Маг и нимфа, или неправильное фэнтези

Глава тридцать седьмая, в которой маги пьют кофе

Я моргнул. Тело Димеоны лежало на земле, абсолютно неподвижное. Трава вокруг него была примята и кое-где окрашена бурой кровью. Мелисса стояла на четвереньках чуть в стороне, в грязи, и смотрела на распростёртую ученицу широко раскрытыми глазами. Фериссия удерживала окровавленное копьё в руке, глядя прямо перед собой. На лицах друидов был страх.

— Верховная жрица найдена Мною виновной, — ровным голосом сказала богиня. — За попытку прекословить Моему суду Я лишаю её сана, магии и всех привилегий. Кроме того, в течение тринадцати лун ей запрещается приближаться к посёлкам друидов — пускай-ка поживёт одна и подумает о своём поведении. Пошла прочь.

Маги переглядывались. Крымов встал и пошёл за кофе. Лицо Василисы не выражало ничего. Пек тихо кашлянул:

— Максим, ты как?

— Да что ему сделается? — произнесла Васевна с раздражением. — Вон она, пигалица! Стоит как ни в чём не бывало и лыбу тянет.

Я озадаченно посмотрел на чародейку, но та ничего более не сказала. Тогда я вгляделся в экран — и различил в том месте, где Димеона стояла за минуту до этого, призрачное свечение. Оператор увеличил яркость картинки — и стал виден силуэт юной друидки.

Василиса вздохнула.

— Позёрство... — пробормотала она.

— Не спеши, — прозвучал в динамиках голос Димеоны, по-прежнему ровный и твёрдый. — Ты пока ещё не закончила со мной. Мелисса — моя наставница, моя мать, и я не позволю тебе срывать на ней свою злобу только потому, что тебе этого хочется.

Какое-то время богиня взирала на стоящую перед ней друидку внимательным изучающим взглядом.

— Впечатляет, — сказала она, наконец. — Должна признать, из тебя могла бы получиться неплохая жрица, если бы не дурной нрав и длинный язык. У тебя действительно сильный дух, если ты в состоянии говорить так, даже утратив своё тело и жизнь.

Молодая друидка смотрела на неё прямым взглядом.

— Свою жизнь? — переспросила она. — Жизнь, которую я любила, жизнь, дарованную мне Фериссией, я потеряла давным-давно, в одночасье, когда дикари появились в нашей деревне, когда наша песнь стала криком, а земля окрасилась кровью. Дарованное тобою безумие, которое последовало за этим, называть жизнью я не могу и не хочу. Что касается тела, то его я утратила в тот самый момент, когда мои глаза застелил кровавый туман, а сердце воспылало жаждой убийства. Как видишь, ты давно уже забрала у меня всё то, что грозишься снова отнять, и, лишь будучи совсем неразумной девчонкой, я могла бы поверить, будто мне ещё есть, что терять.

Фериссия вздохнула и опустилась на трон, воткнув копьё в землю. В её взгляде читалась брезгливость.

— Ты мне надоела, — сказала она сварливо. — Я забрала твою жизнь, и тебе больше не место здесь, среди живых. Пожалуй, Я отправлю тебя...

Димеона покачала головой.

— Ты не можешь этого сделать, — возразила она. — Моя душа принадлежит Фериссии, и лишь она вправе решать, что с нею станет.

Воительница встала так резко, что ближайшие к ней жрецы отшатнулись. Глаза аватара пылали яростным огнём.

— Что это значит?! — закричала она. — Что это значит?!

Девушка улыбнулась.

— Это значит, что я тебя не боюсь, — сказала она. — Ты — не Фериссия, во всяком случае — не та Фериссия, которой я верю. Ты — лишь пугало, пародия на неё.

— Ну, довольно! — богиня, трясясь от ярости, несколько раз прошлась туда-сюда перед троном. — Я пыталась быть с тобой милосердной, но ты... Ты... — она с шумом выдохнула. — Я собиралась отправить тебя в леса и дозволить пройти серию рождений в телах различных растений, но нет — не этого ты заслужила. Ну, ничего, у меня есть кое-что, что подойдёт тебе куда лучше.

Воительница простёрла руку к порталу. Ткань поднялась — за ней был лес, дремучий и тёмный. В чащобе слышались шорохи, рычание, волчий вой и уханье филина. Меж покрытых шипами ветвей висели ядовитые испарения, подсвеченные блуждающими огоньками. В зарослях что-то двигалось, иногда во тьме вспыхивали чьи-то глаза. Друиды переглядывались — похоже, это место было им знакомо.

— Бурелом затерянных душ, — объявила Фериссия со злорадством. — То место, куда отправляются грешники предо Мною. Отныне тебе будет отведена роль добычи, роль жертвы: даже смерть не станет для тебя избавлением, ибо, погибнув раз, ты возвратишься всё в те же угодья. Иди же! Всё, что тебе теперь предстоит, — это боль и страдания, и будь уверена: сколько бы ты ни звала, Я никогда не откликнусь на твои молитвы.

Димеона смотрела на неё внимательно и серьёзно.

— Конечно, ты не откликнешься, — сказала она и зашагала к порталу.

— Фериссия, смилуйся! — Мелисса, внимательно следившая за ходом диалога, рухнула на колени. — Прошу Тебя: сделай со мною, что хочешь, но пожалей девочку. Это... Это слишком жестоко — она юна, она взбалмошна, она не ведает, что говорит, она...

Воительница повела рукой, и отросток платья заткнул жрице рот, обвившись вокруг её головы. Женщина попыталась освободиться, встать, но живой наряд не пустил: побеги опутали её по рукам и ногам, и служительница снова упала в грязь. Димеона оглянулась через плечо.

— Всё в порядке, Мелисса, я знаю, что делаю, — сказала она. — Полагаю, все уже поняли, чего на самом деле стоит эта богиня?..

Не дожидаясь ответа, она шагнула через границу миров. Её призрачное тело уплотнилось, сжалось, пушистым комочком упало на землю и одним прыжком скрылось в чаще. Звериный вой усилился, в него вплелись новые голоса. Фериссия опустила руку, и занавес упал, отделяя болото от страшного мира. Воительница выдохнула с облегчением.

— С этой дрянью разобрались... — пробормотала она и, скосив глаза на Мелиссу, добавила: — А ты почему ещё здесь? Я же сказала, что не желаю тебя больше видеть. Иди, иди, Мне не нужны... Такие служители.

Женщина мычала.

— Ах, да...

Поморщившись, богиня щёлкнула пальцами, и платье, наконец, отпустило жрицу. Та поднялась — грязная вода бежала с неё ручьями — несколько раз шумно вздохнула, ощупала пережатые лианой щёки, посмотрела на свою госпожу, на портал, на жрецов, на мёртвую ученицу, раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но потом лишь махнула рукой, развернулась и зашагала прочь.

— Постой! — остановил её оклик Фериссии. — Или ты забыла приличия? Разве подобает отлучённой сестре разгуливать в таком виде?

Несколько секунд Мелисса стояла неподвижно, а потом, глубоко вздохнув, коснулась платья ладонями. Ничего не произошло. На губах лесной леди играла холодная улыбка.

Щека жрицы задёргалась. Подняв руки к шее, Мелисса принялась распутывать завязки платья. Висело молчание. Наконец, одеяние упало в грязь, обнажив увешанное амулетами тело отлучённой служительницы. Ещё раз оглянувшись, та, было, двинулась с места, но богиня вновь качнула головой:

— Это тоже.

Закусив губу, Мелисса стала развязывать многочисленные нити, верёвочки и ремешки, опутывавшие её шею, бёдра, запястья и голени, осторожно складывая волшебные побрякушки на землю. Жрецы, переглядываясь, созерцали позор своей предводительницы. Лицо той покраснело, пальцы дрожали. Один из ремешков выскользнул у неё из рук — коричневый мешочек отделился от бедра женщины и начал падать. Та подхватила его на лету — из раскрытой горловины выпал и плюхнулся в грязь серебристый предмет. Жрецы замерли, и сделалось очень тихо.

— ...Что это?! — ледяным тоном осведомилась богиня.

— Это...

Мелисса нагнулась, чтобы поднять вещицу, но рядом, откуда ни возьмись, появилась пузатая жаба — громко квакнув, она схватила предмет длинным языком, проскользнула мимо жрицы и в два прыжка вскочила на ладонь Фериссии.

Богиня взяла странную вещь двумя пальцами и стала придирчиво её рассматривать, сдвинув брови. Оператор дал увеличение, и стало видно, что лесная владычица держит коммуникатор, бывший у Мелиссы во время нашей первой встречи. Металлический блеск на идеально прямых гранях здесь, на волшебном болоте, выглядел чуждым, почти невозможным.

— Амулет диких людей, — с отвращением произнесла Фериссия. — Ну, знаешь ли!..

Она с силой сжала руку в кулак — прибор жалобно хрустнул и ссыпался в топь бессмысленными кусками пластика, стекла и металла. Демонстративно отряхнув ладони, Фериссия взяла копьё и ударила тупым концом по земле.

— Друиды посёлков, слушайте! — провозгласила она. — Верховная жрица найдена Мною виновной. Она посмела запятнать себя связями с дикарями, и за это она будет немедленно казнена. Это послужит...

Закончить она не успела: Мелисса втянула голову в плечи и бросилась бежать, путаясь в нитях и амулетах, ещё остававшихся на её теле. Воительница простёрла копьё:

— Взять её!

Желтоглазая жрица бежала легко, часто переставляя ноги и ловко огибая коряги, поднимавшиеся из воды у неё на пути. Увы, за ней уже мчалась погоня — несколько жрецов в звериных обличиях возглавляли процессию, а остальные один за другим отбрасывали человеческие тела и устремлялись за ними вслед. Азарт начавшейся охоты захватывал одного служителя за другим — возможно, даже помимо их воли. Прошло всего несколько секунд, и на прежнем месте остались лишь двое — остальные спешили за беглянкой, исполняя приказ своей госпожи.

Саки, превратившийся в медведя, вскоре отстал от стаи, зато Малиста, обернувшаяся рысью, уверенно сокращала расстояние, отделявшее её от Мелиссы. Послышался волчий вой — это воины присоединялись к травле, заходя слева и на бегу принимая обличия животных. Болото слабо люминесцировало, подсвечивая силуэт беглянки и не давая той скрыться в благословенной тьме. Фериссия взирала на картину разворачивающейся охоты с кровожадным удовлетворением.

Какое-то время жрице удавалось уходить от преследователей, но тех было слишком много. Женщина дважды смогла увернуться от клацавших рядом с ней челюстей, однако на третий раз зубы одного из недавних подданных впились ей в икру. Мелисса вскрикнула, рванулась и упала в грязь. Секундой позже вокруг неё уже была вся стая.

Великанша снова ударила копьём в грязь.

— Оставьте её! — скомандовала она. — Не быстрой смерти она заслуживает. Я сама займусь ею, вашими вождями и прочими отступниками. Напрасно Я была доброй с вами, позволяя вам ходить путями греха. Ну, ничего: этой ночью мы истребим ересь подчистую, и, когда взойдёт солнце, оно осветит новый, гораздо лучший мир — мир, в котором все люди поклоняются Мне, и только Мне, и так пребудет до скончания дней. Готовьте место для свершения правосудия.

***

В Малом зале было шумно. Волшебники разговаривали, бродили, разминая затёкшие ноги, по комнате, выходили перекурить. Василиса принесла нам кофе, и мы стали пить обжигающую ароматную жидкость, поглядывая на левый экран. Пек, кажется, задремал — кепка сползла ему на глаза.

Движения друидов были сомнамбулическими. Казалось, люди не вполне отдавали себе отчёт в происходящем. В выражениях их лиц то и дело проглядывало что-то звериное.

Мелиссу поставили буквой «ха», привязав за запястья и щиколотки к специально выращенным для этого жердям. Жрица глядела вокруг пустыми глазами, не пытаясь спорить или кого-то о чём-то просить. Двоих жрецов, не пожелавших участвовать в погоне, наскоро обвинили в измене и распяли с ней рядом. Женщина плакала, зато мужчина то и дело посылал Мелиссе успокаивающие взгляды, улыбаясь, словно бы считал за честь разделить с нею незавидную участь. Оставшиеся служители бестолково толпились перед своей госпожой, по-видимому, не очень-то представляя, что надлежит делать дальше. Богиня молча взирала на них со своего трона, взгляд её был тяжёлым, рука сжимала копьё. Воины стояли вокруг наподобие почётного караула.

Покончив с кофе, Василиса наклонилась ко мне и стала рассказывать, как во время моего вынужденного отсутствия маги предприняли попытку выкрасть друидку из Префектуры и как из этого не вышло ничего, кроме очередного скандала. Я старался слушать вполуха, но, лишь когда все задвигали стульями, устраиваясь, осознал, что отвлёкся и у друидов началось нечто интересное.

— ...Стало быть, ты утверждаешь, что был верен Мне всё это время? — спрашивала богиня.

Стоявший напротив трона Сигаул взирал на неё почтительно, но с достоинством.

— Я всегда был верен тебе и своему народу, — сказал он веско.

Фериссия склонила голову на бок.

— И поэтому ты приказал убить верховную жрицу и её приближённых? — осведомилась она.

Прежде чем ответить, старый вождь смерил распятую женщину долгим мстительным взглядом.

— Я никогда не доверял Мелиссе, — сказал он. — Она говорит слишком сложно. Она рассказывает слишком мало. Она слишком многое пытается скрыть. У неё всегда есть свои планы, которыми она не хочет делиться. Она — мастерица плести лукавые речи, но я порой видел, как она идёт против Твоей воли.

Воительница прищурилась.

— Интересно, — сказала она. — Расскажи поподробнее.

— Она думала не о том, — сказал Сигаул медленно. — Она посылала в города слишком много разведчиков и позволяла им оставаться там слишком долго. Она недостаточно воспитывала в наших людях страх и послушание. Со многими она говорила, как с равными. Нам были нужны воины, но она позволяла людям приходить и уходить, когда вздумается, и заниматься, чем хочется. Про свою ученицу, про которую все знают, как она хороша в бою, Мелисса говорила, что та ушла к дикарям. Думаю, она её просто прятала, не хотела подвергать опасности. Она разрешала лечить всех, даже преступивших закон. Вместо магии леса и ратного дела она учила воинов чтению и письму. Она давала им книги — даже книги диких людей! Вместо того, чтобы сжечь их, она давала их детям. Даже с моей ногой, которую лечила жрица, в последнее время что-то неладно.

Богиня подняла глаза на жрецов.

— Это правда? — спросила она.

Вперёд выступила Малиста.

— Да, Госпожа, — поклонившись, сказала она. — Только...

Глаза аватара превратились в узкие щёлочки:

— Только?

Малиста молчала, дыхание её было частым. Потом плечи жрицы обмякли.

— Нет, ничего... — произнесла она полушёпотом и отступила на шаг.

Губы богини сложились в не предвещающую ничего хорошего улыбку.

— Тебе есть, что на это ответить? — спросила она, неприязненно глядя на Мелиссу.

Желтоглазая жрица прикрыла глаза, что-то обдумала, что-то взвесила и, покачав головой, тихо сказала:

— Нет, Фериссия.

Фериссия встала и, опираясь на копьё, подошла к Сигаулу. Старый вождь медленно согнул ноги и опустился перед ней на колени, морщась при каждом движении. Богиня жестом отогнала жрецов, стоявших вокруг пленённого военачальника.

— Ты знаешь, что надлежит делать, ведь так? — спросила она. — Ты готов служить Мне и дальше, ведь верно?

Сигаул склонил голову:

— Да, Госпожа.

Глаза аватара были злыми.

— У неё были сообщники?

— Сай, Малиста, Лемуй и Гая, — старик взялся за подбородок. — Может быть, ещё Лузи.

— Взять их! — скомандовала богиня. — За своё предательство они будут казнены. Что до тебя... — она помолчала несколько секунд и вдруг ударила копьём в землю. — Друиды посёлков, слушайте! Сигаул остаётся вашим вождём, с него сняты все обвинения. Он принесёт Мою победу и Моё воздаяние в эти греховные земли, и он сделает это куда лучше, чем верховная жрица до него.

Ответом ей было гробовое молчание. Некоторые из жрецов начали пятиться.

— Но, Госпожа! — медленно сказал Сигаул. — Мы шли на этот бой с поддержкой жрецов и их магией. Если их... Если их сейчас станет меньше, мы... Можем не справиться.

Фериссия посмотрела на него с лёгкой досадой и щёлкнула пальцами. От болота тучами поднялись светляки и стали слетаться к богине, окружая её сияющим водоворотом. Воительница подставила ладони — насекомые садились ей на руки, образуя живую, копошащуюся, быстро растущую кучу. Наклонившись, Фериссия начала медленно, по одному, сыпать живых светляков из горсти на Сигаула.

Одни из них сели старому вождю на грудь — тот сразу задышал ровнее, без присвистов. Другие пристроились к нему на плечо — военачальник повёл им свободнее, словно проверяя ощущения от недавней раны. Третьи облепили ногу мужчины — тот принял более расслабленную позу, будто давно мучившая его боль начала наконец уходить. Богиня продолжала сыпать светляков — те садились Сигаулу на разные части тела, и, чем больше их становилось, тем беспокойнее старик вёл себя. Сначала он просто поводил головой, потом начал дёргать плечами, потом задрожал мелкой дрожью, задрав голову и глядя на госпожу непонимающим взглядом.

— Терпи, — сказала та.

Сигаула уже почти не было видно под слоем живых существ. Их свечение усиливалось, сливаясь в сплошную янтарную ауру. Какое-то время куча сохраняла человеческие очертания, но вскоре начала разбухать, расширяться, терять детали. Лицо старика было исполнено муки — несчастный сжал зубы, изо всех сил стараясь не закричать. Потом и голова его исчезла под слоем копошащихся созданий света, и всякое сходство с человеческим силуэтом оказалось утрачено. Горсти богини давно опустели, но всё новые насекомые прибывали от дальних окраин и присоединялись к своим более расторопным сородичам.

Гора светляков росла. Воительница была выше окружавших её жрецов, однако копошащаяся масса уже доходила ей до груди. Наконец, улыбнувшись чему-то, Фериссия ударила в ладоши. Светляки разом поднялись в воздух, закружились исполинской воронкой и начали разлетаться в стороны так же быстро, как прилетели. На какое-то время всё потонуло в мельтешении быстрых огней, а когда волна света, наконец, схлынула, на месте старого военачальника сидел волк-красавец. Его белоснежная шкура сияла на фоне окружающей темноты, глаза горели огнём, клыки были размером с кинжалы, а лапы — с колонны. Волк смотрел на в страхе отпрянувших жрецов сверху вниз и улыбался самой страшной из всех звериных улыбок.

— Благодарю... Госпожа... — поклонившись, прорычал он, с трудом ворочая не приспособленным для человеческой речи языком.

Фериссия требовательно простёрла руку в сторону Шуи, шевелившей листами в двух шагах от неё. Склонив ветви, деревце бережно передало амулет аватару. Богиня наклонилась к оборотню и осторожно повесила кулон ему на грудь.

— Этот бой ты закончишь не со жрецами, но со Мной, — сказала она, выпрямляясь. — И постарайся Меня не разочаровать.