Первые две недели после возвращения в Приморск пролетели для Трофимова как один день. Ни главного геолога Дубравина, который задержался в Москве, ни управляющего трестом Байрамова, лечившегося в санатории, в Приморске не было. Алексею Петровичу приходилось управляться одному. Трест только рождался, и все надо было начинать сначала. Подготавливались помещения под управление, проектный отдел; на судоверфи переоборудовали морские суда, приспосабливая их для морской геологической разведки; в адрес треста поступала геофизическая аппаратура; из Беломорского, Балтийского и других бассейнов прибывали корабли. И везде надо быть, за всем проследить, дать нужные указания. А главное - не было отбоя от посетителей. Приходили инженеры, техники, мастера, бурильщики, чертежники, геологи, гидрогеологи, моряки, экономисты, рабочие. Трофимова ловили в конторе, на улице, в порту, на квартире, на машиностроительном заводе - словом, везде, где он только появлялся. Некоторых из посетителей Трофимов знал лично, других видел впервые. Одних приводила к Алексею Петровичу любовь к романтике, другие приходили, трезво оценивая предстоящие трудности.
В день испытания атомных микрохолодильников Трофимов приехал в управление очень рано.
Но не успел Алексей Петрович войти в кабинет, как зазвонил телефон: звонили с верфи и просили приехать - требовались его дополнительные указания по переоборудованию и оснащению судов.
Вернулся Трофимов в управление через час.
- Вам, Алексей Петрович, несколько раз звонила Кириллова, - сообщила секретарша.
- Кто? - невольно переспросил инженер, хотя сразу же понял, о ком идет речь. - Хорошо, спасибо.- И, глядя на дверь, закрывшуюся за секретаршей, Алексей Петрович представил лицо Кирилловой с ее большими задумчивыми серыми глазами.
Он вспомнил также случай в кабинете Штанько и ее слова: «Вашей морской нефтью еще и не пахнет, а мне надо исследовать реальную нефть». Да, это он вызвал ее на такие слова, когда стал доказывать, что его дело важней, чем ее. А может быть, она в самом деле не верит в морскую нефть? Нет, этого не может быть! Трофимов поймал себя на мысли, что в последнее время он постоянно ищет встреч с Ольгой. Может быть, это потому, что он теперь редко ее видит? Нет. Раньше он мог не встречаться с ней месяц или два, не замечая ее отсутствия. А сейчас он постоянно чувствует, как ему не хватает ее.
Он протянул руку к телефону, но в это время раздался звонок.
- Я слушаю.
- Это вы, Алексей Петрович? - он узнал голос Кирилловой. - Здравствуйте!
- Здравствуйте… Ольга Петровна, - голос Трофимова дрогнул.
- Вы не забыли, что сегодня испытание наших холодильников?
- Конечно, нет. - Алексей Петрович, сам того не замечая, встал. Пальцы правой руки усиленно крутили крышку чернильницы. - Вы откуда звоните, Ольга Петровна?
- Из лаборатории. Я уже всех своих отправила в Белые камни.
- Хорошо, я еду. Ждите меня.
Алексею Петровичу стало вдруг легко и радостно. Он по-мальчишески, с озорством, щелкнул ногтем по спичечной коробке, и она отлетела к самой двери. С веселым видом он без разбору начал распихивать гю ящикам разложенные на столе бумаги. Даже кляуза Родионова, о которой он неожиданно вспомнил, нисколько не испортила его приподнятого настроения. «Чего он добивается? - подумал Трофимов о Родионове. - Ведь не глупый человек, а дурак», - Алексей Петрович внутренне даже рассмеялся своему каламбуру.
Но вот улыбающееся лицо Трофимова неожиданно потускнело, подобно солнечной лужайке, когда внезапно набежавшая тучка закроет солнце, - Алексей Петрович вспомнил день своего возвращения из Москвы и случайную встречу с Ольгой и Родионовым, плечом к плечу идущими по улице. Трофимов схватил последнюю пачку бумаг, комкая, сунул их в переполненный ящик и, не оглядываясь, вышел из кабинета.
…Промысел Белые камни находился на берегу моря, в двенадцати километрах к северо-востоку от Приморска. Машина Трофимова, миновав северо-восточную часть города, вырвалась на асфальтированное шоссе, которое то извивалось по всхолмленной местности, то после неожиданного поворота выходило к морю.
Ольгу, сидевшую рядом с Трофимовым, радовало все. Справа расстилалась голубая гладь бескрайнего моря. В прибрежной полосе то там, то здесь, на свайных островках, соединенных с берегом эстакадами, кое-где еще стояли стальные вышки. Издали они казались игрушечными, хотя в действительности это были гиганты высотой с пятнадцатиэтажный дом. От берега в сторону солнца, в бескрайнюю даль горизонта, уходила ослепительно серебристая полоса. Белоснежные чайки скользили над морем, высматривая добычу. Время от времени они стремглав падали вниз, в воду, и вновь взмывали кверху. Слева и впереди зеленели буйной растительностью холмы и долины: фруктовые сады и виноградники перемежались с огородами и рощами; аккуратные белостенные поселки сменялись группами резервуаров, зданиями компрессорных, насосных и других служебных помещений; вдоль шоссе мелькали многочисленные «елки» фонтанной арматуры нефтяных скважин, - это была промысловая площадь.
Ольга Петровна, глядя на всю эту картину, вспомнила день, когда она, окончив институт, приехала в Приморск. Так же, как и сегодня, она ехала тогда из Приморска на этот старый промысел, Белые камни, куда была назначена заведующей промысловой лабораторией. Она сидела тогда на чемодане в кузове попутного грузовичка, жадно всматриваясь в непривычную для глаз картину Приморских промыслов. Машина тряслась по неровному булыжному шоссе, облако коричневой пыли, поднимаемой грузовиком, уплывало в сторону и садилось на чахлый придорожный бурьян. А кругом стояли пропитанные нефтью и припудренные пылью вышки. Рыжеватая голая земля поблескивала черными лужами. Нефтью были пропитаны и промысловые постройки. Прилипший к их стенам толстый слой пыли придавал им неопрятный вид.
Теперь ничего этого нет. Вид промыслов стал неузнаваем. И все это сделано человеческими руками за последние три года.
Ей вспомнились те дни, когда вое население Приморска и прилегающих к нему поселков очищало эту 8 территорию, сносило вышки, а на очищенные площади по проложенным трубопроводам качали жидкую глинистую массу и разливали ее по поверхности, а после по тем же трубопроводам подавали и разливали поверх глинистого слоя гидромассу чернозема. Миллионы кубометров плодородной земли были перекачаны из Чернореченской долины. И вот обновленная земля покрылась фруктовыми садами, переселенными сюда из горных районов, рощами, парками, огородами.
Все это стало возможным благодаря новой технике, в разработку и внедрение которой так много энергии вложил и он, Трофимов.
Она вспомнила и первую встречу с ним. Это было в его кабинете.
Робко постучав в дверь и не услышав разрешения войти, она тихо переступила порог. Она не сразу увидела его. Трофимов стоял у окна, опершись рукой на раму, и задумчиво глядел куда-то вдаль. Он стоял к ней в профиль, и первое, что бросилось ей в глаза, был розоватый шрам на его левой щеке.
- К вам можно? - спросила она, невольно залюбовавшись его высокой стройной фигурой.
Он ничего не ответил, продолжая стоять в том же положении, и ей пришлось повторить вопрос.
- Ах, да, входите, - как-то безразлично сказал он и прошел за письменный стол, не предлагая ей сесть.
Сам он также не сел. Так они и стояли друг против друга. Безучастно он выслушал ее просьбу. Выражение его лица и грустных глаз за все время разговора ни разу не изменилось. Казалось, он не слышал ее и не понимал, чего она хочет, и ей приходилось повторять свои слова.
«Какой молодой, а уже главный инженер объединения. Только какой-то странный», - подумала она. Лишь после она узнала, что всего за несколько дней до их разговора он похоронил отца.
Больше таким Ольга никогда его не видела.
Так они ехали молча, погруженные каждый в свои думы. Наконец Алексей Петрович нарушил молчание,
- Вам нравится Приморск, Ольга Петровна?
- Сейчас да.
- А раньше? - на секунду Трофимов повернул лицо к Ольге, и их глаза встретились.
- Не знаю, - тихо ответила она, опуская ресницы.
Алексей Петрович почувствовал, как что-то радостное шевельнулось в груди. И он весело сказал:
- А мне всегда нравился. Вот я люблю Москву. Я полюбил ее, когда учился там в институте. Но все равно, когда из Москвы возвращаюсь в Приморск, каждый раз переживаю особое, приятное чувство. И если бы мне пришлось сейчас уехать надолго из Приморска, я стал бы скучать…
Он чуть было не добавил: «по вас», но удержался.
- И я бы тоже не могла сейчас уехать из Приморска, - голос Ольги стал еще более тихим.
- Даже в Москву?
- Может быть, даже в Москву.
Ольга долго смотрела куда-то в сторону. Потом спросила:
- Алексей Петрович, скажите, зачем вы тогда у Штанько настояли на выполнении заказа на последние две колонки? Ведь вы знали, что я не права.
Алексей Петрович, как бы собираясь с мыслями, не сразу ответил:
- Нет, не прав был я.
- Неправда! Вы тогда правильно сказали, что я могу еще работать на старых колонках. Если бы даже не было старых колонок, то трех новых нам бы тоже хватило, - мы могли работать в две смены.
- И все-таки не прав был я, - твердо сказал Трофимов.
- Как так?
- Видите ли, Ольга Петровна, каждый человек должен верить в свое дело. А если он в него верит, то оно для него самое главное. А я пытался уверить вас, что самое главное - мое, хотел подорвать вашу веру в свое дело. И вы правильно сделали, что стали отстаивать интересы лаборатории. А иначе, что могло получиться? В тот день вы бы отказались от своих колонок, на другой день - от реактивов и еще от многого другого. Лаборатория работала бы с каждым днем хуже, а вы бы утешали себя тем, что все это ничего, есть, мол, дела поважнее. А раз ваше дело неважное, то стоит ли для него так стараться. И развалилась бы лаборатория окончательно.
- Уж очень мрачную картину вы нарисовали, Алексей Петрович, - засмеялась Ольга.
- Скажите, Ольга Петровна, верите вы в морскую нефть, в то, что мы ее добудем?
Лицо Кирилловой сразу помрачнело. Помолчав, она ответила:
- Я прошу, Алексей Петрович, забыть слова, которые я сказала у Штанько. Это была глупость, которую я себе никогда не прощу. Я верю в морскую нефть и еще я верю в вас! - с волнением сказала Ольга, И, повернув голову к Трофимову, она в упор посмотрела на него.
Алексей Петрович крепче стиснул баранку руля, - от слов Ольги что-то приятное заполнило его грудь. Ольга заметила, как сквозь густой загар на его щеках выступил заметный румянец.