Ледяной остров

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Квартира профессора Дубравина в этот тихий августовский вечер была похожа на цветочный магазин. Все вазы, кувшины, банки, графины, кастрюли, в которые можно было поставить цветы, были заполнены букетами роз, олеандр, гладиолусов, астр, георгинов.

Цветы стояли в передней, в гостиной, в библиотеке, в спальне, в кухне и даже в ванной комнате. Исключение составлял лишь рабочий кабинет профессора, где стояло всего два букета. Зато здесь было господство трубок. Если цветы приносили главным образом женщины, то трубки входили в дом в качестве мужских подарков: профессору Дубравину исполнилось семьдесят лет.

Празднично одетая жена профессора Елена Николаевна и сам профессор, веселые и суетливые, принимали поздравления гостей, знакомили их с приехавшими из Ленинграда сыном и невесткой.

Алексей Петрович к этому торжественному дню установил в квартире Дубравина искусственное охлаждение, и в комнатах царила приятная прохлада. Когда же гости просили открыть секрет, профессор недоуменно разводил руками.

Поздравить юбиляра собралось много народу. Хозяева пока не приглашали гостей к столу, так как ждали еще нескольких человек.

Гости группировались вокруг весельчаков и рассказчиков. Николай Дмитриевич ходил от группы к группе, шутил и отвечал на остроты. Елена Николаевна хлопотала по дому, появляясь то в одной, то в другой комнате. Оба они, однако, успевали заметить каждого вновь появившегося гостя.

Сын профессора, Виктор Николаевич, и его жена Люся, окруженные группой гостей, что-то весело наперебой рассказывали и от души смеялись, когда смеялись их слушатели.

Их девятилетний сынишка суетился среди гостей, польщенный вниманием, которое они ему оказывали.

В девять вечера появился Иван Николаевич Воронин. Большой и шумный, он внес своей веселостью и шутками такое оживление, что громкий заразительный смех перекатывался следом за ним из комнаты в комнату. Обойдя все комнаты и поздоровавшись со всеми гостями, он вернулся в гостиную.

- Елена Николаевна, - обратился Воронин к хозяйке дома, сидевшей в обществе его жены и Надежды Ивановны Трофимовой, - заглянул я сейчас в одно запретное место и вижу: нам предстоит сегодня много поработать. Боюсь, унесут ли нас обратно ноги.

Все рассмеялись, и как бы в ответ на эту шутку в передней колокольчиком рассыпался девичий смех.

- О! Так может смеяться только Таня Березина, - сказал Воронин. - Так и есть!

- Ну да, это я, Иван Николаевич, - вбежала в комнату смеющаяся девушка.

Вместе с Таней вошли Ольга Кириллова и палеонтолог Костерин.

Не сдержав душившего ее смеха, Таня крикнула: «Ой, не могу!»- и засмеялась еще более заразительно. Присутствовавшие, глядя на девушку, не выдержали и тоже расхохотались.

Когда взрыв смеха стих, Воронин спросил Березину:

- Над чем же вы, Таня, так смеялись?

- Это она надо мной, стариком, потешается, - сказал Костерин. - Был со мной в жизни один веселый случай.

- Расскажите, Афанасий Евграфович, - попросил Воронин старого палеонтолога.

- Расскажите!

- И нам интересно послушать.

- Просим, Афанасий Евграфович!

Старик, очевидно, не прочь был рассказать присутствовавшим случай, над которым так весело смеялась Таня, и уже стал усаживаться на предложенный стул.

- О, нет! - сказала Таня. - Вы, Афанасий Евграфович, обязательно утаите самое интересное. Лучше я сама.

- Давай, Таня, начинай.

- Сейчас, только дайте поздравить Николая Дмитриевича, - она передала корзину с цветами Кирилловой, крепко пожала руку профессору и неожиданно для всех поцеловала его в щеку.-Желаю вам, Николай Дмитриевич, еще сто лет жизни и приглашаю вас на свой семидесятилетний юбилей.

- Молодец, Таня! - засмеялись вокруг.

- Ну, а теперь слушайте, - заглушая остальные голоса, сказала Таня. - Итак… Только, чур, внимательно слушать! Жил в Москве один очень рассеянный ученый.

- Таня, садись, - сказал Воронин, ставя для девушки стул рядом со стулом Ольги Кирилловой. - В ногах правды нет.

- Спасибо, Иван Николаевич. Ну так вот, жил этот ученый, жил и дожил до шестидесяти лет. Но хоть и было ему шестьдесят, а влюблен он был, как Ромео в Джульетту…

- Кто же была его возлюбленная?

- О! Их было много! - с комической серьезностью отвечала Таня. - Это были… остракоды от девонских и карбонских времен до четвертичного периода. В среднем этим юным красавицам было по пятьдесят миллионов лет. Одни из них очаровали нашего ученого необыкновенной архитектурой брюшка, другие живописным рисунком хвостового оперения…

- Таня! - простонал Костерин. - У остракод же нет хвостового оперения.

- Ну все равно, каждая остракода пленяла ученого какими-нибудь особенно привлекательными линиями. Одним словом, они были неотразимо прекрасны. И вот решил наш ученый один раз в жизни изменить своим возлюбленным и отпраздновать свое шестидесятилетие. За это коварство он был жестоко наказан.

Объявив своим остракодам, что у него должно состояться важное совещание и что он, к своему величайшему огорчению, вынужден их покинуть (вы заметьте, какое коварство!), наш ученый отправился домой, куда уже пригласил своих земных друзей.

Выйдя на площадь, он заметил у газетного киоска очередь за «Вечерней Москвой». И тут его попутал лукавый. Он встал в очередь и, вспомнив, что в портфеле у него лежит журнал с непрочитанной статьей об остра-кодах палеозоя, извлек журнал, стал читать и не заметил, как отбился от очереди за вечоркой и по своей великой рассеянности пристал к очереди па автобус «Москва - Кашира». Следом за всеми он спокойно вошел в автобус и сел на место, которое ему любезно уступил один пионер. Забыв обо всем на свете, он продолжал читать статью о любимых созданиях. «Вам до Каширы?» - спросила кондукторша. - «Да, да», - рассеянно ответил он. - «Платите». - И он уплатил, продолжая читать.

- Так и уехал в Каширу? - смеясь, спросил Воронин.

- История об этом умалчивает. Только поздно ночью собравшиеся гости получили от него молнию: «Ввиду особо важных дел празднике быть не могу празднуйте без меня мысленно с вами ваш Остра-кода».

- Это телеграф перепутал: не писал я слова «Остракода», - под общий хохот сказал Костерин.

Пока все смеялись, Воронин куда-то вышел. Вскоре он вернулся, неся на маленьком подносе кучу самых разнообразных по форме трубок. Остановившись на середине комнаты, он сказал:

- Товарищи мужчины, я должен, к своему великому сожалению, вас огорчить. Не богатая у нас фантазия. Эти восемнадцать трубок Николаю Дмитриевичу подарили мы.

В это время дверь из передней открылась и на пороге появился Трофимов. Увидев поднос с трубками, он быстро спрятал в карман небольшую коробку.

Навстречу Трофимову вышли Дубравин с женой.

- Поздравляю вас, Николай Дмитриевич, и вас, Елена Николаевна.

- Э, нет, так не годится, Алексей Петрович! Что у тебя там в кармане, выкладывай сюда, - и Воронин подставил Трофимову поднос.

Трофимову ничего не оставалось делать, как под общий смех положить на поднос девятнадцатую трубку.

Не успел улечься смех, как появился секретарь обкома Орлов и при громовом хохоте вручил юбиляру еще одну трубку.

- Двадцатая, - прокатился по комнате новый взрыв смеха.

- Что случилось? - обратился Орлов к Трофимову. - Я тоже хочу посмеяться.

- Двадцатая! Ваша трубка двадцатая по счету.

- Правильно. Партийный руководитель не может отрываться от масс, - нашелся Орлов.

Алексей Петрович, поздоровавшись с гостями, отыскал глазами Ольгу. Она сидела с Люсей Дубравиной, и Трофимов постеснялся подойти к ней. Он подсел к Виктору Дубравину, с которым его познакомила Елена Николаевна. Виктор был кораблестроителем-подводником и сразу заинтересовался делами «Морнефти». Завязалась непринужденная беседа Время от времени Алексей Петрович бросал взгляд в сторону Ольги. Она тоже издали наблюдала за ним, и ей показалось, что он чем-то озабочен.

К Алексею Петровичу и Виктору Дубравину подсел Орлов.

- Как дела, Алексей Петрович?

- Ничего, Петр Петрович.

- Ничего - это плохо. Чем вы озабочены?

- Да вот агитирую Виктора Николаевича помочь нам с морской нефтью.

- Видите ли, Петр Петрович, добывать нефть из-под больших морских глубин вдали от берега - дело трудное, дорогое и рискованное. Если мы не можем нефтяные месторождения перенести на сушу или хотя бы приблизить к берегу, то будем пытаться берег приблизить к нефтяным залежам. Тут большие надежды я возлагаю на экспедицию Кирилловой. Но эта экспедиция при лучших ее результатах не решит нам всей проблемы морской нефти. Уже сейчас появилась необходимость лезть под воду. Иначе нас застигнут осенние штормы и к первому ноября мы разведку не закончим. Надо думать и о подводных промыслах, о подводном хозяйстве этих промыслов. Тут, мне кажется, сил одних нефтяников недостаточно. Нужна их помощь, -

Трофимов кивнул в сторону Виктора, - помощь подводников. Мы уже написали об этом министру.

- А что вы скажете, Виктор Николаевич?

Но Виктор Дубравин уклонился от прямого ответа.

- Вы в отпуске? - не отставал Орлов.

- Да.

- Не могли бы вы завтра прийти на заседание обкома. Мы как раз будем обсуждать работу «Морнефти».

- Хорошо.

- Ольга Петровна, Людмила Сергеевна, - крикнул Орлов через комнату, - что вы там сидите одни? Идите к нам.

- Что, соскучились без дамского общества? - шутливо спросила Люся, подходя с Ольгой.

- Очень, - улыбнулся Орлов, уступая женщинам место. - Да, кстати, как ваша экспедиция, Ольга Петровна?

- Через два дня выходим в море.

- Ну, ну. Желаю удачи!

- Петр Петрович, - раздалось с другого конца гостиной, - разрешите наш спор.

- Иду. Извините, покидаю вас.

К Люсе и Виктору подбежал сынишка и потащил их в другую комнату.

Трофимов взял руку Ольги в свою и посмотрел девушке в глаза.

- Прошу, дорогие гости, к столу, - громко обратилась Елена Николаевна к присутствующим.

Ольга взглянула на Трофимова и слегка сжала пальцы Алексея Петровича.

- Пойдемте, - сказала она просто. И они встали.

Веселье продолжалось почти до утра. Только перед рассветом гости стали расходиться. Алексей Петрович с Ольгой, проводив Надежду Ивановну домой, ушли в Приморский парк. Долго гуляли они по пустынным аллеям. А когда первые лучи солнца осветили верхушки пальм, Алексей Петрович проводил Ольгу домой.

Войдя к себе, девушка достала свой дневник и написала в нем всего три слова:

«Я бесконечно счастлива!»