Меч эльфов. Наследница трона

Гептарх

Тарквинона едва не застали врасплох. Жиль де Монткальм любил сюрпризы. А еще он был очень недоверчив. Целую неделю Тарквинон ежедневно докладывал совету гептархов о ходе допросов. Нужно было принимать срочные решения. Он предоставил своим братьям письма. В том числе и новое письмо, которое написал для него этот проклятый ублюдок. Негодяй исчез. Он словно растаял в воздухе, хотя Тарквинон отрядил для слежки за ним трех расторопных ребят. Он найдет его. Тот, у кого есть столько золота, сколько получил Фернандо за свое предательство, рано или поздно покажется. Пусть даже он и очень хитер.

Тарквинон увидел Жиля у бронзовых ворот, которые вели вниз, к покоям вопрошающих. Гептарх беседовал со стражниками. На высоком худощавом гептархе была темно-синяя сутана из тонкой ткани с серебряным поясом. Аккуратно подстриженные усы и длинные, до плеч, седые волосы подчеркивали его узкое лицо, покрытое коричневыми пятнами, что для церковного сановника, очень редко бывающего на солнце, было удивительно. Все выглядело вполне безобидно. Впрочем, Жиль привел с собой семерых свободных рыцарей, дворян со старой родословной. Многие гептархи заводили себе гвардию из дворян, родом из того региона, где началось их восхождение по карьерной лестнице. Пожалуй, самым выдающимся качеством всех князей Церкви было недоверие. Они окружали себя бойцами, наемниками или гвардейцами благородных кровей, прегустаторами и предсказателями. Они пытались обезопасить себя от всех превратностей жизни, потому что очень редко умирали своей смертью, хотя за пределами внутреннего города почти всегда были неизвестны.

Тарквинон привел с собой только троих из своей личной гвардии. Он не мог долго размышлять и не хотел, чтобы его появление выглядело угрожающим. Не прошло даже четверти часа с тех пор, как он узнал о том, что Жиль собирается навестить пленников.

Все закрутилось слишком быстро. Теперь он жалел, что ему недостало мужества привести с собой больше людей.

— Дорогой мой Тарквинон, тебе действительно не стоило наносить мне визит. — Старый гептарх сердечно улыбался, хотя на самом деле его слова означали: тебе не следовало приходить!

— Мой дорогой друг, как я могу оставаться в стороне, ведь тебе придется столкнуться с вонью и неприятными ощущениями от посещения этого места?!

— Как мне сказали, сегодня ты был в темнице уже трижды. — Покрытые пятнами желтые зубы гептарха лишали его улыбку сияния. — Можно подумать, что тебе нравится проводить время в этом месте кошмаров.

Тарквинон спросил себя, не угроза ли это. Может быть, старик разгадал интригу?

— В столь далекое от бога место меня приводит исключительно долг.

Жиль поднял брови.

— Твои обязанности в том, чтобы находиться вдали от бога?

— Что ты имеешь в виду? — Тарквинону с трудом удавалось сохранять вежливость.

Старый гептарх разразился блеющим смехом и успокаивающе похлопал его по руке.

— Всего лишь шутка, брат. Всего лишь шутка.

Гроссмейстер украдкой оглядел сопровождающих гептарха. То были шестеро мужчин и одна женщина. Мужеподобная женщина, которая не хотела носить юбки и платья, как положено. Все они были высокими и стройными. На всех были брюки с сапогами и пестрые кожаные камзолы со шлицами. От взгляда Тарквинона не укрылось, что по крайней мере трое из них под камзолом носили мелкосетчатую кольчугу. Все они были вооружены рапирами и кинжалами, символами дворянского сословия. В отличие от наемников им нельзя было запретить входить во внутренний город вооруженными.

— Тебе нравится Лейла, брат? В прошлом году она выиграла крупнейший турнир по фехтованию в Марчилле и выставила мастеров фехтования нашего дорогого друга, эрцрегента Марчиллы де Лионессе, дрессированными обезьянами. Она из теараги, которых привел в лоно возлюбленной нашей Церкви святой Клементий, хотя должен признаться, что они сохранили некоторые весьма языческие привычки.

Лейла нагнула голову в знак приветствия. Она была бы красивой женщиной, если бы не вытатуировала на подбородке витиеватый цветочный узор. Варварство! Теперь Тарквинон припоминал, что слышал о ней. Некоторое время она подряжалась в Эквитании и заслужила там двусмысленное прозвище Скорпион, потому что якобы любила смазывать свои клинки ядом. На службе у старого гептарха она, должно быть, совсем недавно.

Мужеподобная женщина заплела волосы в тонкие косички, свисавшие ниже плеч. От нее исходил манящий сладковато-горький аромат.

Костяшками пальцев Жиль постучал по одной из картинок, которыми были украшены бронзовые ворота.

— Ворота похожи на стол бродячего певца, брат.

— Они изображают самые расхожие аргументы вопрошающих, — возразил Тарквинон. — Ведь тот, кто спускается туда, хочет знать, что его ожидает. Иногда одного взгляда на эти картинки достаточно, чтобы у молчунов развязались языки. Ты, должно быть, заметил, что у этой двери семь замков. Это было сделано не потому, что мы опасаемся, как бы пленники не сбежали. Замки существуют исключительно для того, чтобы появилась возможность ненадолго задержаться перед дверью. У молчунов появляется время посмотреть, что можно сделать для того, чтобы повлиять на ход разговора.

Жиль вздрогнул.

— Я спрашиваю себя, насколько близки Тьюреду были люди, создавшие это.

— Неужели ты сомневаешься в верности вопрошающих?

На это Жиль ничего не ответил. Он обвел взглядом выдавленные на меди рисунки, то и дело качая головой. При этом он кривился, словно у него были проблемы с пищеварением.

— Дорогой брат, тебе действительно нет необходимости входить в это место ужасов.

— Как я могу оставить тебя наедине с горечью правды? — тонко улыбнувшись, ответил Жиль.

Открылся седьмой замок, и стоявшие у ворот стражники сдвинули тяжелые створки. За ними располагалась освещенная факелами лестница, ведущая в комнаты вопрошающих.

— Не будешь ли ты так любезен указать мне дорогу к брату Оноре? Я охотно взглянул бы на него лично.

Так вот в чем дело. Тарквинон улыбнулся про себя. Оноре был еще жив, но находился в таком состоянии, что узнать от него что-либо было уже невозможно. У него началась гангрена, его сотрясала сильная лихорадка. От человека осталась только тень. Опасности он уже не представлял.

Гроссмейстер вел Жиля к подножию лестницы, в лабиринт подземных туннелей и комнат. В те времена, когда Анисканс был языческим городом, здесь хоронили мертвых. Это место представляло собой лабиринт из древних гробниц. Место, в котором всегда присутствовала смерть.

В воздухе витала вонь горелой плоти. Тяжелые деревянные двери поглощали большинство звуков, но не все. Постоянно слышались тихие всхлипы, похожие на звучание ветра, когда он проносится по узким ущельям. Иногда кто-то завывал, кто-то вскрикивал.

Тарквинон краем глаза наблюдал за Жилем. Гептарх был не из неженок. Казалось, все это не производило на него ни малейшего впечатления. По крайней мере он не подавал виду. Идущая за ним Лейла, в отличие от него, не утруждала себя попытками скрыть презрение.

На грязной, посеревшей двери были пометки мелом, чтобы можно было легче отыскать нужное помещение и не мешать лишний раз чужому допросу. Пометки так часто стирались и снова обновлялись, что мел покрывал вязким белым слоем всю железную обивку и въедался глубоко в узор древесины.

Тарквинон застыл перед дверью, на которой была изображена буква О, стилизованное дерево без листвы и весы. На дверях никогда не писали имен. Кто в какой темнице находится — было самой строго охраняемой тайной вопрошающих.

Гроссмейстер постучал рукоятью кинжала по грязным доскам. Прошло некоторое время. Наконец послышался звук отодвигаемого засова. Дверь отворилась и открыла взгляду комнату менее четырех шагов в длину. Светлый песчаник стен был покрыт полосами сажи, сводчатый потолок — черен, словно беззвездное небо в ночь новолуния.

На пороге застыл молодой вопрошающий. Он удивленно уставился на роскошно одетого гептарха, затем бросил озадаченный взгляд на Тарквинона.

— Брат Матиас, перед тобой стоит наш дорогой друг, досточтимый Жиль де Монткальм, гептарх Анисканса и верховный хранитель печати Тьюреда. Он хочет составить собственное впечатление о допросе предателей, — пояснил Тарквинон.

Священнослужитель отступил в сторону. Вытер руки о рясу, подвязанную тяжелым кожаным передником. Кроме вопрошающего в маленьком помещении находился только писарь. В его задачу входило фиксировать ход допроса. То был парень невысокого роста с блестящим от пота лицом. Он отошел в самый дальний угол темницы и, очевидно, больше всего хотел бы раствориться в воздухе.

К деревянной скамье в центре комнаты был привязан мускулистый мужчина с грязными черными волосами. От побоев его грудь была серо-синей. Грудная клетка казалась асимметричной, словно все кости под кожей перепутались. Голова мужчины была зажата между двумя деревянными блоками, которые благодаря большому болту можно было стянуть уже. Во рту у бедняги была трубка. На полу рядом с ним стояло несколько глиняных кружек. Пахло кислой блевотиной.

Железная подставка, на которой покоилась сковорода с раскаленными угольями, источала сильный жар. Рядом со сковородой лежали странные инструменты из черного железа. Воздух был тяжелым. В горле першило от дыма.

В стене напротив двери было две ниши, в которые в древние времена, наверное, ставили саркофаги. В одной из ниш лежал изможденный человек, прикрытый серым одеялом. Лицо почти полностью закрывала грязная повязка.

— Кто этот человек на дыбе? — строго спросил Жиль. — Я думал, мы находимся в камере брата Оноре. Что здесь происходит?

— Это Мигель де Тоза, маршал ордена Нового Рыцарства. Он командовал эскортом примарха, — пояснил Тарквинон.

— И когда ты собирался поведать гептархам о его присутствии?

— Он долго боролся со смертью. Только несколько дней назад ему стало лучше. Я хотел на собрании, которое состоится сегодня вечером…

— Конечно! — Жиль сделал жест рукой, словно отгонял надоедливую муху. — Не нужно считать меня дураком, брат Тарквинон. Я возглавляю Церковь более двадцати лет. Дольше, чем кто-либо другой в совете гептархов. Я не занимал бы такое высокое положение столь долго, если бы не обладал невероятным чутьем на интриги. Ты для меня — словно бокал для вина из прозрачного горного хрусталя. Я вижу, что скрывается за твоей безупречной внешностью. За маской честолюбивого борца за веру. Я вижу мрак в твоей душе, Тарквинон. Твою одержимость. Властолюбие. И желание раздавить Новое Рыцарство, чего бы это ни стоило!

Гроссмейстер поглядел на свою гвардию. Они все еще находились снаружи, в коридоре. Но в дверях замерла Лейла, прислонившись к дверному косяку. Одна рука ее покоилась на гарде рапиры.

Если он попытается уладить вопрос силой, то окажется в проигрыше.

Жиль улыбался.

— Думаю, что в данный момент я даже могу прочесть твои мысли. — Старик повернулся к вопрошающему. — Вынь трубку изо рта брата Мигеля. Это выглядит неприлично. Я желаю, чтобы с этого момента с ним обращались, как подобает его положению маршала ордена. С допросами покончено! Я уверен, что вы все равно не вытащите из него ответа, стоящего бумаги, на которой он будет записан.

Вопрошающий поторопился исполнить желание гептарха.

Жиль склонился к Мигелю. Губы того лопнули, резцы были разбиты из-за насильственного введения трубки.

— Спасибо, — пролепетал он в полузабытьи.

Гептарх провел рукой по его растрепанным волосам.

— Теперь с допросами покончено, брат.

Тарквинон снова перевел взгляд на Лейлу. Она перекрывала ему выход в коридор. И почему он не взял больше людей из своей гвардии?! Он мог приказать убить Жиля и потом утверждать, что произошло восстание пленных, жертвой которого, к великому прискорбию, стал хранитель печати.

— Брат, я хочу подать жалобу. Я…

— Нет, нет, мальчик мой. Я пришел не для того, чтобы выслушать твою правду. Я всего лишь хотел, чтобы с тобой и с остальными обращались подобающим образом.

— Но я…

— Прошу тебя, брат. Я здесь не затем, чтобы говорить с тобой. Уважай мои желания, или я прикажу вставить тебе кляп. Нужно ли это?

Тарквинон не поверил своим ушам. Что замышляет старик?

Жиль подошел к нише в стене и отбросил в сторону серое одеяло. Невольно скривился, достал кружевной платок из рукава сутаны и закрыл им рот и нос.

— Вот это и есть брат Оноре?

— Его раны гангренозны… И чаще всего он не идет к ведру, стоящему в углу. К несчастью, таким образом они мстят вопрошающим. Если дышать только ртом, то вонь можно сносить.

— Сними повязку, Тарквинон! Я хочу увидеть его лицо. И смотри, чтобы ты нечаянно не перерезал ему глотку, когда станешь снимать бинты.

Стараясь касаться повязки только кончиками пальцев, гроссмейстер принялся за работу. Вонял Оноре ужасно. Он апатично лежал в стенной нише и, казалось, не совсем понимал, что происходит вокруг. Примарх исхудал до костей, потому что из-за раны в челюсти был не в состоянии принимать пищу. Он мог глотать только жидкий суп, и то с трудом.

Гроссмейстер взял маленький нож, которым пользовались вопрошающие. Осторожно, слой за слоем принялся разрезать льняные полосы. Они были пропитаны секретом из раны и прилипли к коже.

Было слышно, как Жиль судорожно хватает ртом воздух. Кожа примарха вокруг раны в щеке стала сине-черной. Рот был приоткрыт. Язык опух. Повсюду ползали личинки.

— Это единственное, что можно сделать против гангрены, — пояснил гроссмейстер. Ему тоже пришлось немного отойти. Вонь от раны была просто невыносимой. — Личинки пожирают поврежденные ткани. Если повреждения не слишком сильны, то они могут победить гангрену. Ты видишь, мы заботимся о благополучии брата Оноре.

— Это позор, Тарквинон. Мы же слуги Господа. Это недостойно нас!

— Это обычное дело на допросах. Как ты думаешь, откуда берутся признания в ереси и государственной измене? Они появляются здесь именно таким образом. Это суровая действительность, брат, и если ты не можешь выносить ее, то лучше смотри в сторону, как ты делал до сих пор. Я предупреждал тебя перед посещением, если помнишь.

— Не нужно считать меня глупцом, Тарквинон! — Гептарх указал на обрубок, бывший некогда правой рукой Оноре. — От него не хотели никаких признаний. Даже наоборот, мне кажется, что вы приложили все усилия к тому, чтобы помешать брату Оноре сообщить что-либо.

— Он наставил на меня пистолет, — ответил Тарквинон, пожав плечами.

— Разве не легче было выбить у него пистолет из руки при помощи клинка? — возразила Лейла. — Не нужно было сразу отрубать ее. Я слышала, ты искусный фехтовальщик, гроссмейстер.

Тарквинон был вне себя из-за того, что эта наемная убийца осмелилась напрямую обратиться к нему.

— При всем уважении к твоему искусству, — ледяным голосом ответил он, — это была не дуэль, а битва. Сражался не только брат Оноре. В таких условиях заботятся о том, чтобы оружие больше на тебя не наставляли. Только так и можно выжить.

— А вторая рука? — вмешался Жиль, наклоняясь ниже. — Что это?

Левая рука примарха сильно опухла. Кончики пальцев и ногти почернели. На истерзанной плоти тыльной стороны руки отчетливо виднелся отпечаток подковы.

— Лошадь наступила. Вообще-то нужно было бы отнять руку. Кости раздроблены. Их уже не исцелить. Эта рана тоже гангренозная. Но я опасался, что попаду под несправедливое подозрение, если у примарха не будет обеих рук. И, насколько я вижу, мои опасения были не беспочвенны.

Жиль презрительно покачал головой.

— Я же говорил, что не нужно считать меня глупцом. На этот раз я тебе прощу. В тебе есть что-то необычное. Ты напоминаешь того меня, каким я был когда-то. Но лучше не надейся, что я стану легковерным. Я показал письма брата Оноре одному ученому, который засвидетельствовал их подлинность. Не знаю, каким образом ты заполучил эти письма. Но скажу тебе открыто: пока все законно, я никогда не смогу доказать, что это подделка.

Он посмотрел на Оноре, и Тарквинону показалось, будто апатичный взгляд примарха прояснился. Он слушает их?

— Я знаю Оноре, потому что наблюдал за его действиями издалека. Я боялся его больше, чем тебя, Тарквинон. Не нужно делать такое лицо! Оноре — мастер обманов и интриг. Занимать второе место после него — не позор. Но вернемся к делу. Как раз потому, что очень хорошо знаю его, я совершенно уверен в том, что он никогда ничего бы не написал о заговоре против гептархов. И самое последнее, что он бы сделал, — это выпустил из рук список заговорщиков, не будучи уверенным, куда он попадет. Да еще и поставить печать. — Жиль прищелкнул языком, словно пробовал деликатес. — Так действовал бы какой-нибудь дилетант, который хочет, чтобы его заговор был раскрыт, а он окончил свои дни на плахе.

Гептарх вздохнул.

— Брат Оноре — не тот человек, чтобы задумываться над тем, как поэффектнее расстаться с жизнью. Ты только посмотри на него! Даже сейчас, когда он не может говорить, лишенный обеих рук, он борется за жизнь. Еще пара дней — и он будет рисовать буквы на песке большим пальцем ноги. Если проявить немного терпения, то он сумеет что-нибудь сообщить.

Жиль окинул взглядом тесную комнату.

— Здесь, внизу, занимаются ведь именно этим. — Теперь он посмотрел на брата Матиаса. — Нужно выяснить вещи, нужные для Церкви. Что касается меня, то я всегда считал брата Оноре верным служителем Тьюреда. Конечно, он обладал честолюбием, которое рано или поздно нужно было обуздать. Но у него, бесспорно, великое будущее. Тем более что благодаря нападению на Альвенмарк Новое Рыцарство стало невероятно богатым орденом. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что неограниченные денежные средства уже давно являются самым надежным тылом, когда хочешь достичь грандиозных целей. Ты когда-либо проводил подсчеты, Тарквинон? Двенадцать сундуков эльфийского золота. По два ящика на каждого гептарха. Кроме одного, которого хотели сместить. Думаешь, наш брат устоял бы перед таким искушением? Даже связанный обещанием, что ему нужно будет сделать и другие крупные пожертвования?

Тарквинон снова посмотрел на двери. Жиль говорил слишком тихо, чтобы его могла услышать Лейла. Она была настороже, не спускала глаз с обоих. Одно движение брови ее нанимателя — и прольется кровь. У теараги, несмотря на принадлежность Церкви Тьюреда, еще очень сильно язычество. Она наверняка не колеблясь убьет гроссмейстера или гептарха, если получит такой приказ. Может быть, ей даже доставит удовольствие убить гроссмейстера рыцарского ордена, обратившего ее народ в свою веру несколько столетий назад?

Оноре издал странный звук. Его глаза смотрели с невероятным упорством, словно он пытался передать слова, которые не могли сорваться с его губ, при помощи взглядов.

— Я близок к правде? — доброжелательно спросил Жиль.

Оноре кивнул. Он снова издал несколько невнятных звуков.

Поднял покалеченные руки. Отмершие, почерневшие пальцы что-то чертили в воздухе.

У Тарквинона возникло такое чувство, будто в животе у него поселилось что-то холодное и колкое. Его пробрала дрожь. На руках встали дыбом мелкие волоски. Вот теперь все всплывет. Нужно было лучше целиться, когда стрелял в голову Оноре. Он ведь слышал историю о том, что тот однажды уже пережил огнестрельное ранение, которое убило бы любого другого.

— Так вот, Тарквинон, я спросил себя, кому выгоднее всего смерть Оноре. И что может случиться, если весь его рыцарский орден будет обвинен в измене. Может быть, у тебя есть идеи?

Оноре попытался подняться. Теперь он постоянно издавал чавкающие звуки. Широко открывал рот, словно в надежде, что так его слова станут понятнее. Был отчетливо виден его потемневший язык. Из раны на щеке сочилась слюна, а вонь, окружавшая его, казалось, усилилась.

Жиль сердито помахал шелковым платком, который держал перед лицом.

— Пожалуйста, брат Оноре, подохни с достоинством и не обижай нас своими отходами.

Тарквинон не поверил своим ушам.

— Какое предложение порадовало бы тебя, брат?

Старый князь Церкви сердито засопел.

— Брось, Тарквинон, не нужно торговаться, как на базаре. Это не подобает таким людям, как мы, облеченным властью. Ты сделаешь мне предложение. И лучше не скупись.

— Я выступаю и вместе со своим рыцарским орденом завоевываю для тебя новый мир. А ты получаешь пятую часть всех сокровищ, которые мы там найдем, — увидев улыбку Жиля, Тарквинон выругался про себя. Неужели он предложил слишком много?

— Ах, брат, что мне делать с золотом? Я уже давно могу позволить себе все, чего душа пожелает. Меня больше интересует власть. Ты подобен ядовитой змее. Одним ударом сапога я мог бы размозжить твою голову. Но если я оставлю тебя невредимым и повернусь к тебе спиной, то буду вынужден опасаться, что уже в следующий миг почувствую в ноге твой яд. Поэтому я должен вырвать твои ядовитые зубы. Мы изменим правила ордена, вот что. В дальнейшем у нас будет примарх, обладающий равными правами с гроссмейстером. И все приказы гроссмейстера будут скрепляться печатью примарха — без нее они будут недействительны. Твой орден перемещает свою резиденцию в Анисканс, чтобы в будущем я мог ознакомиться со всеми документами. Число рыцарей ордена, имеющих право одновременно находиться во внутреннем городе, будет сокращено до пятидесяти, чтобы я не опасался восстания.

— А какой мне от этого прок? — спросил Тарквинон, и ему стоило некоторых усилий подавить гнев в голосе. — Ты лишаешь меня власти!

Жиль указал на Оноре.

— Завтра ты можешь лежать на его месте, если сегодня вечером на совете я выскажу свои мысли по поводу борьбы за власть между нашими крупнейшими орденами. Вне всякого сомнения, ты поступил очень несправедливо по отношению к Оноре. Это вопиет о грехе. С другой стороны, брат Оноре никогда не останавливался перед тем, чтобы устранить с дороги ненужных ему людей. Так в его судьбе появляется ореол божественной справедливости. Но вернемся к твоей выгоде. Новое Рыцарство будет отлучено от Церкви. Все рыцари, вся недвижимость и корабли, в общем, все, что принадлежит ордену, перейдет к ордену Древа Праха. Только твоему ордену достанется слава завоевателей Альвенмарка. Новое Рыцарство прекратит свое существование.

Оноре дико вскрикнул. Он оперся на обрубок своей руки и попытался подняться. В чертах его искаженного лица читался неприкрытый ужас.

— Заткни это, пожалуйста, — холодно произнес Жиль, подзывая брата Матиаса. — Но не причиняй ему вреда. Он должен выглядеть пристойно, когда его потащат на эшафот.

Тарквинон не мог осознать услышанное.

— Твое предложение делает мне честь. Я…

— Будет лучше, если ты закроешь рот и прекратишь на меня таращиться. Идем же! Нужно еще много чего обсудить. Я настою на том, чтобы сегодня вечером на совете было принято решение о вынесении смертного приговора всем заговорщикам. Кроме того, будет издан эдикт, согласно которому орден Нового Рыцарства будет распущен по приказу гептархов. Этот эдикт мы поначалу будем держать в тайне, чтобы подготовить разоружение Нового Рыцарства. Думаю, будет разумно, если мы появимся во всех поселениях их ордена в один и тот же день и потребуем сдачи оружия. Таким образом, у них не будет возможности организовать сопротивление. Также нужно будет придумать несколько красивых историй, которые можно распространить в народе. Может быть, вроде того, что они втайне блудили с эльфами… Нужно привести это в соответствие с их секретными ритуалами в цитадели ордена. Чем ужаснее будет история, тем с большим воодушевлением ее примут в народе. Рыцари не должны получать от него поддержку. Не заблуждайся, Тарквинон. Новое Рыцарство на протяжении многих лет старалось сделать так, чтобы простые люди считали этот орден лучшими из всех. А вот твой орден известен как кучка декадентов. В этой картине все нужно поменять местами, если мы хотим полностью уничтожить Новое Рыцарство.