Меч эльфов. Наследница трона

Свет

Люк спрашивал себя, день сейчас или ночь. На голове по-прежнему была повязка. Было очень жарко. Тонкие одеяла он отбросил и все равно потел. Ночная сорочка прилипла к телу. Юноша прислушался.

Где-то вдалеке послышался звук, похожий на звуки каменоломни. Удар металла о скалу. Наверняка работают в руинах. Где-то кто-то храпел. Но Люк ждал другого звука. Тихого дыхания. Кто-то был здесь, в его комнате. Он чувствовал. Но кто бы это ни был, он не выдавал своего присутствия. Застыл неподвижно. Но дышать он все-таки должен был.

Молодой рыцарь задержал дыхание. Может быть, наблюдатель дышит в одном с ним ритме, чтобы он не заметил его. Тишина.

Легкие Люка горели. Он не собирался сдаваться. Неужели он ошибся? Это ведь всего лишь ощущение… Может быть, это ему снилось. Его мучил всегда один и тот же сон. Его уносили под воду. Что-то крепко держало его. Он хотел вернуться на поверхность, но не мог освободиться. И в конце концов был вынужден вздохнуть глубоко под водой. В этот миг он каждый раз просыпался от кошмара.

Больше удерживать воздух в легких он не мог. Глубоко вздохнув, он сдался. Дыхание нужно ценить. Сейчас все запахи казались ему утрированными. Мокрые простыни, каменная пыль, легкий неприятно-сладкий аромат. А вот и еще что-то. Знакомый запах… Угрожающий. Оружейная смазка!

Рыцарь почувствовал, как сердце забилось сильнее. Он в опасности? Сел на постели. Его повязка не пропускала даже тончайшего лучика света. Повернул голову. Ничего. Кто же там? Что ему делать? В опасности ли он? Королева подарила ему жизнь. Вряд ли она снова решит казнить его. Впрочем… Кто ж знает, что творится в головах у эльфов? А в городе должно быть тысячи тех, кто ненавидит его. Кто ненавидит всех людей. Он вспомнил слова Эмерелль. Он не знал, зачем нужны два больших корабля. Даже не догадывался. И если бы он руководил Орденом, то никогда не отдал бы приказа о столь позорном наступлении. Но к чему все эти размышления? Что было, то было. И он при этом присутствовал. Он мог понять чувства отца, потерявшего жену и детей, который тайком пробрался в эту комнату, чтобы перерезать ему горло. Или кто-то из искалеченных… У каждого в этом городе достаточно причин, чтобы отомстить ему.

Люк вспомнил ликование, когда его бросили в бассейн гавани. То, что сделала Эмерелль, — подло. Спектакль для народа. Но ликование мужчин, женщин и детей, стоявших на набережной, он мог понять. Он сам часто предавался по ночам мстительным фантазиям, после того как эльфы украли Гисхильду.

Он обессиленно опустился на подушки. Как ему теперь быть? С завязанными глазами ни сражаться, ни бежать он не может. Может быть, просто подождать? Нет! Он сам может решить свою судьбу.

— Мне очень жаль, что так получилось, — наконец сказал он. — Я не мог повлиять на поступки своего ордена. Я знаю, что это ничего не меняет. Я не прошу о жизни. Делай, что считаешь нужным. Я жду твоего решения.

Послышался голос. Мужчина или женщина? Он не понял ни слова. И воцарилась тишина. Казалось, прошла целая вечность. Храп стих. Но по камням по-прежнему стучали. Люк не знал, что еще сказать. Он напрягся. Неужели палач уже занес клинок над его головой?

Наконец он получил ответ. Прозвучал другой голос. Мягко и обиженно. И снова Люк не понял ни единого слова.

— Мириэлль говорит, что прощает тебя, — произнес кто-то.

Люк судорожно сглотнул. Представил себе ребенка, у которого не было руки. Маленькую фигурку. Ребенка, у которого рыцарский орден, которому Люк поклялся в верности, отнял все. Он закусил нижнюю губу. Ребенка, которым он был, когда чума, которую он не отваживался назвать по имени, отняла у него все.

На глаза навернулись слезы, пропитав повязку.

Снова послышался обиженный голос. Тихий и чужой. Он казался обеспокоенным.

— Мириэлль спрашивает, очень ли тебе больно.

Чувства захлестнули Люка. Он всхлипнул. Будучи не в состоянии произнести что-либо, он покачал головой.

Что-то коснулось его руки. Он почувствовал маленькие сильные пальцы.

— Мне… очень жаль, — запинаясь, выдавил из себя Люк. Попытался совладать со своими чувствами. Подавить всхлипы, поднимавшиеся у него из горла.

Он дрожал. Затем схватился за повязку на голове. Он хотел увидеть этого ребенка. Эльфийскую девочку, которой Новое Рыцарство разрушило жизнь и которая, тем не менее, смогла его простить.

— Не нужно этого делать!

Люк проигнорировал голос. Сорвал повязку и застонал. У него возникло такое ощущение, словно в глаза ему вонзились тысячи кинжалов. Комната была пронизана полотнами яркого света. Он услышал движение. Похоже, девочка отпрянула от него. По крайней мере, отпустила его руку.

Рыцарь опустил веки и прижал большой и указательный пальцы к глазам.

— Ты можешь ослепнуть из-за этой глупости. Кому ты сделал лучше? Можешь радоваться, что сейчас ночь.

— Ночь?

Люк осторожно приоткрыл один глаз, совсем чуть-чуть. Немного впереди в темноте вспыхнула широкая полоса света. Сбоку светился большой шар. А невдалеке он увидел фигуру, всего лишь на расстоянии вытянутой руки. Худенькая, непропорциональная. Схематичный силуэт казался асимметричным. Вот это и есть Мириэлль. Он закрыл глаз. В нем снова вспыхнули чувства. Он хотел сказать так много, но не находил слов.

— Спасибо, — вот и все, что смогли произнести его губы.

Голос старшего перевел. У Люка возникло такое ощущение, что он знает говорящего. Но существовал только один из народа эльфов, не считая Эмерелль, кто разговаривал с ним. Тот предводитель рыцарей, которые пришли, чтобы забрать Гисхильду из Валлонкура. Воин, которого он вызвал тогда на дуэль и который подарил ему жизнь.

Девочка снова заговорила. На этот раз по-другому. Словно в ней прорвало плотину. Люк не понимал ни единого слова, но это и не было нужно. В звучании этого голоса слышалось отчаяние. Душевные мучения. Она задала вопрос.

Эльфийский рыцарь не спешил. Наконец он заговорил, глухо и медленно:

— Мириэлль спросила, почему вы, сыны человеческие, так сильно ненавидите ее, что пришли и убили ее родителей.

Люк потерял дар речи. Подумал о том, чтобы сказать, что он не знает ответа, который понял бы ребенок. Но это было бы жестоко. Она имела право на искренность.

— Давным-давно эльфы пришли в мою страну и убили человека, который был очень близок моему богу и очень важен для моего народа. С этого началась война. Это было очень много лет назад.

— Ты имеешь в виду святого Гийома? — вдруг спросил эльфийский рыцарь. — Это были люди, рыцари короля Кабецана, они убили его. Я был там тогда. Я хотел забрать его. Мои спутники Номья и Гельвуун отдали жизни за это. Все не так, как рассказываете вы, люди. Твоя Церковь построена на лжи.

Люк хотел ответить на дерзкие слова, но взял себя в руки. Спорить о вопросах веры перед отчаявшимся ребенком подло. Он не понимал, как эльфийский рыцарь мог так необдуманно повести себя! Заморгав, посмотрел на Мириэлль. Она по-прежнему оставалась для него всего лишь размытым силуэтом. Ее лицо — овал с двумя темными безднами. Она смотрела на него, и он понимал, каким жалким было его объяснение.

— Война очень древняя. Обе стороны наносили друг другу ужасные раны на протяжении веков.

Эльфийский рыцарь перевел. Люку показалось, что в его голосе все еще слышатся отголоски гнева.

— Ее родители никогда не покидали этот мир, говорит она. Они не причинили зла ни единому человеку.

Люк задумался. Он мог сказать, что во время больших войн не считаются с подобными мелочами. Такова правда. Причем жестокая. Он не имеет права еще больше ранить ее! Ему хотелось подарить ей мир. Но он не хотел обманывать ее.

— Три года назад эльфийские воины напали на мою школу. Они убили детей и учителей. В тот день я хотел жениться на своей подруге. Эльфы отняли ее у меня. С тех пор я ее больше не видел. С тех пор мой рыцарский орден думает о мести. Мы пришли сюда, и тому только одна причина. Мы хотели отомстить.

Девочка выслушала перевод и сразу же ответила. Ее голос звучал взволнованно и отчаянно.

— Но ведь вы же рыцари! Как вы можете отвечать на несправедливость несправедливостью? Ты можешь забыть боль от утраты своей подруги, когда видишь, как страдаю я? Рыцари Альвенмарка защищают слабых. Что же вы за рыцари такие?

У Люка слезились глаза. Он пытался посмотреть на нее, но Мириэлль немного отодвинулась от его ложа. Теперь она стояла перед большим шаром с ярким светом. Неужели это свеча так ослепляет его? Он осознал, что прячется за неважными вещами, чтобы уйти от ответа. Если он хочет быть настоящим рыцарем, придется отвечать.

Люку хотелось увидеть эльфа, но он был невидимым, между светом и теменью. Только голос.

— Я… мы…

Ему показалось, что его раздели. Быть рыцарем — всегда означало для него все. С того самого дня, много лет назад, когда в его деревню приехала Мишель.

— Ты еще рыцарь? — перевел эльф.

— Да!

Он не колебался ни секунды. И только когда это слово вырвались у него, он задумался, имеет ли он право претендовать еще на этот титул.

— Тогда я могу тебе верить. Ты не убийца. Ты будешь защищать детей?

Люк растерялся. Ее слова разрывали ему сердце. И ответ на ее вопрос мог быть только один.

— Я буду защищать тебя даже ценой своей жизни. — Его голос был грубым, гортанным. — Клянусь в этом Тьюредом, своим Господом.

— Можно этой ночью я буду спать в твоей комнате?

Люк уставился на бледный овал. Что происходит в душе девочки? Если бы он только мог видеть черты ее лица, его выражение. Она эльфийка! Может быть, это, в конце концов, такой план — поколебать его верность братьям по ордену?

От эльфов можно ожидать чего угодно, этому его учили всегда. Но ведь она всего лишь ребенок… Может быть, ее послала Эмерелль?

— В ее комнате спит молодой тролль, — пояснил голос переводчика, хотя Мириэлль ничего не сказала. — Он храпит настолько сильно, что она не может уснуть. Она хочет принести сюда свой матрас и постельные принадлежности. Она очень устала. Тролль… пахнет несколько крепковато. Ты не воняешь, говорит она.

— Пусть приходит, — несколько натянуто сказал Люк. — Надеюсь, я не храплю.

Эльфийский рыцарь перевел его слова. Затем Люк услышал шаги и шорох одеял. Он хотел еще раз извиниться перед ней. Но что сказать? Все его слова покажутся пустыми.

Девочка что-то спросила у эльфа. Люку показалось, что тот уклоняется от ответа. Мириэлль снова повторила вопрос.

— Что случилось?

— Она хочет, чтобы я рассказал ей сказку. Глупую историю, которая только дает ложные надежды!

— Сколько же ей лет?

— Семь.

— И ты думаешь, надежда может принести вред?

— Кто ты такой, чтобы читать мне лекции?

Люк пожал плечами.

— Сколько тебе лет, рыцарь?

— Я исчисляю свою жизнь уже не годами, а столетиями. Мой возраст не интересует меня уже давно. С той зимы, когда Альфадас стал королем Фьордландии, я перестал считать. — Гордый воин отбросил высокомерие. Его голос звучал устало и печально.

— Для меня прошло чуть больше десяти лет с тех пор, как мне было семь. Как думаешь, кто из нас двоих лучше понимает чувства девочки? Поверь, что она сможет выдержать смысл истории, которую хочет послушать. Она ведь и так ее уже знает, иначе ведь не просила бы тебя.

Стройная фигура, вся в белом, показалась из темноты. Заморгав, Люк попытался узнать ее. Но слезящиеся глаза все еще отказывались служить ему.

Эльф склонился к рыцарю.

— Умно говорить научился ты в своей школе. Теперь я лучше понимаю, почему вы, люди, так падки на учение Церкви.

— Среди себе подобных я считался слабо одаренным, потому что у меня что на уме, то и на языке.

Люк представил себе взгляд эльфа как прикосновение. Воин был совсем близко к нему. Молодой человек отчетливо ощущал запах оружейной смазки. А еще от воина исходил другой, приятный аромат. Но не духов.

— Мириэлль спрашивает об истории, которую записала моя старая подруга незадолго до смерти. Наряду с другими вещами в ней рассказывается о мышлинге по имени Широконос. Он создал для моей подруги серебряную руку. Хотя он был ростом всего лишь с твой безымянный палец, он считался одним из самых способных волшебников, механиков и алхимиков, когда-либо живших в Альвенмарке. Он умел заново создавать потерянные конечности. — Хотя девочка, очевидно, не понимала язык людей, эльфийский воин понизил голос до шепота. — Широконос был мастером, какого не будет уже никогда. И то, что о нем написала Ганда, разнесло его славу по даже самым отдаленным уголкам Альвенмарка.

У Люка было такое чувство, что эльфийский рыцарь улыбается, хотя лицо его оставалось всего лишь овалом.

— Книга Ганды, как и все истории о кобольдах, — смесь правды и самой сумасбродной лжи. Это было очень давно. Ганда жила во времена святого Жюля. Именно он и отрубил ей руку. Точнее сказать, тот, кто скрывался под личиной Жюля. Но я отвлекся. Благодаря ее книге Широконос стал настолько известен, что к нему стали приходить калеки со всех уголков Альвенмарка. Ламассу и минотавры, самые разные кобольды и фавны, апсары и даже последний змеиный маг. И Широконос был слишком приветлив, чтобы отказать кому-либо в просьбе. Я ведь говорил тебе уже, какие маленькие мышлинги… Он погиб. Просто растворился в воздухе. Не убежал. Говорят, он стал единым целым с тем местом, где работал, на поляне в дубовом лесу неподалеку от Яльдемее.

— Но как можно питать ложные надежды после такой сказки?

— Это еще не конец истории. Вот сейчас и начинается сказка. С тех пор как Широконос умер, говорят, что на той поляне, с которой он стал единым целым, случаются чудеса. Иногда, если прийти вовремя, с чистым сердцем, силы Широконоса срабатывают. Очень редко кто-то, кто проводит ночь на поляне, обнаруживает наутро, что излечился. За столетия туда ходили тысячи. Я не знаю никого, кто по-настоящему излечился бы после исчезновения Широконоса. Со временем туда ходят все меньше и меньше. Но сказка о зачарованной поляне продолжает жить. Она пробуждает мечты, которые могут окончиться только горьким разочарованием. Поэтому я не хотел рассказывать Мириэлль эту историю.

Люк откинулся назад и закрыл глаза, в которых появилась резь.

— Может быть, ты прав, — нерешительно произнес он. — Мне не стоило вмешиваться.

— В чем, ты говоришь, твоя беда? Что на уме, то и на языке. Сейчас, когда я лучше узнал тебя, я не держу на тебя зла за твои слова. Мириэлль уснула. Наша долгая болтовня, наверное, утомила ее. Тебе тоже нужно отдохнуть, Люк. Я беспокоюсь по поводу твоих глаз. Не стоило снимать повязку.

— Это ведь была всего лишь свеча, — устало пробормотал Люк.

— Для тебя ее свет силен, как полуденное солнце. Нужно было внимательнее слушать Эмерелль.