Меч эльфов. Наследница трона

Доказательство

Фернандо сильно вспотел. Он отчаянно боролся с приступом дурноты. Вонь горелой плоти была слишком большим испытанием для его желудка. Он был всего лишь писарем, не воином и уж точно не палачом. Он не был создан для того, чтобы выносить это.

Тарквинон схватил Мигеля за волосы и потянул вверх. Грудь и губы брата были в потеках крови. Глаза так закатились, что не было видно зрачков.

— Смотри мне, не подохни, ублюдок! — раздраженно произнес гроссмейстер.

Мигель был пристегнут к стулу. Рядом на маленьком столике лежали приспособления для пыток из сверкающей стали: щипцы, пилы и кривые ножи. Их не коснулась ни одна капля крови.

— Пуля из костолома впечаталась в его нагрудник. Его ребра сломались, словно хворост и пронзили легкие. Его жизнь в руках Тьюреда. К сожалению, он не в состоянии ничего сказать. — Гроссмейстер указал на священника, повязавшего поверх серо-белой рясы кожаный передник. — Я уже представлял тебе брата Матиаса?

— Нет. — Фернандо вытер мокрые от пота руки о свои брюки для верховой езды.

— Он входит в число вопрошающих. Ты когда-либо присутствовал при том, как они ведут беседу? Они очень убедительны.

Писарь внимательно посмотрел на священнослужителя. Брат Матиас был невысок. Длинные худые руки болтались в рукавах рясы. Под кожей отчетливо виднелись сухожилия и вены. У священника были полные губы. Его глубоко посаженные серые глаза приветливо блестели. Но в уголках глаз виднелись глубокие морщинки. Фернандо прикинул, что священнослужителю меньше тридцати лет.

— Матиас побеседовал с обоими вопрошающими, которые были в списке заговорщиков Оноре. Один из них был его любимым учителем. Брат Матиас считается мастером проведения тонких бесед. Он всегда узнает то, что хочет. Впрочем, вопрошающие гораздо искушеннее в том, что касается обоснования каких-то вещей или их сокрытия. Поэтому они не должны стать мерилом. Гептархи решили казнить их, хотя письмо Оноре было единственным указанием на то, что они принимали участие в предательстве князей Церкви. Брат Матиас был очень огорчен. Поэтому он с удовольствием побеседовал бы и с тобой тоже.

Фернандо судорожно сглотнул.

— Я всего лишь простой писарь.

Матиас указал ему на стул с высокой спинкой.

— Не хочешь присесть на время нашего разговора?

— Я лучше постою.

— Я не хотел бы, чтобы ты меня понял превратно, Фернандо. Я очень благодарен тебе за то, что ты мне сообщил о планах брата Оноре, — сказал Тарквинон, не прилагая ни малейших усилий к тому, чтобы разрядить атмосферу улыбкой.

Он взял Фернандо под руку и повел его к одной из стенных ниш, где были прикованы рыцари из свиты Оноре.

Протяжный, долгий крик, в конце концов перешедший в безысходное всхлипывание, ненадолго заглушил все остальные звуки. Они находились в просторном, освещаемом свечами подвале. Здесь присутствовали полдюжины вопрошающих и, пожалуй, около двух десятков слуг и солдат, занимавшихся пленниками.

— Ты узнаешь его? — Тарквинон кивнул на мужчину, который был прикован к стене ближе всего к ним.

Фернандо оглядел жалкую фигуру. Толстая повязка, поддерживавшая челюсть, закрывала большую часть лица. Слева она была пропитана темной кровью. Виден был только один-единственный глаз. Он был направлен прямо на Фернандо. И в нем отражалась смертельная ярость. Писарю не нужно было смотреть на хорошо сшитый кожаный камзол, чтобы понять, кто висит в цепях.

— Я соблазнился и попытался выстрелить ему в лицо. Но, как видишь, сделал свое дело не очень хорошо. Он повернул голову в сторону, и нащечник шлема лишил мою пулю смертельной силы. Она пробила ему щеку, раздробила несколько зубов и наполовину оторвала язык. Теперь из него не вытащишь ни единого разумного слова.

Тарквинон подошел к искалеченному примарху и принялся возиться с его повязкой. Оноре застонал от одного прикосновения, хотя по нему было видно, что он изо всех сил старается сдерживаться.

Гроссмейстер грубо прижал голову своего противника к стене и оттянул кончиками пальцев повязку возле его левого уха.

— Ты должен слышать, что говорят. Мне хочется, чтобы ты понял все, когда уйдешь от нас.

Затем он снова обернулся к Фернандо.

— Не могу сказать, что я был высокого мнения о брате Оноре. Но одного у него не отнимешь. Он неглуп, хотя обстоятельства помешали ему принять участие в этом разговоре. Это не в его духе — написать письмо, в котором предательство называется своим именем. И в котором перечислены все заговорщики. Действительно, все это люди Церкви, репутация которых не безупречна. Но что удивляет меня и брата Матиаса — ни один из семи казненных в беседах, предшествовавших их отходу в мир иной, не сообщил ничего стоящего о заговоре. Конечно, есть упорные ребята, которые уносят тайны с собой в могилу… Но обо всех семерых сказать этого нельзя. Четверо уже через час интенсивного тет-а-тета признались во всем. Но ничего нового из них вытащить было нельзя. По крайней мере, ничего такого, во что поверит разумный человек. Как ты думаешь, с чем это может быть связано, Фернандо? Можешь говорить смело. Брат Матиас, которого эта загадка тоже очень сильно интересует, стоит так далеко, что не услышит того, что говорится здесь. Ну же, Фернандо…

Писарь судорожно сглотнул. Увидел, как одному из молодых рыцарей на стене напротив вдавили в подмышку раскаленное железо. Ему снова пришлось сдерживать подступающую дурноту. Он этого ожидал! Его опасения оправдывались.

— Мы можем продолжить наш разговор и при менее приятных обстоятельствах, — произнес Тарквинон. — Может быть, ты все-таки хочешь присесть на стул брата Матиаса?

Фернандо одернул себя. Теперь нужно спасать собственную шкуру.

— Могу предположить, что ты считаешь письмо, содержащее собственную подпись примарха и его печать, подделкой. Тут ты, конечно, совершенно прав. — Гроссмейстер улыбнулся, а Оноре готов был просверлить его взглядом. — Мне уже давно известно, какой ты умный человек, Тарквинон. Иначе как бы ты выжил в гадючнике Анисканса? И, нисколько не желая тебя обидеть, должен сказать тебе, что общение с братом Оноре научило меня некоторой осторожности в обращении с умными людьми. Насколько велико должно быть для тебя искушение заполучить меня в сообщники? Я знаю, что поддельное письмо пришлось тебе очень кстати. Теперь у тебя наконец-то есть в руках что-то, при помощи чего ты можешь уничтожить Новое Рыцарство. Если правильно все подать, то в дальнейшем останется только один церковный орден.

— Не спорю, ты оказал мне большую услугу, Фернандо.

Писарь поглядел на Оноре. Как все-таки мимолетна власть. Он не кончит так!

— Сколько ты готов отдать за то, что видишь примарха перед собой в таком виде?

Тарквинон рассмеялся от всего сердца.

— Думаешь, я стану платить тебе за то, что у меня и так есть? Ты неправильно оцениваешь ситуацию, писарь. Ты не можешь ставить здесь условия. Что ты можешь предложить мне еще? Ты неожиданно исполнил мою величайшую мечту. Сейчас, в данный момент, тебе следует скорее опасаться за свою жизнь, чем договариваться со мной пост фактум о том, что я уже получил.

— Я достаточно давно состою на службе Церкви, чтобы смочь оценить ее благодарность, гроссмейстер. Поэтому я не говорю о былом. Все, что ты получил от меня, было подарком, и я рад видеть, что он наполняет твое сердце великой радостью. Но теперь мы поговорим о будущем. Знал ли ты, что у брата Оноре были различные документы, написанные лично тобой?

Тарквинон слегка прищурился. Но Фернандо не дал сбить себя с толку.

— У тебя привычка ставить под своими инициалами странный завиток. Хочешь услышать еще о своем почерке? Или о своей печати? Это очень старая печать… Ее легко подделать. Даже при помощи сырой картофелины. А они обладают таким замечательным преимуществом, что их очень легко заставить исчезнуть, — достаточно всего лишь укусить.

— К чему ты клонишь?

— Я написал три письма. Ты прости, но под ними стоит твоя подпись и они скреплены твоей печатью. Подделывать письма — одна из моих плохих привычек, но я уверен в том, что очень скоро избавлюсь от этого существенного недостатка, если ты будешь так добр и поможешь мне в этом.

— Ты думаешь, что можешь шантажировать меня? Одно мое слово — и ты никогда не выйдешь из этой комнаты.

— Тут ты, конечно, прав, но спроси себя, сколько пройдет времени после этого до тех пор, когда ты, как сейчас примарх, будешь прикован к стене. Два из тех писем, которые я написал, через две луны будут доставлены гептарху Жилю, верховному хранителю печати Тьюреда. Этому может помешать только мое личное появление. Говорят, что Жиль такой человек, у которого весьма зауженные понятия о чести и справедливости, что является очень редким качеством для гептарха. Третье письмо будет отослано во внутренний город — если я вдруг скончаюсь. Поэтому в будущем мое здоровье должно быть твоей первейшей заботой.

И хотя Тарквинон пытался казаться спокойным и уверенным в себе, высокомерная улыбка исчезла с его лица.

— Думаешь, что можешь ставить мне условия? Для меня не составит труда перехватить письма, написанные Жилю де Монткальму, потому что в его кабинете сидит мой шпион.

— Наверняка для тебя не составило бы это труда, если бы ты знал, каким образом попадут к нему письма. — Фернандо развел руками. — Но ты не знаешь этого. А что, если я солгал и мои письма адресованы другому гептарху? Можешь ли ты наблюдать за всеми ними? Не думаю.

— Я не позволю себе допустить ошибку…

— Прошу тебя, Тарквинон. Такая наивность недостойна тебя. Или ты думаешь, Оноре сделал бы то, за что сейчас расплачивается своей кровью? Поверь мне, одно письмо может перевернуть все те события, которые мы сейчас наблюдаем, с ног на голову. В том случае, если оно написано якобы твоей рукой. И, судя по моим наблюдениям, среди гептархов у тебя есть не только друзья. А это значит, что если письмо попадет к тому, к кому нужно, то ему будет все равно, сомнительно его содержание или нет. Среди вам подобных существует закон: виновен по подозрению.

Оноре негромко застонал. Оттого что Тарквинон оттянул ему повязку, раны снова начали кровоточить.

— Чего ты вообще хочешь, писарь? — спросил гроссмейстер.

— Того же, чего и все. Спокойной, беззаботной жизни. Хочу получить один из двенадцати ящиков с сокровищами, которые привез Оноре. А потом я растворюсь в воздухе. Ты никогда больше не услышишь обо мне, Тарквинон. И ты тоже будешь спать спокойно, потому что я уже написал достаточно писем за всю свою жизнь. Больше я не напишу ни единого.

— За кого ты меня принимаешь? За князя? Ты совсем из ума выжил? За золото и украшения из одного-единственного ящика ты можешь купить себе небольшой городок.

— Конечно, тебе решать, что важнее, — дерзко ответил Фернандо. — Отдать двенадцатую часть добычи и спать спокойно или поступиться своим спокойствием ради дополнительного богатства.

— Знаешь, что я думаю, писака? Ты отнюдь не такой твердый и бессовестно расчетливый человек, за которого себя здесь выдаешь. Ты только болтать горазд. Пакт, который ты хочешь заключить, должен быть подписан кровью. И на этот раз не другие будут проливать кровь за тебя. Тебе самому придется доказать, что ты — человек, который, не останавливаясь, пойдет по трупам.

Фернандо посмотрел на Тарквинона; в душе зрело неприятное чувство.

— И что я должен сделать?

— Оноре нам нужен живым, он будет казнен в присутствии гептархов. Но я опасаюсь, что Жиль де Монткальм еще раз навестит тебя, чтобы разузнать побольше о путче против князей Церкви.

— Думаю, он больше не может говорить.

Тарквинон указал на левую руку Оноре.

— Он еще может писать.

— Ты хочешь, чтобы я отрубил руку? — От одной мысли об этом Фернандо пробрала дрожь.

— Отрубить ее было бы плохой идеей. Слишком многие знают, что он потерял только правую. А гептархи высказали недвусмысленное пожелание, чтобы во время пребывания в этом подземелье он не получил дополнительных увечий.

Фернандо испытал облегчение. Значит, речь не идет о том, чтобы пролить кровь!

— Чего же ты от меня ждешь?

— Мой кузнец выковал по моему поручению особый прибор. Я хочу, чтобы ты им воспользовался.

— Не слишком ли много свидетелей?

— Всем ребятам здесь я доверяю. Кроме тебя, конечно. Но это не должно удержать нас от того, чтобы заключить сделку. — Он повернулся и подошел к бассейну, наполненному раскаленными угольями, рядом с которым лежали почерневшие от сажи инструменты. Из них он выбрал один.

Затем вернулся.

— Твоя печать.

Писарь удивленно рассматривал предмет, который вручил ему Тарквинон. То был тяжелый кузнечный молот, на бойке которого были расположены две наложенных друг на друга подковы.

— И что мне с этим делать?

— Ты нанесешь Оноре два сильных удара по левой руке. Я хочу услышать, как хрустнут его кости, когда ты ударишь.

— Но ведь ты не имеешь права причинять ему…

— Ты что, видишь здесь, внизу, лошадей? Конечно, мы не трогали его. Это случилось, к сожалению, во время битвы. Похоже, потерявший седока конь наступил ему на руку. К сожалению, с раздробленной рукой каши не сваришь. Это необходимо сделать, чтобы мы могли быть совершенно уверены, что перед смертью он не сможет написать ничего, что могло бы повредить нашей сделке.

Фернандо взял молот. Он был невероятно тяжел — его верхняя часть представляла собой большой потемневший кусок железа.

Оноре дернулся в цепях. Он шевелил левой рукой, издавая невнятные звуки.

Тарквинон подошел к инструментам и взял щипцы с длинными рукоятями. Безжалостно схватил Оноре за средний палец и потянул руку вверх. Он настолько крепко держал щипцы, что они прорезали тонкую кожу до самой кости. Теперь Оноре затих. Он смотрел на Фернандо, и в глазах его читался неприкрытый страх.

— Я не могу этого сделать, — ответил Фернандо.

Гроссмейстер цинично улыбнулся.

— Я знал это. Ты проливаешь кровь только при помощи пера. Оглянись вокруг! Каждый висящий на этих стенах — на твоей совести. Двух твоих писем оказалось достаточно, чтобы все они оказались здесь. Что такое удар молотом по руке по сравнению с бойней, которую ты устроил?

— Я не могу, — повторил писарь.

К горлу снова подступила тошнота. Он уронил молот.

— Тогда ты сделаешь кое-что другое. У меня есть несколько… скажем, противников. Поскольку все мы — слуги Господни, то врагов, конечно же, быть не должно. Сегодня после обеда я пошлю тебе список с их именами. Было бы просто чудесно, если бы мы нашли их имена в двух-трех документах, которые обнаружим в бумагах Оноре. Конечно же, из записей должно ясно следовать, что они тоже вовлечены в заговор против гептархов. Сделай для меня эту работу, и я отпущу тебя с ящиком золота. Это или молот! Одна раздробленная рука — или же полный трупов подвал. С чем тебе будет легче жить?

Фернандо посмотрел на молот.

— Я напишу письмо.

Благодаря своим длинным седым волосам гроссмейстер казался благородным. Тонкие черты его лица, осанка — все давало повод подумать, что перед вами идеальный состарившийся рыцарь. Именно такими, будучи ребенком, представлял себе героев Фернандо. Ему хотелось снова вернуться в мир детства. Мир, где четко различимы добро и зло. И где нет палачей с лицами героев.

Теперь лицо Тарквинона казалось суровее.

— Этого мне в качестве доказательства достаточно. Я верю, что ты отправил письмо. Это твой стиль убийства. — И он склонился за молотом.

Фернандо отвернулся. Он не хотел видеть этого! Зажал руками уши. И тем не менее услышал приглушенные крики. Пытался думать обо всех тех людях, которых без зазрения совести приказал убить Оноре. Это заслуженная кара, пытался убедить он себя, но знал, что лжет.