Лекарь для захватчика

Глава 28

Если в этот средневековый мир есть вход, то, возможно, есть и выход. Где та кроличья нора, в которую я могу провалиться? Или смерть – это единственный путь к спасению?

Если так, воспользуюсь им как-нибудь в другой раз. А сейчас я лучше с головой уйду в работу. Она всегда выручала, отгораживала от мира, наполняла особым смыслом.

Может, поэтому я всегда была одиночкой…

Почему-то эти мысли сейчас наиболее ранят. В самый неподходящий момент, когда я занята тем, что пытаюсь сделать прототип лицевой маски для подачи и дозировки эфира. Но мысли путаются, и я не могу сосредоточиться – бросаю все, откидываюсь навзничь на кровать и смотрю в потолок.

У меня еще много дел. Я могу помочь стольким людям…

… но не могу себе.

После разговора с магистром Ордена его императорское величество, разумеется, хотел меня видеть. Когда Реиган допрашивал меня – сухо, спокойно и сдержанно – я не скрыла от него ни единого факт: ни то, что Нейтан понял, кто я; ни то, что магистр знает о перемещениях между мирами. А потом я попросила у мужа книгу по теологии и прочитала ее от корки до корки. В отсутствии интернета, всеобщей цифровизации и глобализации меня особенно удручало отсутствие информации, «Википедии», или банальных поисковиков. «О'кей, гугл, как выжить в этом проклятом мире?»

Но все осложнилось еще сильнее, когда Элизабет, вошедшая ко мне в комнату и заставшая меня на кровати в позе «снежного ангела», сказала, что лорд Мале срочно требует меня к императору.

И вот я вхожу в покои его величества и обнаруживаю его сидящим в кресле, и под его взглядом, который он отрывает от бумаг, лежащих на низком столике, ощущаю себя грешницей, сорвавшейся в котел с кипятком. Гляжу на загипсованную ногу Уилберга и недовольно хмурюсь.

Мало кто знает, но до начала применения гипса, переломы сращивали, используя деревянный лубок. Потом пробовали крахмал и даже гуттаперчу, и только после – гипс. Я решила, что благополучно миную все стадии, поэтому коллеги из Тинского университета объездили все мастерские столицы, отбирая у скульпторов и художников гипс. Наверно, все было именно так. Впрочем, откуда они привезли гипс мне доподлинно неизвестно. Я попросту подготовила раствор, пропитала им полотно и поэкспериментировала на гвардейцах. Когда раствор был доработан, и я была уверена в его поистине чудотворных свойствах, я наложила гипс на голень императора. Это было через два дня после самого перелома, и, как потом обмолвился капитан Эрт, загнали ни одну лошадь, чтобы доставить гипс к постели больного так быстро.

А теперь прошло уже около месяца.

Что ж, плохие новости, Виннер.

– Добрый вечер, – говорю я доброжелательно, игнорируя бешено колотящееся сердце и тот факт, что его величество встал и перемещается по комнате без моего ведома.

Судя по влажным волосам, он пожелал немного освежиться. Замечаю, что его сорочка не застегнута, а на груди нет фиксирующей повязки.

– Вы еще не до конца здоровы, – продолжаю менторским тоном, но никаких границ не перехожу, – несмотря на то, что на вас все поразительно быстро заживает, – «как на собаке», – я бы рекомендовала вам постельный режим.

– Через два дня мы возвращаемся в Вельсвен.

Я вздыхаю, чувствуя, как внутри все обрывается.

Приехали.

Нам, определенно, нужен семейный психолог. Впрочем, если бы он и существовал здесь, то практиковался бы исключительно на заточении неугодных жен в монастыри или отсечении головы, а мне не подходят эти методы терапии. Особенно, последний.

Я не знаю, что сказать. Возможно, если бы я была не такой упрямой, прямолинейной и гордой, я пустила бы в ход слезы или женское очарование. Возможно, Реиган этого ждал. Но я кипячусь, склоняюсь в реверансе и цежу сквозь зубы:

– Как вам угодно, ваше величество.

В моей голове проносится чудовищная мысль – объявить прямо на коронации, что я бездетна и требую немедленного развода. Но тотчас моя более рассудительная сторона берет вверх – это не выход. Пока Уилберг не проявлял агрессии к чужой душе, занявшей тело его жены, но один неверный шаг, и мой муж снова превратиться в чудовище. Он умеет смирять, я это знаю.

Я вспоминаю слова магистра и усмехаюсь. Есть кое-что, что я могла бы обменять на свободу, но использовать эти знания было бы преступлением. «Господь создал людей, а полковник Кольт сделал их равными» – не то, во что я верю. Любое прогрессивное оружие заставит этот враждующий мир балансировать на грани, отнимет столько жизней, что моя покажется лишь каплей в море.

Реиган не успевает ответить – в дверь стучат. Но я вижу, как император злится. Его задевает мое молчаливое сопротивление, этакое гордое пожертвование собой, почти безропотное возложение головы под гильотину.

– Ваше величество, – раздается голос камергера. – Обвал на рудниках в Дрейбе. Эти территории теперь принадлежат ее высочеству.

У меня с лица слетает маска холодной злюки. Я, вообще, забываю о себе. Порываюсь к двери, подхватив юбку, а затем разворачиваюсь:

– Ваше величество? – срывается с моих губ едва слышный шепот, но в нем столько всего: мольбы, требования, просьбы: – Пожа…

– Иди, – говорит муж и бросает камергеру: – Мале!

Тот входит, и Реиган не теряясь, приказывает:

– Сопроводить ее высочество. Оставить в замке минимальную охрану. Командует Гийом. Глаз не спускать с моей жены! Исполнять любой ее приказ.

Сердце у меня чудовищно колотится, и я смотрю во все глаза на Реигана, и к горлу подступают слезы. Впервые я чувствую, что он верит. В меня. В мои знания. Считает меня кем-то значимым! Ощущаю благодарность. Руки стискиваются в складках платья, и я закусываю губу.

Камергер бросается исполнять приказ, и я, кажется, тоже. Вот только ноги несут меня в обратном направлении, к Уилбергу. Я оказываюсь над ним, ставлю колено на сидение кресла, облокачиваюсь руками на подлокотники и склоняюсь к мужскому лицу.

Мое дыхание сплетается с его – мы оба задыхаемся.

Горячие губы… наши тела… так близко.

Реиган не двигается, просто смотрит, и в его синих радужках блестят молнии, зачинается настоящий безумный шторм. Я купаюсь в его взгляде – таком жадующем. Слышу, как скрипит подлокотник – до того сильно Уилберг сжимает его под ладонью.

– Спасибо, – я не знаю, что еще сказать.

Отталкиваюсь и бегу к двери, ощущая, как что-то внутри отпускает. Я больше не боюсь императора Эсмара. Я узнаю его – гордого, разумного, сильного. Он, словно раненный зверь, и я будто залечиваю его рану одним своим присутствием.

Да, я лечу сердца. Даже злодейские. Недаром я кардиохирург.

***

– Ваше высочество, – слышу оклик капитана Эрта.

Я ловко взбираюсь в седло и бросаю на него взгляд, который заставляет его умолкнуть. В моих глазах горит решимость свернуть горы. Или чью-то шею.

Конечно, капитан хотел попросить меня ехать в карете, но я усадила туда Асинью и Софи, на пол поставила установку, в руки травнице всучила ящик с эфиром, рядом на сидение поставила саквояж с инструментом. Куда уж мне усадить свои «модельные пропорции»? Я сопровождаю карету верхом, а часть людей во главе с Эртом отправляю вперед для того, чтобы поставить у рудников шатер для раненных. Позади нас господин Ройс правит телегой, в которой рядками стоят бочки с водой. Я намереваюсь оперировать прямо на месте. С собой у меня гипс, полотно, иссеченное на ленты, спирт и обеззараживающие настойки Асиньи.

Сокрушаюсь, что мэтр Финч еще несколько дней назад уехал в столицу, и я совершенно одна.

– Ваше величество завалы разбирают, за раненными смотрит лекарь из гильдии, – говорит мне господин Обрейн, который и сообщил чудовищную новость, – раненных много. Очень много…

Именно ему в голову пришло сюда приехать несмотря на то, что в Рьене находился император. Настырного и требующего моего внимания Августа схватили гвардейцы и едва не лишили жизни. Если бы не мальчишка-Эмин, господин Обрейн мог не вернуться этой ночью домой. Но Эмин, немой от рождения, не мог объяснить в чем дело, и бросался на защиту отца, за что его отделали под веселое улюлюканье гвардейцев. Конец всему положил капитан Эрт. Он дотащил Эмина до кухни, и чтобы не тревожить меня, послал за Асиньей. Он же убедил лорда Мале сообщить об обвале, сломив сопротивление последнего тем, что рудники были подарены мне его величеством, и я сильно рассержусь, если не доложить о случившемся.

Мы добираемся до Дрейба спустя почти два часа. Это мой первый настолько далекий путь, проделанный верхом в шустром галопе. Еще издали я замечаю пламя костров, огромный горный массив, марево пыли. До меня доносятся крики раненных.

Когда я спешиваюсь, нам навстречу бросаются люди. Не сразу они соображают, что прибыла не подмога из мужчин, а их капризная принцесса, окруженная охраной. Я решительно иду вперед, и люди расступаются, давая дорогу.

Конечно, жители Рьена узнают меня. Они слышали, что я помогла Олье, а также лечила самого императора, они часто видели меня в деревне, но никто из них не знал, на что я способна на самом деле.

Сжимаю кулаки. Я уверена, что не просто так попала в этот мир. И даже не ради собственных нереализованных желаний. Чувствую себя нужной и живой. Как никогда.

– Лорд Денвер, – разум у меня холоден и трезв. – Выгружаем вещи!

Замечаю капитана Эрта, который прибыл чуть раньше. Его солдаты уже поставили шатер, зажгли факелы и сейчас разбирают завалы. Капитан тотчас подходит и коротко докладывает ситуацию – дело дрянь! Мы идем к шатру, и я вижу тех, кого достали из-под завалов, но мое сердце бьется ровно. Я не позволяю себе паниковать.

– Асинья, – окликаю травницу, и она торопиться ко мне. – Нужно провести сортировку раненных. Всех тяжелых – сразу ко мне. Тех, кто может ждать, я посмотрю позже, – и гляжу на нее пристально, – безнадежных возьмет на себя мастер Мейер, – вижу среди мужчин храмовика, который издали кивает, здороваясь.

Он не лекарь, но я вижу пятна крови на его сутане. Он помогает мужчинам извлекать из-под камней рудокопов и относить их к шатру.

– Будьте добры, – говорю я, когда он подходит ближе. – Пострадавшим понадобится ваша помощь. Орден милосерден к умирающим. Пусть каждого окружит забота богини Аэль.

Он кивает, изумленный моим напором, а я с благодарностью касаюсь его руки.

А дальше я готовлю «операционную» и персонал.

Я, Асиньей и Софи повязываем передники, убираем волосы под косынки. Я приказываю привести ко мне женщин, которые не бьются в истерике и не боятся крови. Такие находятся среди работниц рудников – спокойные и выдержанные – они входят в шатер, и я тотчас разворачиваю их обратно, приказав смыть грязь и обработать руки.

– Всевышний… – шепчу, замечая на твердой каменистой земле не меньше десяти тел тех, кому уже не нужна никакая помощь.

Какой-то человек прямо во мраке возится с раненными, под жуткие вопли последних вправляя переломы. Я велю ему подойти. Полностью грязный, как черт, окровавленный и мрачный, он с изумлением оглядывает мое платье, передник и косынку, переводит взор на Денвера, который имеет при себе меч, нож и выглядит, как лорд.

– Ее высочество, Антуанетта-Аннабель, супруга императора Эсмара, принцесса-консорт, – бросает Гийом, явно недовольный тем, что лекарь не знает, как реагировать на мое вторжение.

– Я здесь, чтобы помочь, – сообщаю я. – От вас я потребую только одно – выполнять все мои требования.

Церемониться нет времени.

– Вымойте лицо и руки, – отдаю я первый приказ.

Лекарь снова смотрит на Денвера и молчит. В его расширившихся зрачках я читаю, как он оскорблен. Я слышу крики раненных, терзающие меня, словно рыболовный крючок, застрявший в глотке, и тороплю:

– Выполнять!

Гийом мрачно берется за рукоять меча, и лекарь стискивает зубы, но торопиться к господину Ройсу, который уже щедро черпает воду для женщин и выдает им передники.

– Славно, ваше высочество, – одобряет Денвер. – Приказывать вы умеете на совесть.

Я ловлю на себе его насмешливый взгляд. Он видел, как я ухаживала за Реиганом, но ничего обо мне не знал (или знал только плохое), и все-таки был готов меня отстаивать.

– Я всецело предан его величеству, – на его губах мелькает улыбка. – Раз он верит вам, то вы можете на меня рассчитывать.

– Тогда хватит болтать, – несмотря на мой тон, я киваю Гийому со всей признательностью. – Пора за работу.

Девушек, которые согласились мне помогать, звали Сара и Филиппа. И в отличие от лекаря по имени Олаф Бредли, они сразу восприняли меня, как старшую.

– Что это? – я прихожу в замешательство, когда вносят первых раненных, и осторожно укладывают на доски, выложенные на полу. – Дети?

– Дети и женщины могут проникать в самые узкие лазы, – поясняет Олаф и интересуется: – Вам неприятно их видеть?

Прежде, чем лекарь притрагивается хоть к кому-то, я велю ему обработать руки, и он почти взбешенно шипит:

– Но я помыл их по вашему приказу всего минуту назад!

– Это спирт. И вы беспрекословно сделаете это еще раз.

Олаф косится на Денвера, стоящего у входа в шатер, и понуро исполняет мое указание. А я сосредотачиваю взгляд на двух юных пациентах, которым, казалось, нет и десяти – оба без сознания.

Как же так?

Реиган Уилберг, ты позволил этому случиться на твоей земле! Но теперь Дрейб мой, и я не позволю детям зарабатывать на кусок хлеба в таких условиях.

Я осторожно срезаю ткань, оценивая повреждения. Слышу стоны. Мешкать нельзя. Времени мало.

– Лорд Денвер, – окликаю Гийома. – Принесите эфир и установку, – смотрю на лекаря: – Я научу вас работать с эфиром и правильно проводить ампутацию. Софи, обработай инструмент.

Мне предстоит одна из самых трудных ночей в моей жизни. Но я знаю, мои пациенты будут жить.

Вечерний ветер врывается в шатер, и я ощущаю его горьковатый вкус. Молча натягиваю маску на лицо, приступая к работе.