Кровные связи

Глава XXVI. Зверь

Лутай (или это был Мирайя?) взвалил Кейси на плечо, как мешок картошки, и отнёс в комнату.

– Милосердное небо, он что, порол его?! – послышался возмущённый голос.

Сразу несколько состайников заговорили, их голоса слились в один, превратились в злое гудение. Потом всё стихло.

Кейси снова лежал на кровати лицом вниз. Его била дрожь, хотя в комнате было душно. Из-за этой духоты нечем было дышать. Какими глубокими ни были его вдохи, он всё равно задыхался, словно из воздуха выкачали весь кислород.

Болел каждый сантиметр истерзанного мастером тела. Кейси лежал, не шевелясь, ни о чём не думая. Сил хватало лишь на дыхание.

Дверь открылась, в комнату ворвался поток свежего воздуха.

– Бедняга, – услышал Кейси голос над собой. – Он с него шкуру спустил. Живого места на мальце нет.

Кейси долго думал, прежде чем вспомнил, что голос этот принадлежит Гасу. Но кто был Гас? Он забыл. Снова открылась и закрылась дверь. Кто-то коснулся его спины, и Кейси опять заплакал. Он плакал, пока над его ранами сновали чужие ловкие, с аккуратными пальцами руки – руки, дарящие море боли. Оставив, наконец, в покое горящую огнём спину, руки перепорхнули на его лицо. Кейси не открывал глаз, пока по ссадинам и синякам водили мокрым, терпко пахнущим тампоном.

– Хорош рыдать, – раздражённо приказали ему. – Ты сам во всём виноват.

Но другой голос вступился за него.

– Перестань. Виноват он, но не повод это так избивать его.

– Джек пожалел кнут, – возразил обладатель первого голоса. – Спина едва задета. Он может достать до костей одним ударом, а тут после десяти едва кровит.

Кейси шевельнулся, не понимая, о чём ведут речь эти голоса. Он хотел спросить, отчего у него всё болит, отчего ему так плохо, но его накрыло волной дурноты. Он судорожно вздохнул – и больше не открывал глаз.

День, начавшийся так хорошо, превратился в ночной кошмар. Когда Мирайя и Лутай вернулись с тренировки и не нашли ни Кейси, ни Кёна, они не сразу доложили мастеру об этом, решив, что младшие просто отправились в лес вместе с Рэем. Но Рэй вернулся в одиночестве.

Перед глазами Мирайи так и стояло лицо Лутая в тот момент, когда он узнал, что их новичок обманул Рэя. Подмастерье словно громом поразило. Уже тогда Мирайя ощутил первый укол тревоги, а когда Лутай сказал, что следы младших уходят в сторону города, тревога превратилась в панику.

А вот Джек был в ярости. Он не орал и не распускал руки, как обычно, он даже не ругался, не переменил выражение лица, но Мирайя чувствовал, что кровь его горит, что Зверь его духа неистовствует.

Мирайя сидел у постели Кейси, а за его спиной Рэй заботился о ранах Кёна. Покарав младших, Джек напился и заперся у себя. Лутай, измотанный донельзя, сидел с Гасом во дворе. А Мирайя не мог заставить себя покинуть полутёмную комнату, пропахшую лекарственными травами, потом и кровью.

Ночью стаю разбудили стоны Кейси. Запалив свечу, встревоженные парни сгрудились у его постели. Кён спал крепко и спокойно; хотя ему досталось куда сильнее, чем новичку, его раны хорошо залечивались, новые зубы росли. А Кейси метался и плакал во сне. Когда его стоны превратились в крики, Лутай не выдержал и отправился за Джеком.

– Может, он отбил мальцу нутро и он помирает теперь. Так пусть идёт и сам это расхлёбывает, – буркнул подмастерье, прежде чем выйти за порог.

Рэй тем временем прощупывал живот Кейси.

– Не знаю, – сказал он наконец. – Я не врач, мрак дери. Но мне не казалось, что его травмы так серьёзны. Джек ему даже нос не сломал, да и кости все целы.

– Джек его ладонью, что ли, бил? – спросил Гас.

Рэй пожал плечами:

– Я не присматривался, сам понимаешь.

Кейси бредил.

Лутай вернулся в комнату в одиночестве. Состайники уставились на него, ожидая, что же он скажет.

– Джек велел подождать до утра, – нехотя сообщил Лутай, ни на кого из них не глядя. – Говорит, если до рассвета не помрёт, там поглядим, что делать.

Он сел на свою койку и принялся стаскивать ботинки. Стая молчала, и все взгляды были прикованы к нему. Наконец, не в силах более игнорировать их, Лутай сказал с раздражением:

– Он пьян, как собака, ясно? Сейчас от него толку не больше, чем от моей портянки. А теперь давайте спать. Если сопляк умрёт ночью – так тому и быть.

Мирайя всю ночь не сомкнул глаз, слушая тяжёлое дыхание Кейси. Пару раз он вставал и подходил к его постели – ему казалось, что мальчик затих и перестал дышать. Под утро, заметив, что у Кейси пересохли губы, Мирайя кое-как напоил его. Как только забрезжил рассвет, он пошёл за Джеком и насилу его растолкал.

Мастер, опухший, похмельный, приплёлся в комнату и всмотрелся в лицо Кейси воспалёнными глазами. Мирайя тревожно за ними наблюдал. Он видел, как Джек нахмурился, слышал, как он выругался вполголоса.

– Я схожу за Матьясой, – сказал он, отойдя от постели Кейси.

Джек запустил ладонь в тёмные с проседью волосы, и на лице его читалась растерянность.

– Я такого ещё не видел, – тихо сказал он, – а я охотник уже тридцать девять лет, чтоб меня бесы драли.

Лутай проснулся и слушал его, не вставая с постели, лёжа.

– Что там с мальчишкой? – прошептал он.

– Будь я проклят, Одноглазый, если он не обращается.

Повисло молчание. Мирайя ошалело уставился на Джека, не веря своим ушам.

– Что значит, «обращается»? – заторможено проговорил Лутай и сел в постели. – Он охотник. Он уже обратился. Я чую его Зверя. Он несовершенный, Зверь не пробудился, но пробудится со дня на день, и…

– Я знаю! – прорычал Джек. – Я не вчера на свет родился, Одноглазый, так что захлопни пасть! Говорю тебе, он обращается.

Лутай издал нервный смешок:

– Охотник обращается. И кто же это будет? Н-нерисса?

Подмастерье хохотнул. В его смехе скользнула истеричность, и он умолк, сконфуженно потирая подбородок.

– Нериссами рождаются, – пробормотал Мирайя себе под нос.

Джек поморщился.

– Я в курсе.

Все трое, как по команде, повернули головы в сторону Кейси. Мальчик спал, глаза его метались из стороны в сторону под плотно закрытыми веками.

– Пойду я, – сказал Джек. На лице его вновь проступила тревога. – Если он… Если малец озвереет, то убей его, Лутай.

Подмастерье перевёл взгляд на мастера и кивнул. Джек ушёл, тихонько закрыв за собой дверь. Мирайя коснулся лба Кейси, но горячим он не был. Скрипнули пружины кровати, и Мирайя понял, что старший снова лёг. Ничего другого не осталось, как последовать его примеру.

Матьяса пришла через несколько часов. Парни расступились перед старой женщиной, когда она вошла в комнату, опираясь на посох. Её многочисленные юбки мягко прошуршали по дощатому полу. Рэй хмурился, Лутай казался озабоченным, а Мирайя встал и протянул к ней руки. Матьяса улыбнулась, передала посох Джеку и заключила Мирайю в крепкие объятия.

– Мальчик мой, счастье видеть тебя.

Она погладила его по волосам, а потом обхватила обеими руками его голову и принялась поворачивать из стороны в сторону, всматриваясь в его лицо и сердито цокая языком. Её карие глаза, окружённые сетью морщин, гипнотизировали каждого, кто решал заглянуть в них, но Мирайя смотрел прямо и без смущения. Колдовство старой айше не действовало на него.

– Сирика ещё не видела тебя? Клянусь, однажды ночью она придёт и перережет Джеку горло за то, что он не бережёт твою красоту.

Мирайя улыбнулся:

– Матьяса-таё, вы пришли поговорить о моей красоте?

Она отступила на шаг, поправляя чёрный платок на седых, цвета соли с перцем, густых волосах. Они казались нечёсаными, словно Матьяса отправилась к ним, даже не приведя себя в порядок после сна.

– Я пришла, потому что этот старый дурак, твой мастер, мелет какую-то чушь о своём новичке.

– Ты, бесова ведьма, – прорычал Джек, – хорош трепаться и займись уже делом!

Её тёмные губы разошлись в усмешке. Ничего не сказав Джеку, она подошла к постели Кейси.

– Такой маленький мальчик, – изумлённо пробормотала она, положив ладонь ему на лоб. Её смуглая кожа резко контрастировала с бледностью лица Кейси. – Рэй, ты давал ему иву?

– Я ничего ему не давал, Матьяса-таё, – отозвался Рэйнес. – У него не было жара.

– Но может начаться в любой момент. Следи, чтобы он не сгорел.

Рэй сдержанно кивнул. Матьяса склонилась над Кейси, прислушиваясь к его дыханию, а потом приложила ухо к его груди.

– Что с ним происходит? – сипло спросил Лутай.

Матьяса встала и разгладила юбки, протянула руку, молча требуя назад свой посох. Свет ушёл из её глаз, сменившись тревогой, отчего она будто постарела на десятилетия.

– Он обращается, как и сказал твой мастер.

– Это же невозможно.

Женщина обернулась к ошарашенному, испуганному Рэю.

– Невозможно. Но это происходит на наших глазах. Он переживает переход второй раз… И его Зверь буйствует. – Матьяса перевела взгляд на Джека, и её голос смягчился: – Будь готов к тому, что твой мальчик лишится разума.

Бросив последний взгляд на Кейси, Матьяса вышла из комнаты. Лутай пошёл за ней. Парни слышали, как скрипнули двери сеней, как Матьяса попросила подмастерье не провожать её. Простучал по доскам пола её посох, а потом Лутай вернулся в комнату.

– Я запрещаю вам говорить об этом с чужаками, – сказал Джек, глядя на своих учеников. – Никому не вздумайте говорить, что у нас тут творится. Слышали меня?

– Да, мастер, – нестройным хором прозвучали их голоса.

Помолчав, Джек продолжил:

– Если он не проснётся до завтрашнего утра, вы принесёте его в мою комнату. Я ему не Родич… Но я попытаюсь поговорить с ним.

– Мастер, – тихо спросил Мирайя, – это ты позвал его Зверя?

Джек покачал головой и вышел во двор, сгорбившись.

Вечером Кейси снова начал кричать и, как и предсказала Матьяса, у него поднялась температура. Жизнь в стае замерла. Гас взял отгулы на работе и подолгу сидел в кухне с Рэем, перебирающим свои травы и листающим записи. Лутай никого не заставлял тренироваться и не тренировася сам.

Когда Кён пришёл в себя, Рэй обработал его раны, но все понимали, что Кён скоро встанет на ноги, так же, как всегда.

Весь следующий день Мирайя сидел около спящего Кейси и уже начинал клевать носом, когда дверь отворилась и вошёл Рэй, впуская с собой солнечный свет и свежий воздух.

– Не просыпался?

Мирайя покачал головой.

В этот момент Кейси вздрогнул, низко застонал. Мирайя коснулся его лба. Мальчик горел изнутри, и остудить этот жар было невозможно. Прямо сейчас его кости деформируются, чтобы освободить место для чудовища, притаившегося в их глубине. Рвутся кровеносные сосуды, выворачиваются суставы… Память милосердна: потом Кейси не сможет вспомнить, насколько ужасающей была эта мука, забудет, как это – когда твоё тело словно превратилось в пыточный инструмент для себя самого.

– Представить не могу, – прошептал Рэй, косясь на мечущегося в бреду младшего, – насколько сильным должен быть Амок, если одного раза недостаточно, чтобы вместить его полностью.

– Это будет чудовищный Зверь, – произнёс Мирайя, и странная гордость, скользнувшая в голосе в этот момент, удивила его самого.

– Хоть бы только он сумел с ним справиться, – сказал Рэй.

– Сумеет.

Мирайя слегка нахмурился, перебирая слипшиеся от пота чёрные волосы мальчика. Каким было его собственное обращение? Он помнил только, что это было долго. Боль, длившаяся вечность, чужая тяжёлая куртка на плечах, и Джек, единственный и тогда, и сейчас, кто мог успокоить тварь, терзавшую его деформированную, изъеденную болезнью плоть.

Сны ярко вспыхивали и медленно гасли, как фейерверки.

Вот папа улыбается и подбрасывает его, пятилетнего, высоко-высоко, а потом ловит, и он смеётся, и мама смеётся.

Вот высшие охотники маршируют на параде, колонна всё вьётся и вьётся, никак не кончается, и у всех солдат одинаковые лица, словно армия клонов вышагивает по городу.

Вот Мариука плачет, сжавшись в комок на диване. Плачет и плачет, и кровь стекает по рукавам её пёстрого платья.

Осколки лобового стекла медленно разлетались в воздухе, Кейси смотрел на маленького черноволосого мальчика, врезающегося головой в приборную доску, а потом его пронзала дикая боль. Джек стоял над ним, сжимая окровавленный кнут в руке.

«Умрёшь, когда я разрешу!», – проревел Джек и замахнулся.

Кнут превратился в ядовитую змею и ужалил Кейси в голову.

Кейси открыл глаза. На его груди сидела тяжёлая, как камень, Белая тварь и смотрела своими глазами-колодцами. Кейси отвернул голову от неё и зажмурился. Тьма надвинулась на него.

Просыпался он тяжело, словно выныривал из глубокого омута. Ему казалось, он провёл в беспамятстве долгие-долгие годы. Тело не слушалось его. Боли не было, Кейси не чувствовал ничего, кроме бесконечной слабости. Не было сил даже на разговоры. Большую часть времени он спал. Снился ему чёрно-красный человек.

Когда он сумел, наконец, сесть в постели, опираясь спиной на подушки, Мирайя беззвучно заплакал, закрыв ладонью глаза. Состайники стояли около его койки и молчали, лица у них были странные, словно они сгрудились вокруг гроба.

– Что случилось? – спросил Лутая Кейси.

Подмастерье покачал головой:

– Ничего.

«Не спрашивай», – прошептала ему его старая привычка.

Просто прими это так же безропотно, как смирился когда-то с умственной отсталостью, жизнью в нищете, так же покорно, как принял утрату семьи и собственную смертельную болезнь. Задавать вопросы бессмысленно, сопротивляться бесполезно.

Но он не мог не спрашивать. Пока он спал, что-то изменилось в нём; Кейси не мог сказать, по какой причине, не мог сказать, какие именно, но перемены наступили, и он стал другим. Не тем парнем, что пришёл в себя в грязном заплёванном тупике Нового Блая, и даже не тем, что мчался по раскалённым крышам старого города, преследуя с собратом тощего рыжего кота.

Он успокоился на время и уснул, но в сердце горячим угольком теплилась уверенность, что он заставит состайников рассказать о том, что с ним произошло.