Меч эльфов. Наследница трона

Новая эпоха

Олловейн смотрел на большой стол Фальраха, который Эмерелль приказала поставить в центре круглого зала советов. Черным представлены фигуры Церкви Тьюреда, белым — фьордландцы и их союзники из Альвенмарка. Князь Фенрил сделал его вместе с князем Ланголлиона Тирану. Расположение фигур должно было представлять текущее положение дел во Фьордландии и прилегающих к ней регионах. То, что видел Олловейн, было разгромом. И в нем тут же пробудился Фальрах, его прошлая инкарнация, таившаяся в нем со времен тролльской войны. С трудом подавляемый, всегда готовый взять над ним контроль… Фальрах справился бы с этой ситуацией, если бы Олловейн наконец прекратил сопротивляться ему. Он становился сильнее. Время работало на него. Мастер меча отвернулся от стола. Игра, разработанная некогда мастером-стратегом Альвенмарка, усиливала его присутствие внутри.

— Нельзя склоняться перед требованиями этой незрелой девчонки на троне, — заявил Тирану. — Как она может выгнать нас из страны, за свободу которой положили жизни сотни эльфов?

— Тебе следовало бы сказать: тысячи детей альвов, — прорычал Оргрим, король троллей. — Вы, эльфы, сражались там не в одиночку.

— И тем не менее страна ее, — вмешалась Юливее. — Мы не можем просто проигнорировать решение Гисхильды. И мы там — всего лишь гости. Кто же захочет, чтобы в доме гостили палачи его великой любви? — Она перевела взгляд на Эмерелль.

— Как ты оцениваешь положение, Олловейн? — поинтересовалась королева.

Ее вопрос заставил его снова посмотреть на стол Фальраха. Его взгляд изменился. Это больше, чем просто фигурки из камня. Флот рыцарей ордена, угрожавший как Вахан Калиду, так и побережью Фьордландии, обрел плоть. Он увидел море, полное галеас, галер и транспортных судов.

— Мы должны поразить этот флот. Он — ключик ко всему. И у нас остается не так много времени, чтобы воспользоваться этой возможностью. Как только они закрепятся на материке, победить их станет сложнее.

Неужели его голос изменился? Стал холоднее и жестче? Или же это ему только кажется?

Он тоже считался хорошим полководцем. Но отлично знал, что даже в подметки не годится легендарному Фальраху.

— Ты витаешь в облаках? — насмешливо поинтересовалась Юливее.

Олловейн откашлялся.

— Поскольку очевидно, что в данный момент юная королева не может мыслить ясно, мы должны сделать это за нее, пока она не оправится от своей якобы потери. Настоящая проблема — это вражеский флот, а не душевные переживания капризной королевы людей.

— Ты высказываешь мои мысли!

Олловейн судорожно сглотнул. Это сказал именно Тирану. Быть одного с ним мнения — об этом стоило задуматься. Олловейн в отчаянии оглядел лица собравшихся. Однозначных признаков того, что Фальрах побеждал в нем Олловейна, не было. За исключением того, что он придерживался одного мнения с тем, кого презирал.

Оргрим казался серьезным. По лицу тролля ничего нельзя было прочесть. Тирану улыбался ему. Он тоже, казалось, был удивлен тем, что они сошлись во мнении. Юливее была, очевидно, удивлена, и даже сердита на Олловейна. Кентавр Аппанасиос не совсем понимал происходящее. Он ковырялся щепкой в зубах и смотрел на стол Фальраха. Фенрил пристально изучал Олловейна своими орлиными глазами, ничего не говоря. А Эмерелль? Он знал, что она будет приветствовать усиление в нем Фальраха. Она всегда хранила в своем сердце героя, некогда отдавшего ради нее свою жизнь.

— Если мы станем ждать, пока этот флот доберется до нас, то ослабим свои и так не слишком выгодные позиции. Мы должны атаковать и остановить их еще в гавани. Я предложил бы воспользоваться магией, чего мы до сих пор не делали, и атаковать с помощью черноспинных орлов. Таким образом, даже небольшие отряды могут нанести немалый вред. Особенно полезно было бы, если бы Юливее сплела то заклинание, которым удивила нас всех, когда мы преследовали похитителей юной принцессы Гисхильды.

— Скорее ты увидишь, как я молюсь Тьюреду! — возмущенно ответила волшебница. — Я тебе уже столько лет назад сказала, что больше не стану использовать магию для того, чтобы гасить жизни.

— Значит, ты решила наблюдать за тем, как они разнесут Фьордландию, а затем примутся за Альвенмарк. Для меня это — государственная измена! — Тирану снял одну фигурку со стола Фальраха, которая должна была представлять именно Юливее. На мгновение всем показалось, что он хочет сломать ее.

Ссора оторвала Аппанасиоса от мыслей. Выглядел он так, словно перепалка его обрадовала.

Олловейн посмотрел на Эмерелль. Почему она ничего не предпримет? Плохой это стиль руководства — не вмешаться в такой ситуации. И почему она не скажет, что Люк еще жив? Нужно заставить королеву отбросить невозмутимость!

— Как ты считаешь, госпожа? Что нужно сделать, чтобы остановить войска Церкви?

— Не вмешивай Юливее в свои планы. Она — не воительница. Не пытайся заставить ее проливать кровь. Я разошлю послов ко всем детям альвов в Расколотом Мире. Я пошлю даже за детьми темных альвов, пропавшими карликами. Спасти Альвенмарк удастся только в том случае, если мы будем сражаться бок о бок. Если сыны человеческие во Фьордландии отвергают нашу помощь, то мы не станем им ее навязывать. Впрочем, воевать будут не только эльфы. Я отзову всех детей Альвенмарка на родину.

— За что же мы сражались все эти годы, если сейчас уйдем? — Оргрим, король троллей, сделал шаг к Эмерелль. От ярости он сжал кулаки.

Олловейн встал между ним и королевой.

— Мы помогали своим союзникам. И, сражаясь, мы уберегли от священнослужителей Тьюреда Нахтцинну и другие тролльские крепости на севере Фьордландии. Умный полководец знает, когда приходит время отступать. Я вполне сознаю, что ты приносишь большую жертву. — Олловейн вспомнил об ужасных боях при Нахтцинне во время последней тролльской войны. Хотя резиденция Оргрима находилась в Альвенмарке, сердце его всегда будет у тех скальных крепостей, где была убита его семья.

Мастер меча оглянулся. Все находившиеся здесь, в комнате, однажды уже воевали друг с другом. Как с таким войском защищать Альвенмарк? Не обречена ли их борьба на провал с самого начала? Он устал нести груз ответственности. Проводить бой за боем.

В последние дни он проводил много времени с Люком. И завидовал юному рыцарю. Он хотел быть таким, как он, обязанным только своей чести. Сын человеческий подошел к нему с безумной просьбой. Это была глупость, но он с такой страстью говорил о своем плане…

«Куда же делась моя страсть? — подумал Олловейн. — Умерла вместе с Линдвин?» Он не любил с тех пор, как она ушла в лунный свет, убитая служанкой тролльской шаманки Сканги.

— Олловейн?

Мастер меча поднял взгляд. Неужели королева назвала его по имени больше, чем один раз? Он почувствовал, как кровь прилила к щекам.

— Госпожа?

— Возглавь отступление из Фьордландии. И разработай план отражения войск Тьюреда, на случай если они предпримут попытку вторжения в Альвенмарк.

Олловейн посмотрел на стол Фальраха.

— Мы не можем отразить их, госпожа. Только задержать. Для Альвенмарка лучше, если битва за Фьордландию будет продолжаться как можно дольше. Если хочешь выиграть для нас время, то извинись перед Гисхильдой, госпожа. И открой ей, что все не так, как ей кажется.

— Ты отказываешься выполнять мой приказ?

— Ты попросила рассказать тебе, как, по моему мнению, мы можем отбросить войска Церкви Тьюреда. Самый лучший способ помешать им прийти сюда — это заставить их сражаться в своем мире.

Олловейн редко так открыто восставал против Эмерелль, и никогда прежде — в присутствии других. Может быть, это тоже Фальрах? Или он настолько отчаялся выстоять против своего второго я, что перешел все границы?

— Олловейн, я люблю тебя! — Юливее обняла его и поцеловала в щеку. — Я думала, ты тверд, словно палка, и предан Эмерелль как… — Она откашлялась. — Просто слишком предан. — Она обернулась к остальным. — Он — лучший полководец Альвенмарка. Мы должны прислушиваться к нему! — произнеся последние слова, она взглянула на Эмерелль.

Лицо королевы было непроницаемо, словно маска. Ничто не выдавало ее мыслей. «Но в этот миг она наверняка ненавидит меня», — думал Олловейн.

— Я тоже считаю более разумным сражаться за пределами Альвенмарка, — спокойно произнес Тирану. — Но нам нужна новая стратегия. Если мы будем продолжать действовать так же, как и раньше, то самое большее, чего добьемся, — отсрочки поражения. Люди считают нас детьми демонов. Так давайте выпустим на волю всю мощь Альвенмарка. И если Юливее не хочет сражаться, то, может быть, в битве выступишь ты, повелительница? Некогда ты была воительницей, так же как и мы. Сохранила ли ты боевой дух?

— Боевой дух рождается из гордости, — ответила королева, и нужно было хорошо знать ее, чтобы расслышать негромкую нотку гнева в ее голосе. — Когда наши союзники отступаются от нас, это задевает мою гордость.

— Однако тот, кто слишком горд, вскоре остается один. — Это были первые слова Аппанасиоса. Он казался необычайно задумчивым. — Мне кажется, это хорошая идея — позвать в Альвенмарк всех наших потерянных братьев и сестер, даже изгнанных и тех, кто ушел в гневе. Я согласен с тобой в том, что нам понадобятся все силы. Но разве фьордландцы не стали нам братьями? Если мы будем честны сами с собой, то они были щитом Альвенмарка. Мы должны помочь им, но не только мечом. Мы должны предложить им убежище в Альвенмарке. Я бы уступил им прибрежную полосу в Дайлосе… Если они захотят поселиться там. Нужно начать с того, чтобы спасти тех, кто захочет пойти с нами. Дни Фьордландии сочтены.

— Хорошо сказано, брат конь, — согласился Оргрим. — Я тоже предоставил бы им землю. К югу от Китовой бухты есть фьорды, как и у них на родине. Эта земля будет для них менее чужой, чем Дайлос.

Олловейн потерял дар речи. Сколько он себя помнил, тролли и кентавры вели небольшую непрекращающуюся войну друг с другом. Воровали друг у друга скот, а их сыновья становились мужчинами тогда, когда проливали кровь соседей. Хотя со времен последней тролльской войны крупных битв не было, на границе между землями Ветров и Снайвамарком всегда было неспокойно.

— Вы что, оба пьяны? — поинтересовался Тирану, но при этом он улыбался.

— Не забывайся! — прорычал Оргрим. — Если я проявил сочувствие к нескольким сыновьям человеческим, это не значит, что я стал мягок и позабыл, как выколупывать эльфийских выскочек из их жестяных оболочек.

— Госпожа? — Кентавр отвесил несколько неловкий поклон. — Я не хочу тебя сердить. И не хочу, чтобы ты унижалась. Я пойду к людям. Я очень хорошо знаю короля. Я выпью с ним и поговорю об этом мертвом рыцаре. Я уверен, что он не опечален твоим приговором. Этот Люк был для него словно кость в горле. Отравлял ему каждый глоток из чаши любви. Эрек научился обращаться с собственной женой…

Юливее громко расхохоталась. К ней присоединились Тирану и Оргрим, улыбнулся даже Фенрил.

— Что такое? — Аппанасиос посмотрел на королеву, ища ее поддержки.

— Продолжай, князь.

Он снова посмотрел на остальных.

— Да, так что я хотел сказать?.. Я думаю, что Гисхильда не будет сердиться долго. Она умненькая и знает, что мы нужны ей. Может, мы наведем к ней мост?

— Попытай счастья, Аппанасиос, — сказала Эмерелль. — Теперь вы можете идти. Олловейн должен остаться.

Мастер меча смотрел вслед остальным. Никто не сказал ни слова по поводу холодного, почти невежливого прощания. Они знали свою королеву.

— Что с тобой?

Мгновение он колебался, сказать ли ей правду.

— Я боюсь, что Фальрах во мне набирает силу. Я уже не верю сам себе. Кажусь себе чужим. Смерть меня не пугает… Но быть запертым в теле, которое не повинуется мне, наблюдать, как другой проживает мою жизнь вместо меня… Этого я боюсь. И в то же время спрашиваю себя, не должен ли я принести эту жертву ради Альвенмарка. Может быть, Фальрах еще сумел бы повернуть все в нашу пользу. — Олловейн бросил взгляд на стол с игрой. Положение было отчаянным. Слишком велико превосходство врага.

— Фальрах бы победил, — с обидной уверенностью произнесла Эмерелль.

— Так что же мне делать?

— Ты помнишь время после того, как я потеряла трон?

Конечно, он не мог этого помнить. То были годы Фальраха! Он был в плену, жертва Элийи Глопса. Тщедушный подлый лутин победил его. И то, что он снова вернулся, было просто везением — везением и заслугой тех, кто никогда не забывал о нем. Но может ли он держаться за это, когда на одной чаше весов его счастье, а на другой — будущее Альвенмарка?

— Не помню, — сказал он. — Что ты собираешься делать с мальчиком? Почему ты просто не отошлешь Люка во Фьордландию?

— Разве ему можно доверять? Или он попытается уговорить Гисхильду сдаться Церкви Тьюреда?

— А что говорит Серебряная Чаша? Ты ведь можешь предвидеть.

Эмерелль беспомощно развела руками.

— Я вижу бесконечное множество вариантов будущего. То, что будет, меняется каждый миг. Будущее неустойчиво, Олловейн. Мы формируем его своими поступками. И у меня такое чувство, что Серебряная Чаша неуловимым образом обманывает меня. Она показывает только темные стороны. Она пытается манипулировать мной. Она очень древняя. Я подозреваю, что это не дар альвов. Иногда я опасаюсь, что она была создана Девантаром. В любом случае я больше не доверяю образам, которые она мне показывает.

— А если наше будущее действительно настолько ужасно?

— Нет, этого не может быть! — ответила королева с решительностью, граничащей с истерикой. — Всегда есть надежда.

— Что же она показывает тебе?

Она посмотрела на него с грустью.

— Слишком много… Я вижу, как оканчивается эпоха эльфов. Я вижу, как я разрушаю творение альвов. Я вижу знамя Древа Праха, развевающееся над нашей столицей. И я вижу… — Она вздохнула. — Нет, это бремя я буду нести одна. Тебе нравится Люк, не так ли?

Олловейн кивнул.

— Да. Он пробуждает во мне тоску. Я никогда не думал, что смогу завидовать сыну человеческому.

— Он опасен, хотя дар Девантара и угас в нем. Он пытается уговорить тебя совершить какую-нибудь романтическую глупость, не правда ли? И ты склонен поддаться ему, хотя преисполнен беспокойства о Мириэлль.

Было неприятно стоять напротив кого-то, кто знает об ошибке, которую ты еще не совершил.

— Ты можешь дать мне совет, моя королева?

Эмерелль рассмеялась.

— Нет, это было бы бессмысленно. Ты послушаешь не меня, а свое сердце. В этом самое большое различие между тобой и Фальрахом. Могу сказать тебе только одно: если ты сомневаешься в Люке, убей его. Сразу, не колеблясь. Я видела много вариантов будущего, где ты казнишь его. Он — ключ к нашей судьбе. Это он разорвал границу между Альвенмарком и миром людей. Он обладает силой либо разрушить все, либо спасти Альвенмарк. Если он вступит на неверный путь, то в твоих силах спасти нас. Ты не имеешь права колебаться. Иначе судьба нашего мира свершится.

— Я не вижу в мальчике ничего злого.

Эмерелль вздохнула.

— Тут ты прав. У него доброе сердце. Он погубил бы нас нечаянно. Так же как по незнанию открыл перед Новым Рыцарством ворота в Альвенмарк. Мир, каким мы его знаем, продержится не дольше двух лет, Олловейн. Все изменения нам уже не остановить. Но в наших силах сохранить Альвенмарк как место, в котором стоит жить. И решать это тебе и мальчику.

— Я не хочу быть палачом.

— Судьба не спрашивает. Если ты не пойдешь с Люком, Фальрах станет сильнее. Ты же знаешь, он не делает романтических глупостей. Он тоже способен оградить Альвенмарк от знамени Древа Праха. Но если бы я могла выбирать, то я выбрала бы будущее, которое может подарить нам Олловейн.

Мастер меча удивленно поглядел на нее. Как она может решать не в пользу Фальраха, отдавшего за нее свою жизнь?! Неужели она действительно принесла бы своего возлюбленного в жертву Альвенмарку?

— И после этого наступит мир?

— Ты мастер меча, Олловейн. — Она колебалась.

В ее широко раскрытых глазах читались страх и печаль, и это тяжким грузом легло ему на сердце. Неужели он обманулся в ней? И она хотела вовсе не Фальраха…

— Ты никогда не будешь жить в мире, друг мой. А теперь иди и слушайся своего сердца. Я и так уже открыла тебе больше, чем следовало.