Маг и нимфа, или неправильное фэнтези

Глава последняя, в которой Максим спорит с магами и собирается танцевать с Василисой

Фериссия ударила в ладоши. Магический ураган стих, сияние померкло, и все увидели, что там, где только что бушевала буря, стоит лишь одна женщина.

Она была стройнее Мелиссы, но шире в плечах, нежели Димеона. Лицо её сочетало черты их обеих, а глаза имели цвет блекнущей позолоты. Одета она была в кокетливое живое платье с юбкой чуть выше колен и с большим цветочным бантом на поясе. Незнакомка медленно огляделась, посмотрела на свои руки, провела пальцами по лицу.

— Отлично, — Фериссия придирчиво изучала её новый облик. — Что ж, я вижу, у вас наконец-то всё получилось.

Женщина обняла себя руками и засмеялась. В глазах её блестели слёзы. Жрецы, стоявшие поблизости, захлопали в ладоши — сначала несмело, а потом всё настойчивее. Кончилось тем, что даже богиня-воительница присоединилась к аплодисментам — оставшиеся друиды последовали её примеру. Новоявленная жрица покрутилась на месте и, широко улыбаясь, сделала несколько реверансов.

Воительница встала с трона и подошла к своей светлой половине. Я с удивлением отметил, что сейчас они не больно-то отличались ростом. Образы аватаров плыли, непрерывно меняясь. В какой-то момент я был уверен, что у них лица Мелиссы и Димеоны, но в следующее мгновение я уже видел на их месте Малисту и Эмму Борисовну.

— Ты закончила? — спросила брюнетка.

— Да, дорогая, — ответила блондинка. — Нам пора уходить, я тоже чувствую. Кстати, ты уменьшаешься.

— А ты делаешься прозрачной.

— Хм... Да. Что ж, — девушка обвела взглядом собравшихся. — Было очень приятно увидеть всех вас. Я всегда готова помочь, если нужно. Вы знаете, где меня найти.

Несколько голов слишком явно повернулись к закрытому шторой порталу — Фериссия рассмеялась и покачала головой.

— Не там! Здесь, — она прижала пальцы к области сердца.

— Закон жизни исполняется, — сказала брюнетка. — Всегда. Непреложно. И город, которому пророчили стоять вечно, обратится однажды в груду камней, на которой взрастут дерева, а там, где обитали нахальные дикари, станут жить дикие звери.

Она повернулась и первой зашагала к порталу. Ткань уже поднималась, но за ней не было ничего, кроме белого света. Вторая богиня одарила собравшихся последней улыбкой и, подобрав подол платья, устремилась вслед за своей тёмной половиной.

— Подождите! — окликнула их Малиста. — Но... Что же дальше?

Богини остановились. Их вид продолжал меняться. Сейчас они были настолько похожи, что я не взялся бы отличить, где которая. Женщины обвели взглядом воинов, бывших уже не зверьми, но мальчишками с самодельными пиками. Посмотрели на жрецов, топтавшихся рядом, — группа изменников уже смешалась с теми, что стояли около трона, и теперь первых выдавали лишь синяки на запястьях. Задержались глазами на Сигауле, тяжело опирающемся на здоровую ногу и хмуро глядящем на собравшихся. Взглянули на Димеону-Мелиссу, янтарными прикосновениями сводившую синяки с лица Малисты. Посмотрели прямо в камеру, и в этот момент я вдруг понял, что вместо двух женщин вижу только одну.

— Ничего, — сказала богиня.

— Смотря для кого, — одновременно с ней сказала Димеона-Мелисса.

Повисло молчание. Потом Фериссия тряхнула волосами, в которые уже вплетались зелёные листья.

— Продолжай, — сказала она.

— Смотря для кого, — повторила жрица. — Для многих случившееся станет сном, что забудется ещё до рассвета и не изменит решительно ничего. Некоторые, напротив, уже всё поняли — такие, если ещё не знают ответов, обязательно их найдут. Кто-то продолжит сражаться, кто-то уйдёт в города, кто-то отправится дальше в лес, а кто-то останется жить в добром соседстве с окрестными деревнями. Будут и такие, что придут в посёлки из городов и станут учиться у нас. Что станет конкретно с тобой, зависит исключительно от тебя.

Малиста смотрела на неё.

— А ты?..

— Я тоже уйду, — кивнула Димеона-Мелисса. — У меня так и не получилось стать для вас истиной во плоти... Оно и к лучшему. Я не хочу больше решать всё за всех — тот, кому я действительно нужна, и без того меня встретит и получит совет и поддержку, а остальные... В конце концов, вы ведь видели не меньше, чем я. Что мне делать с теми, кто продолжает чего-то бояться? Я могу указать вам путь, могу помочь сделать пару шагов, но идти за вас я не согласна.

Сигаул, кашлянув, выступил вперёд, опираясь на копьё — старый решительный воин.

— Мои люди готовы сражаться, — сказал он.

Богиня кивнула.

— Вы тоже выбрали. Не здесь, — она коснулась ладонью лба, — но здесь, — она прижала руку к груди. — Когда портал за Мною закроется, барьер исчезнет, и продолжится то, чему должно свершиться. Не бойтесь: те, кто выбрал иное, уже будут в другом месте.

— Сивелькирия отстроится заново, — эхом откликнулась Димеона-Мелисса. — Эльфы вернутся в свою чёрную крепость и будут дальше смотреть с обрыва на лес со смесью высокомерия, ненависти и страха. Но это дерево, — она указала на Шую. — Оно по-прежнему будет расти здесь, затерянное среди их кварталов, и любой из вас, попав однажды в эти негостеприимные земли, улыбнётся, увидев, что, кроме противных природе созданий, его встречает здесь одна из сестёр.

— Госпожа... — военачальник опустился на колени. — Там... Магия... Они разорвут нас... Вы не можете сейчас нас покинуть... Мы...

Фериссия покачала головой.

— Ты выбрал, — сказала она и продолжила свой путь к порталу.

Старый вождь беспомощно смотрел ей вслед. Богиня дошла до Врат и, не оборачиваясь, скрылась в них — граница миров за её спиной колыхнулась, словно тёплое молоко.

— Что ж... — военачальник медленно поднялся на ноги. — Значит, быть посему. До конца. Воины, ста-а-ановись! — заревел он. — Слушай мою команду! Именем Фериссии, жрецов-изменников взять и...

Он не договорил: тяжёлая тканина упала, рамка распалась на перекладины и ссыпались в грязь, и мир вокруг начал таять. Исчезали один за другим люди-друиды. Исчезли, как не было, голые жерди — единственные свидетельства несостоявшейся казни. Исчез, рассыпавшись простым сплетением веток, трон богини-воительницы. Исчезло, уйдя в болото, старое тело моей любимой нимфы. Растворился, рассыпавшись сонмами светляков, барьер, обнажив неприступное небо с курсирующими по нему боевыми драконами — мгновением позже среди болота разорвался первый огненный шар. Сигаул беспомощно огляделся и, испустив громкий клич, первым ринулся в атаку во главе сильно поредевшего войска. Какое-то время на прежнем месте стояла одна лишь Димеона-Мелисса, с улыбкой глядящая в камеру — мне казалось, будто она видит меня. Потом исчезла и она.

Когитограмма разглаживалась, лучше тысячи слов свидетельствуя, что всё свершившееся было правдой и Сказка опять, вопреки нашим глупости и мелковерию, исцелила себя. Уходили резкие полосы, исчезали неприятные глазу маркеры границ красной зоны. Маги один за другим начинали хлопать в ладоши.

***

Не знаю, почему именно в этот момент я повернул голову вправо, туда, где стояла монументальная кадка с одной из трёх пальм Малого зала. Никто не брал на себя труд объяснить, почему в здании, построенном в Китежграде, должны стоять пальмы, все просто принимали их как данность. Пальма была заслуженной, покрытой толстой бронёй черенков от обрезанных листьев. Люди вдыхали выделяемый ею кислород, стряхивали в кадку пепел, исподтишка прикапывали окурки, да иногда подозрительно вглядывались в сплетение листьев — не выросли ли вдруг финики[1]. Большей частью на пальму просто не обращали внимания.

Но сейчас с ней происходило нечто странное: ствол на глазах утолщался, деревянная кадка пускала побеги и разрасталась, стараясь не растерять землю, ходившую волнами и пересыпавшуюся через край. Люди поворачивали головы, вскрикивали, вскакивали со стульев. Сделать что-либо никто, впрочем, не успел. Только что это была обычная пальма — и вдруг целый угол комнаты оказался скрыт за разросшимися ветвями. Волшебники расступались, кто-то уже хватался за палочки...

Ветви раздвинулись, и из-под них шагнула девушка с глазами цвета блекнущей позолоты. Её походка была лёгкой и грациозной, босые ступни оставляли на паркете грязные лужи. Платье покачивалось в такт шагам, русые волосы растрепались, по изящным рукам стекали капли янтарной магии.

— Здравствуй, Максим, — сказала она, приближаясь. — Извини, я долго. Заждался?

— Димеона... Ты... — забормотал я, не зная, что говорить.

Друидка прижала руку к области сердца.

— Я выбрала, — сказала она. — О, Василиса!..

Она шагнула к волшебнице, вытянув вперёд руку — резко, словно намереваясь схватить её за грудки. По крайней мере, мне так показалось.

Василисе, похоже, пришло в голову то же: опрокинув стул и едва не зацепив каблуком мирно спавшего Клязьмина, чародейка в безумном прыжке взвилась в воздух и зависла на высоте трёх метров от пола, тяжело хлопая крыльями и глядя на светлую жрицу с выражением ужаса на лице. Димеона расхохоталась — смех её был весёлым. В зале звучали сдержанные смешки, кто-то уже звонил Ерёмину. Аполлон Артамонович сидел во главе стола и массировал тяжёлые веки.

Закончив смеяться, друидка снова протянула руку к волшебнице.

— Давай колечко! — сказала она.

Василиса не нашлась, что ответить, — склонив голову на бок, она хватала ртом воздух.

— Нет? — спросила лесная жительница. — Что ж, в таком случае, я готова идти сама.

***

— Значит, ты твёрдо решила вернуться? — спросил я.

Димеона-Мелисса смотрела на меня прямо. Этот взгляд не был тяжёлым, просто я чувствовал, что сейчас она видит меня насквозь, и от этого делалось немножечко неуютно.

— Максим, — говорила жрица. — Я очень ценю твоё отношение, и я очень надеюсь, что, как и я, ты не собираешься отрекаться от ранее сказанных слов, но мне не слишком-то улыбается перспектива всю жизнь оставаться всего лишь чьей-то фантазией... Даже если этот «кто-то» — в каком-то смысле я сама. Понимаешь?

Я кивнул.

— Вот так, — сказала друидка. — Когда мы познакомились, я спала. Теперь я проснулась и хочу вылезти из кроватки. Я сама выбираю, кем быть. Надеюсь, это не станет проблемой?

— Нет, что ты... — пробормотал я.

Нимфа посмотрела на меня ещё раз — и улыбнулась.

— Дурилка, — сказала она. — Неужели ты думаешь, что, смени я хоть сотню обличий, моё отношение к тебе изменится?

— Я боюсь этого, — признался я.

По-прежнему улыбаясь, жрица взяла мою руку и сжала её между своими ладонями.

— Максим, — переходя на мурлычущий шёпот, сказала она. — Обещаю тебе: что бы со мною ни стало, в кого бы я ни превратилась, для меня ты навеки останешься моим дорогим человечком...

Она приблизила своё лицо к моему, так что теперь я мог слышать её дыхание.

— Обожаю тебя, — выдохнула она.

— Люблю тебя, — сказал я, сжимая её пальцы своими.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала она.

Мы поцеловались.

— А это, — она кивнула в сторону белого саркофага, установленного в центре лаборатории, — мой маленький женский каприз. Надеюсь, ты простишь меня?

— Уже простил... — прошептал я, не в силах оторвать глаз от водопада светлых волос, струящегося по её плечам. — Но я всё равно за тебя очень волнуюсь.

Рука лесной леди сжалась вокруг моей ещё крепче.

— Не волнуйся, я быстро, — сказала она. — Зато потом, когда я вернусь, мы, наконец, сможем уже в миру...

Пальцы её медленно поползли по моему запястью вверх, к локтю. Вселенная расплылась и пропала.

Положение спасла Василиса, платье которой издало предательский шорох. Вампирша стояла в дальнем углу комнаты, глядя подчёркнуто в сторону. Димеона-Мелисса вздохнула и отступила на шаг — пальцы её ещё раз стиснули мою руку.

— Увидимся, — сказала она, наконец, отпуская меня. Я почувствовал, что начинаю дышать.

Аполлон Артамонович глядел в нашу сторону и улыбался, как кот, сцепив пальцы на рукояти трости. Ерёмин смотрел на меня, как на проштрафившегося студента. Пек пялился в мониторы — вид у него был сосредоточенный. Лицо Осадько не выдавало эмоций.

— Можем мы начинать? — спросила магистр.

— Люблю тебя, — одними губами сказала мне нимфа. — Да, — обернувшись, произнесла она громко.

Пальцы Пека, порхавшие по клавишам, заполняя комнату уютным размеренным стуком, с ощутимым усилием впечатали последний аккорд и замерли. Щёлкнули предохранительные задвижки, слаженно взвизгнули сервоприводы, и крышка большого, убранного пластиком ящика начала медленно подниматься.

— Давление — восемь, температура — семьдесят девять, — хриплым, чуть деревянным голосом сказал Пек, и я понял, что он тоже волнуется. — С охлаждением всё в порядке, излучатели в норме.

— Отлично, — Ерёмин дождался, пока он встанет из-за компьютера, и сам сел к пульту управления. — Можете занимать своё место.

Димеона подмигнула мне и, качнувшись, поплыла к массивному постаменту. На мгновение замерев на подножке, она внимательно оглядела предназначенное ей ложе, после чего легко скользнула внутрь и там завозилась, устраиваясь. Поясок платья какое-то время свисал через бортик, словно последняя ниточка, соединяющая её с внешним миром, потом нимфа подобрала и его. Я стоял и смотрел на происходящее с замиранием сердца.

— Страшно?

Обернувшись, я увидел, что Пек стоит теперь рядом со мной. Ободряюще улыбнувшись, товарищ похлопал меня по спине. Ритмично гудели насосы.

— Только не говорите, что из Фэнтези-сектора всех вот так возвращают... — пробормотал я.

Молодой маг закашлялся.

— Боже упаси! — сказал Аполлон Артамонович.

Я взял себя в руки и пошёл к постаменту — вокруг него шла жирная красная линия, но пока никто ничего не говорил. Я подошёл совсем близко и встал у основания ступеней.

Димеона-Мелисса лежала внутри, на подушках в горошек, и смотрела на меня внимательно и спокойно. Я молчал.

— Когда... — подождав, подала голос она.

— Если... — одновременно с нею заговорил я и, осёкшись, замолчал.

Секунду мы молча смотрели друг другу в глаза, потом нимфа широко улыбнулась.

— Когда я вернусь, покажешь мне город? — спросила она. — Помнишь, ты обещал...

— Покажу, — кивнул я, подходя ещё ближе, чтобы иметь возможность снова взять деву за руку. — Правда, ты наверняка сама его знаешь...

— Неважно, — тон друидки был глубоким и ровным. — Увижу его ещё раз... Твоими глазами.

— Первый контур заряжен, — сказал Ерёмин. На него не обратили внимания.

— Это... Интересно, — сказал я. — Узнать, как знакомые вещи представляют другие.

— Я готов начать, — сказал оперативник.

Пальцы нимфы в который уже раз за вечер крепко сжали мои.

— Не скучай, хорошо? — сказала она. — Я быстро: туда и обратно.

— Начинайте, — кивнул Аполлон Артамонович.

— Я буду ждать тебя, — сказал я.

— Максим, — Осадько смотрела на меня без приязни. — Сколько можно? В самом-то деле...

Я ещё раз взглянул Димеоне в глаза.

— Увидимся, — подмигнула она.

— Люблю тебя, — сказал я, размыкая ладонь.

— Люблю тебя.

— Я начинаю, — объявил Ерёмин. — Возражения есть?

Я медленно сделал три шага назад и оказался у основания саркофага. Друидка глядела в моё лицо с прежней полуулыбкой. Тихо щёлкали клавиши. Крышка ящика вздрогнула и медленно поползла на своё место.

— Одну минуточку! — раздался за моей спиной голос Пека. — Одну минуточку!

Крышка, вздрогнув, зависла в полузакрытом положении. Все взгляды обратились к молодому волшебнику — тот озирался по сторонам с таким видом, словно сам был удивлён тем, что только что подал голос.

— Я только хотел спросить, — неуверенно переминаясь под взглядами старших магов, произнёс он. — Димеона Миянская, Мелисса Миянская... Что это такое — «Мия»? Я искал, но в справочнике по сектору не было.

По лицу лесной нимфы прошла тень весёлости — видно было, что вопрос ей понравился.

— Это древнее слово, — сказала она, глядя на моего товарища с тёплой улыбкой. — Так называется наш посёлок... В переводе оно означает «мать» и «земля».

Пек сдержанно кивнул.

— Я так и думал, — сказал он. — Спасибо.

Ерёмин медлил.

— У вас всё? — спросил Аполлон Артамонович.

— Да-да, конечно... Простите, — торопливо ответил Пек.

— В таком случае, продолжаем, — шеф выглядел невозмутимым.

Снова взвизгнули электромоторы. На какой-то момент я поймал на себе взгляд Димеоны из ставшего совсем тёмным ящика — теперь уже точно последний. Потом крышка с неожиданной лёгкостью встала на место. Щёлкнули фиксаторы.

— Инициирую стартовую последовательность, — как сквозь туман, долетел до меня голос Ерёмина. — Поглощающий контур функционирует без проблем.

Мой взгляд был прикован к белому пластику.

— Модуляторы в рабочем режиме.

Где-то там, в глубине...

— Отклик в рабочих пределах, перехожу к возбуждению.

...за шестью слоями текстолита, керамики, углепластика и металла...

— Спектр близок к расчётному, никаких проблем.

...среди всех этих контуров, трубок и проводов...

— Никаких сбоев в системе накачки, всё готово ко второй стадии.

...ещё очень близкая, ещё прежняя, ещё живая...

— Отклонение — два и шесть, это уровень шума. Инициирую основную последовательность.

...её ещё можно вернуть...

«Нет».

Я замер, как громом поражённый, более не слыша других голосов, потом, повернувшись на каблуках, осторожно переступил красную линию и, ни на кого не глядя, медленно пошёл к выходу. За моей спиной кто-то что-то говорил... Я не слушал.

По возможности тихо притворив за собой дверь, я прошёл через коридор, непривычно тёмный, пустой и гулкий, спустился по лестнице, миновал мирно спящего Яна и, толкнув дверь, оказался на улице. Вокруг была темнота, и лишь в отдалении тлели редкие газовые фонари. Я ощупью спустился к основанию крыльца, сел на вторую ступеньку снизу, упёр локти в колени, а подбородок — в ладони и уставился в пустоту. В голове и в груди было пусто. Ветер нёс откуда-то лай собак. Потом из боковой улицы вышли стражники и побрели, нестройно шагая, вдоль Люнды.

Дверь за моей спиной тихо стукнула. Послышались шаги, шорох платья, и кто-то опустился на крыльцо рядом со мной. Блеснул огонёк зажигалки. Я молчал. Было тихо. Потом я повернул голову.

Василиса сидела, глядя вверх, и курила большими затяжками. Хотя волшебница и завернула ветер, чтобы тот относил дымок в сторону, я всё равно мог ощущать терпкий вкус табака. Её лицо, освещённое лишь далёкими фонарями да редкими всполохами магических шпилей, казалось совсем бледным. С минуту девушка делала вид, что не замечает моего взгляда, но потом всё-таки повернулась ко мне.

— Василис... Там закончили? — жалобно спросил я.

Вампирша выпустила струю дыма.

— Тебе что, настолько всё безразлично, скотина? — спросила она.

Я почти не видел её лица, но взгляд — я чувствовал — был тяжёлым.

— Как мне может быть безразлично... — пробормотал я.

— В таком случае в чём проблема? — спросила волшебница.

— Василис, ты ж её видела, — протянул я. — Кто я теперь рядом с ней? Там — огонь, там — кремень... Богатыря б ей какого...

Магичка тянула с ответом.

— О’кей, — сказала она, наконец. — Я даже сделаю вид, что поверила, хотя, если ты попытаешься развить тему, я вполне могу и прибить ненароком.

Мы помолчали.

— Ну? — спросила волшебница.

— Что — «ну»?

— Ты правда такой дурак? Она тебя любит! Тебя, а не богатыря твоего, и ты это знаешь.

Я посмотрел ей в глаза, но силуэт чародейки был тёмным, и ощущения были такие, словно я пытаюсь переглядеть ночь.

— Сам-то ты её любишь? — спросила Васевна.

Я сдался.

— Василис, я просто не знаю, кто там сейчас вылезет, — сказал я. — Если там окажется Димеона... Ну, или человек, который себя таковою считает... Ну, я об этом узнаю. А если нет?

Вампирша посасывала сигарету и мерно кивала. Было слишком темно, чтобы я мог различить, что написано у неё на лице.

— Ну а если мужик? — спросил я. Волшебница усмехнулась. — Если всё это — придуманный персонаж или образ, которому просто очень хочется соответствовать? Вдруг этот человек впустит меня в свою жизнь — просто так, по привычке — и я до скончания дней буду пытаться увидеть в нём то, чего там нет... Как она видела во мне Даффи.

Василиса молчала. Дым, подсвеченный огоньком сигареты, вырывался у неё из ноздрей и клубами уходил в небо. Я посмотрел наверх, но звёзд не было — над Китежградом висели низкие тучи.

— Ты выбрал, — наконец, сказала волшебница.

Я посмотрел на неё с укором:

— Мне хотелось бы выбрать правильно...

— Ты выбрал, — ровным голосом повторила она. — Правильно или нет — покажет время. Сейчас важно не это — важно, что ты сделал выбор. Выбор, кстати, весьма жестокий.

Мы помолчали.

— Жестокий — по отношению к ней? — спросил я.

Вампирша сделала широкий жест рукой с дымящейся сигаретой:

— К себе не в последнюю очередь.

Я вздохнул:

— Я просто не мог по-другому... Придётся теперь с этим жить.

— Все мы, так или иначе, живём с этим, — эхом откликнулась Василиса. Я не понял, что она имеет в виду.

Снова повисло молчание.

— Это естественно, — произнесла вдруг вампирша. — Если бы она не вернулась, это было бы... Нелогично.

— А ты... Решила не возвращаться? — спросил я, чтобы сменить тему.

— Угу, — Василиса курила.

— А чего так? — не отставал я. — Тебя в два счёта бы могли воскресить.

— Могли бы, — волшебница запустила искрящий бычок в темноту. — Только, видишь ли... Иной раз следует умереть, чтобы полюбить жизнь. Тебе ли не знать.

Я вздохнул.

— Скукожишься, ссохнешься...

— Угу.

— Ну, серьёзно: зачем?

— А сам-то как думаешь?

— Не знаю... — я отвёл взгляд. — Ладно бы, я — дурак, а ты-то? Успешная вроде волшебница...

— Ох, Максим!.. — чародейка хихикала. — Иной раз поражаюсь я на твою простоту!

— Просвети.

— Ты сам-то как думаешь? — голос магички наполнился нездоровым энтузиазмом. — Что лучше: всю жизнь оставаться успешной волшебницей и тратить магию строго по графику или легально стать наполовину сказочным персонажем, чтоб иметь в разы больше плюшек просто по праву магической принадлежности?

Я повернул голову. Василиса смотрела вдаль — силуэт был различим еле-еле, но мне показалось, что вид у неё был мечтательный.

— Нас скоро хватятся, — сказал я.

— Угу, — девушка зажгла новую сигарету. — Придётся идти...

Мы помолчали.

— Время итогов, — сказал я вслух.

— Старик не любит, когда на такие встречи опаздывают, — кивнула волшебница.

Ни один из нас не двинулся с места.

— И Магистрату не понравится, что мы заставляем их ждать, — сказал я.

— Особенно после того, как Артамон, несмотря на поздний час, отказался их отпускать, — откликнулась вампирша. Голос у неё был счастливый.

— «Поздравляю, вот Вы и вышли на новый уровень», — продекламировал я.

Василиса в темноте улыбнулась — хотя, возможно, мне это лишь показалось.

— «И что Вы намерены делать дальше?» — промурчала она.

***

— И что Вы намерены делать дальше? — спросил Аполлон Артамонович.

Осадько нагнулась к сидевшему рядом с ней Кузьмину и что-то негромко сказала ему на ухо, прикрыв рот ладонью. Уголки губ волшебника чуть заметно дёрнулись вверх.

— В Управлении ходят слухи, будто Вы нас покидаете, — продолжал шеф. — Я хочу знать, так ли это.

Лица магов, собравшихся здесь, в малом конференц-зале, повернулись ко мне. Я набрал воздуха в грудь.

— Да, безусловно, — сказал я. — Хотя и не прямо сейчас. Этот слух сильно преувеличен — в отличие от слуха о моей смерти, например.

В зале послышались сдержанные смешки.

— Я имею в виду, — продолжал я. — У меня нет планов оставаться надолго, в этом вы правы. Управление — не любовь всей моей жизни, а только лишь эпизод... Который, однако, ещё не закончен. Я уйду. Потом. Но сперва мне хотелось бы защитить диссертацию.

Волшебники переглянулись, по залу прошло тихое «шу-шу-шу».

— У вас хороший набор материала, — подал голос Пнёв. — Пожалуй, вышла бы целая глава в докторскую.

Я повернулся к нему.

— Леонид Палыч!.. Истории с Димеоной, если вы только её имеете в виду, я касаться не собираюсь, и приложу все усилия, чтобы и остальные сотрудники Управления в своих трудах обходили её стороной, поскольку в ней слишком много... Личных моментов. Личных — для тех людей, которые мне близки, которых я уважаю... Надеюсь, вы разделяете мою позицию.

— Шу-шу-шу...

«Сейчас меня будут есть», — подумал я.

— Безусловно, — Пнёв начинал сдержанно улыбаться. — Но в таком случае... — он, не закончив, развёл руками.

— О чём я намерен писать? — спросил я за него.

Волшебник кивнул.

— Извольте: я напишу о прорыве.

— О прорыве? — брови мага поползли вверх. — Но, простите, если вы не берёте...

— Не беру, — кивнул я.

— ...не берёте последний случай, то, боюсь, что у вас... — он снова развёл руками и, замолчав, вопросительно уставился на меня поверх очков.

— Недостаточно материала? — закончил я за него. Волшебник продолжал сверлить меня взглядом. — Хорошо... Вы хотите знать тезисы?

По воцарившемуся молчанию я почувствовал, что маги заинтригованы.

— Окажите любезность... — проворчал кто-то.

— С удовольствием, — я мысленно разжал пальцы и начал свой полёт в пропасть. — Но сначала скажите вы мне: что такое прорыв?

— Шу-шу-шу...

— То, с чем мы обычно боремся, — пошутил кто-то, но его не поддержали.

Я пожал плечами:

— Возможно, но мне бы хотелось услышать определение.

— Шу-шу-шу...

— По Глухову... — подала голос Осадько, и, хотя тон её был очень тихим, внезапно всё в комнате замерло. — Спасибо. Так вот: по Глухову, прорыв есть такое состояние поля Сказки, которое не может рассматриваться как результат целенаправленного управляющего воздействия... Поскольку обычно мы просчитываем конфигурацию как минимум на три полных цикла вперёд, становится ясно, что при прорыве управляемость Сказки резко снижается. Отсюда, — женщина повернула голову. — Отсюда и ваше «мы с этим боремся», Семён Арктурович. По Троицкому, прорыв — это внешнее возмущение, выходящее за три сигмы вероятностного распределения. Как видите, всё ещё проще.

В комнате повисло благоговейное молчание.

— Спасибо, Эмма Борисовна, — сказал я прежде, чем оно успело перейти в очередное неприятное «шу-шу-шу». — Так вот, мой главный тезис заключается в том, что прорыв есть нормальное состояние поля Сказки и одновременно единственный способ её функционирования.

На этот раз пауза была по-настоящему долгой. Потом заговорили вдруг все и сразу, так что разобрать что-либо было почти невозможно. Я успел различить лишь, как кто-то сказал: «Смело, смело!» — да характерное гыканье Лужнина. Я скосил взгляд к верхней точке стола — Аполлон Артамонович смотрел в мою сторону и улыбался. «Что ж, хорошо, — подумал я отстранённо. — По крайней мере, меня сразу не бьют, стало быть, это может сработать».

— Сразу видно зяблинского аспиранта, — отчётливо произнёс кто-то. — Раздувание щёк и вёдра воды при полном отсутствии содержательной части.

Через стол уже летела первая пригоршня грязи.

***

Мало-помалу всё успокоилось. Говорившие громче всех рассаживались, наконец, по местам, и всё больше взглядов возвращалось ко мне — люди словно бы вспоминали, с чего же всё началось.

— Ерёмина нет, — уже спокойнее сказал кто-то. — Он бы вас съел.

— Извините, — я склонил голову на бок. — Это который Ерёмин? Тот самый, что в прошлом квартале угробил семнадцать единиц техники, затыкая очаг, который, как потом выяснилось, и так уже находился в фазе самогашения?

В зале раздались жиденькие смешки, Чешкин зааплодировал, но, не получив поддержки, быстро сдулся под взглядами окружающих.

«Смотри на них, — раздался в моей голове до боли знакомый голос. — Они один раз выкопали сокровище и теперь думают, что, коли так, они имеют право командовать всеми, кто оказался у них на пути». Я оглянулся, но Димеоны-Мелиссы, конечно же, рядом не было.

— Это всё хорошо, — ровный голос Осадько вновь призвал остальных к тишине. — Но это лишь философия. У вас есть тезисы по существу?

Было тихо, и мир вокруг был по-обычному серый.

— Есть и другие, — кивнул я, наблюдая, как за спиной у Пнёва, там, куда никто сейчас не смотрел, по стене вверх ползла одинокая божья коровка. — Они все — лишь вспомогательные, основной — этот... А впрочем, вы правы: я не готов сейчас выходить на защиту... Я нащупал лишь направление, концепцию, над которой хотел бы работать... Возможно, не один год...

Осадько смотрела на меня, прищурившись за стёклами толстых очков. Кто-то уже опять говорил, кто-то поднимался со стула. Аполлон Артамонович сидел в прежней позе и улыбался.

«Ты всё сделал правильно, — из ниоткуда пришли вдруг слова. — Пускай они сейчас говорят... На то, чтобы человек начал общаться с себе подобными, а не лупить их дубиной, ушли многие годы. На то, чтобы он научился общаться со Сказкой вместо того, чтобы лупить её резонаторами, уйдёт куда больше времени. Она ведь так на вас непохожа... Но, если ты хочешь, чтобы это произошло, начинать нужно уже сейчас».

«Я даже не знаю пока, правильно ли это, — ответил я мысленно. — Я... Я чересчур мало знаю. Может быть, иной раз нам придётся, как прежде, пускать в ход дубину?»

«Всем нам приходится, — спокойно ответил мне Голос. — Но, если все говорят с позиции силы, это ведь не означает, что нельзя оглядеться и поискать иной путь?..»

«Они не понимают, — продолжал жаловаться я, глядя, как мимо меня пролетает раскрытая папка с надписью “План аспиранта” на первой странице, хотя даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что это — лишь грубая копия, наскоро сдёрнутая из архива. “Кто, кто это составлял?!” — расслышал я чей-то выкрик. — Они считают, что, если у них есть под рукой кнопка, они могут на неё нажимать, что бы другие ни думали».

«Ты можешь научить их, — сказал Голос. — Направить их... У тебя ведь есть всё для этого».

«Я не могу, не способен, — взвыл я. — Ведь тогда я сам превращусь в человека, нажимающего на кнопки».

«Если ты сам так выберешь, — равнодушно ответствовал Голос. — В мире всё относительно».

«Я по-прежнему не уверен, — вздохнул я, глядя, как волшебники продолжают о чём-то спорить с ожесточением: Стуков совсем уже раскраснелся, Осадько роняла ядовитые реплики, и даже шеф начинал, наконец, отвечать на удары. — Я не знаю, как правильно. В конце концов, ты учила не этому».

«Это не имеет значения, — бесстрастный и беспристрастный, как прежде, ответил мне Голос. — Важно то, чему ты сам сумел научиться. Взгляни на них: они ведь уверены, что знают всё. Ты же видишь, чего стоят их знания на самом деле. Так ответь мне: если всё они знают сегодня, чему ты научишь их завтра?»

Я вздохнул, продолжая с обречённостью висельника игнорировать царящий в комнате кавардак. Божья коровка доползла до самого верха, до края, где почерневшие от сажи обои сменялись потрескавшейся побелкой, расправила крылья и улетела. «Не сегодня, — думал я отстранённо. — Не сегодня...» На душе было радостно и как-то пусто.

Маги продолжали орать друг на друга. В окно ударили первые тяжёлые капли.

***

Василиса отдёрнула штору и с шумом распахнула расшатанное окно. Гроза давно кончилась, и в комнату ворвался прохладный предутренний воздух, наполненный сыростью и запахами спящего города.

— И вовсе не обязательно было их всех так злить, — сказала она. — Мог бы просто сказать, мол, всё понял и обещаешь исправиться.

— А станцевать я не должен был? — спросил я.

Аполлон Артамонович улыбнулся.

Волшебница пожала плечами. Она была в восхитительно новом шуршащем платье до полу, складки которого при каждом движении волнительно колыхались.

— Мог бы и станцевать, — сказала она.

Я подмигнул:

— Замётано! Но тогда первый танец ты должна мне.

Василиса коротко улыбнулась, обнажив на мгновение удлинённые клыки, и, отвернувшись, поплыла вдоль стола, на котором уже теснились огурчики в банках, помидорные дольки, шпроты, сыры, горки колбаски и прочие призраки предстоящего пиршества: в эту полную чудес ночь предложение перекусить, прежде чем расходиться, неожиданно вылилось едва ли не в банкет по случаю окончания всей истории.

Петли скрипнули — это в залитую электрическим светом комнату скользнул Пек.

— Вы все здесь, — утвердительно сказал он. — Так и думал, что этот безумный день никогда не закончится!

— Угу, — кивнула вампирша, усаживаясь. — Кстати, ты пропустил самое интересное. Слышал бы ты, какую философию Макс сейчас развернул в память о Димеоне!..

Пек озадаченно оглянулся на дверь.

— Ещё хуже, чем там? — спросил он.

— Гораздо, — Василиса взяла со стола бутылку сухого и, взвесив её на руке, потянулась за штопором. — Лучше даже не спрашивай.

— Да уж, — маг потряс головой, протиснулся вдоль стенки и, подсев к столу, сразу сотворил себе бутерброд. — Ну, история! Кто бы мог угадать, что она...

— Пек, — попросил я, протягивая фужер Василисе. — Не надо.

Волшебница смотрела на меня, не мигая.

— Ты же обычно не пьёшь? — спросила она.

Взгляд Пека на мгновение помутнел.

— Да, — сказал он уже тише. — Да, конечно, прости.

Пожав плечами, Василиса начала разливать вино по бокалам. Аполлон Артамонович отложил книгу и придвинулся ближе к столу.

«Я не пью, — думал я, глядя на свет сквозь налитое алым цветом стекло. — И не бросаю людей, которых поклялся любить. И не делаю многих других неприятных вещей, о которых лучше даже не вспоминать...» Я закрыл глаза и залпом выпил ароматную жидкость. Ничего не произошло.

Аполлон Артамонович улыбался. Пек с сосредоточенной миной хрустел бутербродами — вид у него был забавный. Василиса сидела напротив — глаза её чуть заметно блестели. «Она обещала мне первый танец», — вспомнил я. Эта мысль была волнующе-привлекательной.

Из-под ногтя вампирши в стакан упала пунцовая капля — пробирка проворно скользнула в рукав, словно её не существовало. Внимательный взгляд задержался на мне — я ответил обезоруживающей улыбкой. Василиса расслабилась.

«Когда-нибудь я обо всём пожалею, — сквозь поднимающийся в голове шум думал я. — Скорее всего, даже завтра...» Я огляделся по сторонам, но вокруг пока ещё было сегодня. Я вздохнул с облегчением.

Василиса улыбалась подобревшей улыбкой — она обещала мне первый танец, напомнил себе я. За окном разгорался рассвет.

Иркутск — Краков — Санкт-Петербург, 2013—2021.

[1] Финики действительно порой вырастали, но частота и качество этого явления наводили на мысль, что дело тут не в способностях самой пальмы и не в целительном русском воздухе, а в том, что Аполлон Артамонович называл нецелевым расходованием ресурсов.