается!

Они продолжили своё дело, но теперь уже с каким-то трепетным, почти священным ужасом. А я лежал, уткнувшись лицом в дерево полка, и тихо смеялся. Очищается. Верно. От старой жизни. От старой слабости. От всего, что мешало быть тем, кем я должен был стать.

Наконец, они отступили, запыхавшиеся, довольные.

— Ну, вроде всё, — устало выдохнула одна.

— Да, пропарили мы его знатно.

Послышались шаги, удаляющиеся к двери. Я не стал их останавливать, не стал открываться. Пусть это останется их маленькой тайной, их способом сказать «спасибо», не прибегая к словам.

Я ещё немного полежал, впитывая остаточное тепло, наслаждаясь невероятной лёгкостью во всём теле. Потом спустился вниз, окатился с головы до ног ледяной водой из деревянной кадки. Она смыла остатки старой кожи, и я стоял, чувствуя себя заново рождённым. Обновлённым. Готовым.

Вытершись грубым полотенцем, я вышел в предбанник. Девушек уже не было. На лавке рядом с моей одеждой аккуратно лежала сложенная чистая рубаха и портки — видимо, Захар дал. Я медленно оделся, чувствуя, как мягкая ткань прикасается к новой, нежной коже. Выпил залпом половину кувшина стоявшего тут кваса, потянулся — хорошо!!!

Выйдя на улицу, я увидел, что дождь наконец-то начал стихать, превратившись из сплошной стены в редкие, тяжёлые капли. Воздух пах озоном и мокрой землёй. Из трубы моей избы шёл дымок — значит, там уже растопили печь.

Я стоял и смотрел на этот серый, промокший мир, и внутри всё пело. Боль ушла. Сомнения, если не исчезли, то отступили. Появилась уверенность. Та самая железная уверенность воина, который знает цену своей силе.

Теперь можно было идти и выяснять, что за история с четвёртой гостьей. И вообще, что делать дальше. Но уже без паники, без отчаяния. С холодной, ясной головой.

Баня — великая вещь. Не только тело лечит, но и душу.