Лекарь для захватчика

Глава 23

Снова накрапывает дождь, и Реиган спешивается прямо в грязь, чтобы убедиться, что дерево перегородило дорогу – карета не пройдет. Он ждет, пока дерево оттащат в сторону, глядя на грозовое вечернее небо и уже видит очертания замка, и почему-то его сердце в предвкушении сжимается.

Не терпится.

Внутри все лихорадит.

Он рывком взбирается в седло, велит подчиненным следовать в Рьен, как только дорога будет свободна, а сам скачет вперед. Не знает, чего хочет – ее увидеть. Эти глаза. Услышать голос.

Стегает лошадь хлыстом. Он вдруг представляет, как Антуанетта изменяет ему с каким-нибудь солдатом из его отряда, как отдается в постели, цепляясь ногтями за спину, как целует чужие губы, как стонет.

– Пшел, – рычит Уилберг, погоняя коня.

Дождь расходится. Черные волосы императора тяжелеют, пряди лезут в глаза, но он гонит коня все-равно, безрассудно быстро, пока в небе не вспыхивает молния. Она прорезает тьму, вспыхивает яркой белесой ветвью и бьет в землю прямиком перед конем. И тот встает на дыбы и падает на спину… на всадника.

Тяжелая туша наваливается, и трещат ребра, раздается хруст. Но последнее, что слышит Уилберг – грохот грома. Капли падают ему на лицо, он смотрит в чернеющую бездну неба и теряет сознание.

Какого дьявола он был так одержим? Что случилось бы, если бы он пустил коня шагом? Ведь было скользко. А ему до смерти хотелось пройтись по грани, будто наказывая себя за что-то, в чем он был виноват. Виноват же. Но признавать не хотел.

Темнота качает на призрачных волнах, утягивает воронкой и сознание ускользает. Реиган отчего-то думает о матери, об ее объятиях и ласковых прикосновениях. Он был слишком мал, когда ее не стало. О ней запрещено было говорить. Реиган не помнил ее лица, но ощущения ее присутствия, ее любви – да, помнил. И от этих ощущений было тепло. И сейчас тоже.

– Аккуратнее, пожалуйста! Сюда! Нет, черт бы вас побрал! Наследили! Вот здесь его положите! – словно сквозь вату доносится голос.

Ее голос.

Его жены, Антуанетты-Аннабель.

– Софи, убери грязь, пожалуйста, здесь должна быть стерильность!

Раздаются шаги.

– Принесите мой инструмент! Быстрее! А вы – пошли вон! Все!

Кажется, она говорит это солдатам его личной гвардии. Они, само собой, не уходят, и Антуанетта злится:

– Хотите, чтобы он умер? От вас столько грязи, а у него открытая рана!

Сердится, бродит где-то рядом – он чувствует запах ее духов. Другой. Раньше она и пахла иначе. И столько силы не было в ее голосе.

Реиган морщится и пытается подняться. Боль простреливает так, что он рычит, чтобы не закричать и снова падает на спину, ударяясь затылком об пол. А потом, не разлепляя тяжелых век, бросает наобум:

– Трей?

– Да, ваше величество? – тотчас откликается тот.

Хорошо. Значит командир гвардейцев здесь, как и все остальные. Раненным его видят не в первой, но вот позорно свалившимся с коня – черт бы побрал этот дождь!

– Подними меня!

Раздается какое-то шарканье, а затем голос Анны гремит решимостью:

– Даже не думайте. Я вас не пущу. У него кровь идет! Боже, вы вообще соображаете?

– Подними меня, я сказал! – рычит Уилберг.

И вдруг он ощущает касание ко лбу, вынуждающее замереть:

– А, ну-ка, тише, больной. У вас ключица сломана, – он чувствует, что Анна склоняется над ним. – На вас конь сел. Или упал – не знаю. Нога раздроблена. И… думаю, повреждения внутренних органов. Надо смотреть. Что болит?

– Ничего, – цедит сквозь зубы.

– А глаза-то открыть можете, м? – она убирает мокрые волосы с его лица, нежно, мягко, как никогда, – посмотрите на меня.

И он с трудом раскрывает веки, сжимает зубы, но смотрит на свою жену. И не узнает – взгляд этот ее, заботливый, сострадающий, другой… Мягкая, печальная улыбка.

– Куда это вы так торопились, Реиган? – спрашивает она, а сама расстегивает его дублет, и он пытается поднять руку, но внезапно не может.

Она замечает и хмурится.

– У вас и пальцы отбиты. Прекратите сопротивляться, я все-равно буду вас лечить.

– Не трогай.

– Вот еще, придумал! Вам лучше, вообще, не разговаривать. Поберегите силы.

– Не трогай, Анна… Отправь кого-нибудь за Финчем.

– Какой неженка, – она берет ножницы. – Сколько мне его ждать прикажете?

Сейчас вспорет ему брюхо или перережет глотку. Реиган замолкает и ждет – конечно, она сделает это без сожалений.

Хрусть – она разрезает ткань, обнажая его грудь и живот. Уилберг смотрит на нее, замечая, как обеспокоено она хмурится.

– Здорово же приложило, – и мягко ощупывает ребра и живот. – Ага, сломаны ребра. Даже звука не издал. Не больно?

– Нет.

– Ну, разумеется, – усмехается. – Нога тоже не болит?

Он обливается потом, едва сохраняя голос твердым и рычит:

– Нет.

Антуанетта вздыхает и смотрит куда-то в сторону.

– Я… не знаю, как ногу оставить. Не уверена, что получится.

Он молчит. В ее голосе жалость? Она его жалеет?

Когда она просовывает что-то под его бедро, он с шумом втягивает воздух, только чтобы не закричать. Не будет он орать, как слабак. При ней, тем более. Ее руки быстро работают, она перетягивает бедро, а дальше разрезает ткань, пропитанную кровью. Ее зрачки расширяются, она сглатывает, но тотчас берет себя в руки:

– Свечей больше! Капитан Эрт, принесите эфир и установку.

– Нет, – отрезает Реиган.

Антуанетта склоняется над ним так, что он видит, как набухает венка на ее лбу.

– Тогда вы умрете от болевого шока. Я постараюсь ногу сохранить. Без ваших криков мне будет удобнее…

– Я не собираюсь кричать, – цедит Реиган и злится. – И умирать тоже.

– Ну да. Это же делается сугубо по желанию. Я вас усыплю ради вашего же блага.

– Анна…

– Не спорьте с врачом, боже правый. Даже раненный, а упертый, как баран. Сегодня я здесь главная, нравится вам или нет.

– Не смей, Анна…

– Сладких снов, Реиган.

Над его головой появляется трубка, из которой валит пар, и Уилберг отворачивается, потому что этот ядовитый пар проникает в его легкие. Голова начинает кружиться, накатывает тошнота, но император сопротивляется. Глаза закатываются, он вторично проваливается во мрак.

***

– Пожалуйста, осторожнее, – этот голос позволяет ему проснуться.

Он будто шел на него все это время. Он слонялся по какой-то адской пустыне, раскаленной, как сковорода.

– Пить… – его голос сипит.

Слабак.

Он не может противостоять собственной жене, и Анна делает, что хочет. Может его даже отравить. Может перекрыть ему кислород. Все, что угодно – он беззащитен.

К его рту прикасается край чашки, но Уилберг не может глотать, и вода просто бежит по его губам.

– Реиган, – Анна вздыхает.

Он хочет ответить, но не может, и ее ладонь касается его лба, медленно ведет по волосам.

– Нужно еще оперировать, но я боюсь давать вам так много наркоза, – говорит его жена. – Стерильность здесь адовая, и нет антибиотиков… И шовный материал оставляет желать лучшего… И ваша нога. Я не сильно в этом разбираюсь, я все-таки кардиохирург… боже. Вы меня слышите? Ваше величество?

– Да…

– Вы сможете потерпеть?

– Анна…

– Какого черта вы так убились? – она смачивает его губы водой. –Что теперь, а?

Он не может пошевелиться, и кажется, начинает терять сознание.

– Погодите умирать, – обтирает его лоб прохладной тряпкой. – У вас столько чертовых шрамов, Реиган. Мы с вами еще не договорились, а мне невыгодно быть вдовой.

Ей и правда невыгодно. Она беспокоится только об этом. Она его жена, но не наследница. Он не сделал ее императрицей. Кто взойдет на престол после него, когда никого из рода Уилбергов ни осталось? Есть только Бреаз. И Алан, разумеется, возьмет Анну себе. Она родит ему много светловолосых мальчишек. И Алан не станет растрачивать время, как он – придурок! – который за все время своей жены так и не коснулся. Алан быстренько наделает Антуанетте детей.

– Ты моя…

– Что? – она склоняется над ним, и ее губы трогает печальная усмешка. – Это мы потом с вами обсудим. Поспите немного.

Он проваливается в небытие, а когда пробуждается вновь, ощущает, что Анна сидит рядом. Ее волосы повязаны косынкой, на тонкой талии передник, забрызганный кровью, а она сама вся такая сосредоточенная, сердитая и почему-то смешная. Наверно, потому что Уилберг никогда не видел ее такой – она ведь не переносила крови. Увидев его шрамы в первую брачную ночь, едва не лишилась чувств и с видом брезгливости сказала, что никогда к ним не прикоснется по доброй воле. А сейчас ее взгляд падает на него искоса, и Реиган слышит ее приглушенный, уставший голос:

– Как ваши дела, ваше величество?

Он поворачивает голову и смотрит в окно – рассвет уже. Всю ночь он здесь провалялся – тело будто одеревенело, страшно терзает боль, а еще внутри горит раздражение, что он в полной власти женщины, которая его презирает.

– Где мой командир?

– Караулит за дверью. Позвать?

Реиган молчит и снова смотрит на жену – красивая до одури. Самоуверенная и дерзкая. Но прежней язвительности, презрения и ненависти в ней нет.

– Да. И пусть принесут бумагу и чернила. Я хочу написать Бреазу.

– Давайте, вы сделаете все это, когда я закончу с вашей ногой. Вы потеряли много крови, я сшивала сосуды, перелом открытый, я рассекла ткани. Вы можете подхватить инфекцию, начнется гангрена и вам отнимут ногу.

Реиган хмурится. Она могла устроить ему это – превратить в калеку. И пока он скрежещет зубами, его жена зовет какую-то девицу:

– Нужно обработать… и принеси, пожалуйста, настойку для его величества. Ту, которая успокаивает и снимает боль.

Уилберг не может поверить в происходящее. Он не сразу сознает, что Анна собирается его чем-то напоить, а когда она подносит бутылек к его губам, он мотает головой, расплескивая содержимое:

– Что это?

– Настойка на основе дурманов. Она снимет боль, – спокойно поясняет жена. – Но, если не хотите, я не настаиваю.

Реиган дергает подбородком и смотрит в потолок. Тяжело дышит. Крупные капли пота стекают по его лбу. Ему больно, и еще как! Выть хочется.

– Хорошо, – бросает. – Давай.

И послушно пьет из ее рук. А затем ему становится горячо и сонливо, и боль нехотя, но отступает. Он слышит, как Анна работает инструментом, ощущает холодную резь в ноге и сжимает зубы. Одна его рука туго перебинтована вместе с плечом и прижата к груди, при вдохе он ощущает, как трещат ребра. Сознание слегка путается.

– Еще немного, я скоро закончу, – Анна касается его здоровой руки и невесомо похлопывает по тыльной стороне ладони: – Вы молодец.

Это ему, наверняка, кажется. Ему хочется потянуться за этим прикосновением, догнать его, ощутить еще раз.

Боги… Ему нравится его жена.

Ее новый запах, взгляд, манера держаться, этот знакомый, но другой голос. Ее ум. Рассудительность. Стойкость.

– Кто ты такая? – тянет он.

Сквозь полуприкрытые веки видит, как ее руки замирают, она поворачивает голову и внимательно смотрит ему в глаза. Слегка напугано. И он усмехается – попалась, Анна? Ты – не она. Кто ты, гордая птичка? Как оказалась здесь вместо капризной и истеричной Антуанетты?

Сознание затуманивается, но Реиган не хочет терять эту мысль.

Анна фиксирует его ногу, туго бинтует и бормочет что-то типа: «Завтра я подумаю над гипсом».

А потом она, наконец, с облегчением выдыхает и разминает шею. Смачивает тряпку в каком-то растворе, пахнущим крепким пойлом, и, все еще стоя на коленях, ставит руку у головы мужа и склоняется к его лицу – близко-близко. Так, что Уилберг видит каждую черту ее красивого, молодого лица, ее слегка обкусанные губы, яркий румянец на щеках. Он вдыхает приятный медовый запах ее тела.

Она осторожно прикладывает тряпку к его скуле, и рана на ней начинает щипаться. Реиган морщиться, и Анна поддается вперед и дует, уменьшая его боль.

Уилберг ошарашенно замирает – кто ты, незнакомка?

Ее взгляд пересекается с его взглядом. Они будто соприкасаются – впервые разглядывают друг друга. Беззастенчиво. Оба.

– Попробуйте поспать, я принесу одеяло, – говорит Анна.

Реиган сжимает кулак – как же хочется к ней прикоснуться! Его жена, уставшая, в простом легком платье, в косынке, полностью скрывающей волосы, без грамма пудры и румян, восхитительна! Он никогда не замечал раньше, насколько красивые у нее глаза и насколько спокойный, вдумчивый и немного насмешливый взгляд.

Его рука слабо приподнимается и он, сам того не ведая, обвивает пальцами ее предплечье, не отпуская от себя. Глотает ее запах, напитывается им – и этого вдруг чудовищно мало. Ему хочется ощутить под пальцами шелк ее кожи.