Мстислав Дерзкий часть 2

Глава 2

— … Добро пожаловать, Ваше Величество. Я рад, что вы почтили меня своим визитом. Мы столько всего должны обсудить. Но это после. А пока…

— А пока ты сдохнешь, — прохрипел я.

Мои каналы пылали нестерпимым огнем, сознание туманилось, глаза ничего не видели. И лишь рука, твердо сжимающая меч, на который я оперся, была как и прежде тверда. Я этого не видел, но руны на нем полыхали неземным светом, и лишь они не давали тьме окончательно завладеть мной.

— Сопротивляешься неизбежному? — в голосе говорившего послышалось легкое удивление. — Силен. Но так даже лучше. Сильный раб лучше слабого. Хотя, признаюсь, недвижным трупом ты мне нравился больше. ПОКОРИСЬ МНЕ!!!

Голос резко сменил тональность, ударил, словно взорвав голову изнутри, рот моментально наполнился солоноватой кровью. Сплюнув ее, я с тоской подумал — еще немного, и я точно потеряю себя. Щупальца тьмы уже вовсю хозяйничали в моем теле и медленно подбирались к голове. Еще чуть усилий с их стороны, и я сделаю все, что он скажет. Но это уже буду не «Я».

Что ж, я и не надеялся жить вечно и, возможно, это будут мои последние слова, сказанные именно мной. А значит, прочь сомнения! Сегодня этот мир услышит давно забытые слова призыва силы. И тут у меня вариантов нет, потому как после этого я просто не смогу двигаться, если не управлюсь за пару минут.

И услышал мир слова древние, заветные. И содрогнулось небо, и услышана была молитва, идущая от сердца, от души. И ответили на нее…

'Отцы! Деды! Прадеды! Внемлите!

Кровь ваша во мне стынет от скверны, что ползет извне и точит душу изнутри. Тьма шепчет на ухо сладкие речи о сдаче, о покое, о том, чтобы сложить оружие и принять ее объятия. Ее пальцы тянут жилы, обещая покой, но несут гниение.

Я слышу вас во сне. Ваши голоса — как скрежет мечей в забытых курганах. Ваши лики — как щиты, поросшие мхом, но не сломленные. Вы зовете меня стоять. А я… я устал.

Но не прошу я у вас отдыха! Не прошу забвения или легкой доли!

Даруйте мне гнев!

Тот самый, что гнал полчища врагов! Тот, что заставлял подниматься с окровавленной земли для последнего удара! Пусть он станет щитом моим против сладких речей врага. Пусть жжет мне душу, как раскаленный уголь, чтобы холод тьмы не мог к ней подступиться.

Даруйте мне упрямство нашего Рода!

Упрямство дуба, что стоит вопреки бурям, корнями впиваясь в самую сердцевину земли! Чтобы ноги мои не двинулись вспять, чтобы воля моя не дрогнула, даже если плоть будет изодрана в клочья. Чтобы я помнил — за мной вы. Все вы. И если я паду — падет последний щит, и тьма затопит родовые поля.

Даруйте мне ясность!

Чтобы видеть врага не только в чужеземном доспехе, но и в собственных слабостях. В усталости, в сомнении, в мимолетной жалости к себе. Чтобы мой взор был остр, как ваши мечи, и разил ложь в самое сердце.

Я — плоть от плоти вашей. Кость от костей ваших. В моих жилах течет ваша кровь, не остывшая за тысячу лет. Так не дайте же ей остановиться теперь! Не дайте мне осрамить вашу память!

Восстаньте во мне! Говорите моим голосом! Сражайтесь моими руками!

Я — Мстислав, сын Олега, из рода Великих Князей Инлингов. И я не склонюсь. Не отступлю. Не приму чуждую тьму в свой дом.

Но один я слаб. Потому взываю к вам, могучие тени.

Даруйте мне силу сопротивляться!

Да будет так.

И пришел ответ, и яростный огонь выплеснулся в мои каналы, резко вырос источник. В ответный удар я вложил всю свою ненависть к тому, кто играл жизнями живых, натравливая на них мертвых.

Яркий свет, подобно очистительной волне, хлынул из меня, смывая всю грязь тьмы сначала из моего тела, а потом и из этого места. Грохот стоял такой, что казалось, будто само небо обрушилось на это место. И лишь краем сознания я сумел уловить дикий вопль боли. А потом наступила тишина.

В себя я приходил мучительно долго. Казалось, в жилы залили раскаленную лаву, а тело грозит развалиться вот сию же секунду. Я даже стонать не мог — только чуть слышно хрипел. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я смог начать шевелиться. С большим трудом достал из заплечного мешка флягу с водой и долго пил из нее. И растекаясь внутри меня, живительная влага возвращала силы.

Сел, стараясь не кряхтеть, как старый дед. Получалось с трудом, но я держался. Огляделся — зал был пуст. Вот совсем. Ни рун, начертанных на полу, ни свечей — ничего. Только оплывшие от жара камни. И что? Я зря сюда пришел, что ли?

Встал на трясущихся ногах. Меч казался очень тяжелым, но бросить его я не мог. Меня за это и живые, и мертвые проклянут. С трудом засунул его в ножны, стараясь не думать, что в ближайшее время я его точно вновь достать не смогу. Внутрь себя даже заглядывать не стал, и так знал, что там увижу.

Источник вырос — не намного, но заметно. Хотя, я думал, что разрушу его — предки делились огромной силой, и мое тело, моя суть могли ее и не выдержать. Но обошлось.

Физически тело тоже изменилось — теперь я выгляжу лет на шестьдесят. С хвостиком. Большим. Но уже не на семьдесят, что радует. Еще немного, и я начну думать о девках. Хорошо.

Нет, плохо. Потому что надо думать о том, что я ни черта не узнал!!! Так, спокойно, Мстислав — раз тут кто-то был, значит, должны остаться следы. Не бывает так, чтобы совсем пусто было. Выброс света был сильным, но он бил по мертвому, а значит…

Опять сел на пол, прислонившись к еще не успевшему остыть камню стен, потому как мог рухнуть. Закрыл глаза и обратился к миру, который уже увидел меня и рад был мне. Он знал и помнил тех, кто его защищал. Признал мою кровь, признал мое право встать на его защиту. А значит, мог помочь.

Мне нужна была его память — он видел и знал все. Обращаясь к нему, я рисковал просто утонуть в потоке воспоминаний, раствориться в нем без остатка. Но сейчас другого выхода у меня не было. И пусть голова раскалывается, а каналы пылают, но если я еще немного задержусь, то потом будет сложней. Произошедшее недавно легче увидеть. Чем дальше событие по времени, тем сильней нагрузка, и как итог — развоплощение.

Я закрыл глаза, отогнав гнев, изгнав из себя все, кроме вопроса, желавшего вырваться наружу криком. Я вложил в это касание все свое существо, свою боль, свою ярость, свое требование.

Покажи мне!!!

Сначала ничего. Лишь биение собственного сердца в висках. Потом… слабый толчок. Едва уловимая вибрация, идущая из глубин земли, проходящая через камень в мою руку, в запястье, в мозг.

И мир перевернулся.

Не в глазах. Внутри. Я все еще чувствовал холод камня под коленом, но теперь я также видел.

Помещение передо мной дрогнуло, поплыло. Тени ожили и понеслись вспять, солнечный свет за окном помчался по небу, сжимая дни в секунды. Это было похоже на бешеную перемотку кинопленки, где люди мелькали призрачными пятнами, их голоса — искаженным писком.

И вдруг все остановилось.

Картинка была мутной, подернутой дымкой, словно видимая сквозь запотевшее стекло. Но я узнал это место. Та же комната, но… чистая. Еще пахшая сыростью и плесенью, а не смертью. И в центре, на том самом месте, где теперь не было ничего, сидел Федька Холодный. Неповоротливый, тяжелый, с лицом запойного борца. Он что-то жевал, смотря в пустоту. Он еще был жив. И он был один.

Время рвануло вперед. Сгустились сумерки. Появились другие люди. Его бандиты, мрачные, туповатые громилы. Они волокли кого-то. Молодого парнишку, испуганного, с залитым кровью лицом. Они бросили его на пол. Федька что-то сказал, ухмыльнулся. Пленник что-то кричал, но звука не было. Это было немое кино ужасов.

Один из бандитов занес дубину. Движение было резким, профессиональным. Удар. Еще один. Тело затрепыхалось и замерло.

И тут тени у дальней стены зашевелились. Они отделились от общего мрака. Не бандиты. Другие. Фигуры в длинных, темных балахонах, с глубокими капюшонами, наглухо скрывающими лица. Их было трое. Они двигались бесшумно, плавно, словно не шли, а скользили над каменным полом.

Бандиты — эти быки, забияки, чьи руки были обагрены кровью многочисленных жертв, попятились. На их лицах я читал не страх даже, а животный, первобытный ужас. Федька Холодный, этот царек гнилой банды, сгорбился и опустил голову, как побитая собака.

Главный из троих, тот, что был чуть впереди, сделал едва заметный жест рукой в перчатке. И бандиты Федьки, будто получив удар плетью, бросились хватать одного из своих. Того, что только что забивал парнишку.

Он отчаянно сопротивлялся, кричал беззвучно, его глаза были наполнены ужасом. Его повалили, прижали к полу, как раз там, где потом будет стоять тот, кто ждал меня в Башне Молчания.

Фигура в балахоне приблизилась. В руке что-то блеснуло. Кривой нож, странной формы, словно выточенный из кости или черного камня.

И началось.

Нож взметнулся и опустился. Я ждал алого, фонтанирующего потока, но… Ничего такого не было. Из раны на горле побежала не кровь, а густой, черный, как смола, дым. Он стелился по полу, не поднимаясь вверх, обтекая камни, складываясь в сложные, извращенные узоры. Руны. Они горели тусклым, багровым светом, напитываясь дымом-кровью.

Первая жертва еще билась в предсмертных судорогах, а человек, чье лицо было скрыто в тени капюшона, методично, без малейшей дрожи в руке, продолжал свое дело. Он не убивал. Он совершал обряд. Остальные двое стояли поодаль, безмолвные стражники этого кошмара.

За одной жертвой следовала другая. Потом еще и еще… Бандитов Федьки выводили по одному, как скот на убой, и приносили в жертву на алтаре этого проклятого подвала. Их «хозяин», Федька, стоял на коленях и рыдал, его трясло, но он не смел поднять глаз на того, кто распоряжался жизнями его людей.

Кто он? Кто стоит за этим?

Я напряг всю свою волю, пытаясь пробить взглядом эту дымку, заглянуть под капюшон. Но там была лишь тьма. Глубокая, бездонная, нечеловеческая. Я пытался услышать, прочесть по губам, но губы не виделись, а звук тонул в абсолютной, немой пустоте.

Он был лишь силуэтом. Тенью, отдающей приказы. Хозяином.

И в этот миг, когда я уже готов был отступить, истощенный видением, он повернулся. Не ко мне. К Федьке, ползавшему у его ног. Сделал еще один резкий, отрывистый жест — убирайся.

И когда он махнул рукой, рукав его балахона оттянулся.

Я не увидел лица. Но я увидел руку. Худую, жилистую, смертельно бледную. И на ней, от запястья почти до локтя, зиял длинный, старый, мертвенно-белый шрам. Словно руку когда-то почти отрубили, а потом кое-как сшили. И на пальце той же руки — перстень. Массивный, из темного, почти черного металла. И на нем — знак. Резкий, угловатый контур. Перевернутая птичья лапа с растопыренными когтями, впивающимися в ободок.

Моргнув, я разорвал контакт.

Видение исчезло. Я сидел на коленях на холодном, зловонном полу от которого так и смердело смертью, вдавленный в реальность собственным весом. Сердце колотилось, выбивая дробь ужаса и ярости. Перед глазами все еще стоял тот шрам. Тот перстень.

В голове само собой возникло слово, родившееся из самого видения, из того почтения, с которым его слушались даже призрачные бандиты.

Хозяин. Тварь, которая устроила все это. На чьих руках была кровь Темирязьевых и многих других. И ему нужен был я.

Тьма не просто пришла. У нее есть лицо. Вернее, рука. И знак. Перевернутая птичья лапа — знак Нави. Забытый сейчас, но очень хорошо знакомый мне. Мы в свое время часто натыкались на фанатиков, приносивших людей в жертву мертвому Чернобогу. И у них всегда были подобные кольца.

Я медленно поднялся. Гнев ушел, сменившись ледяной, кристальной ясностью. Охота началась. Теперь я знал, что ищу. И кого.

И этот кто-то, этот Хозяин со шрамом, теперь тоже будет знать. Кто-то увидел его. Кто-то остался в живых. И этот кто-то придет за ним.

Я вышел из комнаты, не оглядываясь на мертвые стены. Они свое отслужили. Они указали путь.

Остальное — дело моих рук.

Глазам стало больно от резкого перехода. От кромешной, кровавой тьмы башни — к яркому, режущему глаза светлому дню. От воя магии в ушах — к вою реальной сирены где-то в отдалении. Воздух, еще недавно пропитанный смрадом тлена и смерти, теперь был холодным, пах железом и бетоном.

Информация. Она клокотала во мне, как раскаленная лава. Шрам. Перстень. Знак. Перевернутая лапа. Хозяин. Без имен, лишь тени, обрывки видения. Мозг, привыкший к анализу и тактике, лихорадочно пытался сложить из этого паззл, но не хватало ключевых фрагментов. Кто он? Откуда? Зачем ему понадобилась эта бойня? Просто для силы? Или была цель выше, страшнее?

Вопросы бились о стены черепа, как пойманные мухи, жужжащие и бестолковые. Бесполезно. Сейчас, в этом состоянии, я не найду ответов. Я был пустой скорлупой. Вспышка, видение, зов к памяти мира — все это выжгло меня изнутри дотла. Осталась лишь оболочка, набитая яростью и обрывками знаний, использовать которые я пока не мог по причине слабости.

Возвращаться в поместье Темирязьевых? Нет. Я опять погружусь в их проблемы. Да и Наталья, заигравшаяся в командира, вызывала глухое раздражение. К тому же весть о случившемся уже ползет по городу. Там будут свои, чужие, вопросы, на которые нет ответов, взгляды, полные страха и подозрения. Мне нужна была не любезность хозяев, не мягкая кровать и не крепкий алкоголь. Мне нужна была тишина. Настоящая, глубокая, древняя тишина, что бывает только в местах, где не ступала нога человека с его вечными вопросами без ответов.

Мне нужна была сила. Моя собственная. Не та, что вырывается наружу ослепительной вспышкой, сжигая все на своем пути, а та, что тихо течет в жилах земли, та, которую можно вобрать в себя, сделать своей частью, чтобы снова стать целым. Стальным. Непоколебимым.

Я достал телефон. Экран отразил блик солнца, и я на мгновение зажмурился, вспомнив ту, другую световую атаку.

Карта города. Я отдалял изображение, пока улицы не превратились в паутину, а окраины — в сплошное зеленое пятно заповедного леса. Глушь. Мне надо туда, где пряталось одно известное мне место.

Не святилище, нет. Не место поклонения. Скорее… узел. Место силы, где когда-то, в незапамятные времена, волхвы, чьи имена стерлись даже из памяти камней, говорили с самой сутью мира. Они не брали силу. Они договаривались с ней. И следы тех договоров, как шрамы на теле планеты, остались до сих пор. Это было неподалеку.

День клонился к вечеру, но для меня он только начинался. День длинный, а ночь еще длинней. Впереди — часы пути, часы концентрации, часы молчания.

Я зашагал прочь от старого кладбища, не оглядываясь. Мертвяков можно было не бояться — та вспышка очистила территорию начисто. Но живые… На вышках, что стояли по периметру высокой стены, огораживающей этот забытый богом участок города, началась суета. Отсюда виднелось мельтешение людей в форме, слышались неразборчивые крики. Охрана. Они что-то заметили. Или их кто-то поднял по тревоге.

Мне было все равно. Пусть, наконец, начнут двигаться. Их мир, с его камерами, рапортами и пропусками, был мне глубоко безразличен. Я замедлил шаг, закрыл глаза на секунду, отрешился от гула города, от далеких криков, от собственного тяжелого дыхания.

Внутри что-то щелкнуло. Словно повернулся невидимый замок. Я почувствовал, как по коже пробежала легкая дрожь, как воздух вокруг меня сгустился, стал чуть более плотным, чуть более темным. Морок. Слабый, едва заметный глазу, призванный не нападать, не защищать, а просто скрыть. Сделать меня тенью, частью пейзажа, непримечательным пятном, мимо которого взгляд скользит, не задерживаясь.

Подойдя к массивной стене, я не стал искать калитку или цепляться за неровности кирпича. Я оттолкнулся от земли легко, почти без усилия, и инерция моего тела, усиленная внутренним пинком эфира, перенесла меня через высокую преграду бесшумно, как перелетает птица. Приземлился на мягкую, влажную землю по ту сторону, мягко спружинив и перекатом гася прыжок. Дальше глубже.

Городской шум тут же отступил, сдавленный плотной стеной листвы. Пахло хвоей, прелыми листьями, влажным мхом и свободой. Я сделал первый глубокий вдох, чувствуя, как ледяной воздух обжигает легкие, очищая их от чада и смерти.

И углубился в лес…