Кровные связи

Глава XVIII. Чувства

Дверь захлопнулась. Кейси закрыл глаза, судорожно вздыхая. Спина казалась объятой пламенем. В голове закрутилась мысль, что надо бы встать с пола, попытаться улечься на койку, но Кейси не находил в себе сил шевельнуть и пальцем.

Во дворе царила тишина.

Из-за чего взбесился Лутай? Он ведь защищал его от Джека, закрывал собой. А потом сам же его и ударил.

Кейси тронул кончиком языка разбитую губу и слизнул выступившую каплю крови. Ранка тут же заныла.

Он ведь действительно ничего не сказал Джеку. Лутай решил, что он оскорбил мастера? Что он вздумал перечить ему? Да никогда в жизни. Он, Кейси, ещё не совсем сдурел.

Он ведь сам не понимал, что вывело Джека из себя. Они занимались, и всё было в порядке… А потом Джек заорал хрипло и кинулся на него. И его лицо…

– Сумасшедший, – сипло прошептал Кейси.

Мирайя был прав. Джек сумасшедший и опасный. Они все здесь, все такие. Сумасшедшие, опасные, злобные, хищные.

Все они охотники.

Кейси едва чувствовал тихие слёзы, покатившиеся по щекам.

Наверное, он так и задремал, прислонившись головой к чужой кровати, потому что, когда он открыл глаза, тени переместились. Кейси снова уснул.

Заскрипела дверь, простучали по деревянным доскам шаги и замерли рядом. Кейси увидел ноги в блестящих, начищенных ботинках, серые шерстяные брюки.

– Вставай, – сказал Рэйнес.

Вздохнув, Кейси шевельнулся – и не сдержал протяжного стона, вырвавшегося из горла.

– Больно…

– Конечно. Но если ты встанешь, я сделаю так, что станет легче. Вставай, я не собираюсь тебя поднимать.

Кейси стиснул губы. Собравшись с силами, он поднялся на колени, постоял так немного, переводя дух, и встал. Его зашатало, но Рэйнес подхватил его и удержал.

– Дойдёшь до кухни?

Кейси вымучено кивнул. Придётся дойти.

С трудом дохромав до кухни, он медленно, опираясь на Рэя, опустился на лавку. Рэй осмотрел его спину. Никак не прокомментировав увиденное, он немного погремел ящиками буфета, а потом принялся втирать в спину Кейси терпко пахнущую мазь.

Руки состайника оказались неожиданно мягкими и чуткими; Кейси пришлось познакомиться с прикосновениями самых разных докторов, сестёр, санитаров и медбратьев, и такие касания были лишь у самых внимательных из них. Руки Рэйнеса были руками врача. Всё же при каждом его движении, даже самом бережном, Кейси стискивал пальцы на коленях, чтобы не крикнуть. Костяшки белели, и он готов был поклясться, что на ногах потом останутся синяки, которые, впрочем, вряд ли сравнятся с теми следами, что оставил на его спине Лутай.

– Мне иногда кажется, – тихо произнёс он, – что Лутай… Не переваривает меня.

Рэй не торопился что-то говорить. Смущённо помолчав, Кейси добавил:

– В смысле, я заметил, что ко мне он относится совсем не так, как ко всем вам.

Он тут же пожалел о своих словах, пожалел, что вообще раскрыл рот. Кейси не мог отделаться от чувства, что зачем-то оправдывается перед состайником, извиняется за свои слова. Заметил ли Рэй его тон? Ему не хотелось бы этого. Никто, включая его самого, не считал Кейси умным; вопросы были глупыми, а заискивающая интонация – ещё глупее.

Кейси прикусил губу, с покорностью ощущая, как его затапливает ощущение собственного ничтожества. С покорностью, потому что уже привык к этому ощущению.

– Лутай – это Лутай, – перебил его мысли Рэйнес. Голос его был полон снисхождения. – Не думай, что он обращается с тобой как-то по-особенному. Он со всеми одинаковый.

Кейси жарко вспыхнул, радуясь, что Рэй не видит его лица. Он не подумал, что состайник так воспримет его слова – будто он считает себя отличающимся от остальных, заслуживающим особое отношение.

– Я… – начал он, но Рэйнес его перебил:

– Лутай не самый приятный на свете собеседник и не самый удобный сосед. Он властный, нетерпимый, эгоистичный, не считается с остальными… Он наш доморощенный тиран. Но при этом, – тщательно взвешивая каждое слово, продолжил Рэй, – он хорошо управляется с делами. Когда Лутай станет мастером, его стая будет довольна. Я бы даже сказал, что этой стае повезёт. Если он, конечно, избавится к тому времени от излишней самоуверенности. Для некоторой уверенности в себе у него есть повод, но временами это ослепляет его. Однажды, – добавил он задумчиво, – чуть не ослепило на самом деле.

Кейси затаил дыхание, ожидая продолжения, но Рэйнес умолк, словно решил, что и так сказал уже слишком много. Он закончил мазать его спину, и Кейси осторожно повернулся. Положив руки на колени, Рэй спокойно смотрел на него блестящими, словно камешки на дне реки, тёмными глазами.

– Ты что, – пробормотал Кейси, поражаясь своей догадке, – не любишь Лутая?

Рэй криво улыбнулся.

– Вы с Мирайей прямо-таки яблоки с одной ветки. Так легко разбрасываетесь словом "любовь".

Кейси не нашёлся, что ответить.

– Зачем ты всё это мне рассказал?

– Он беспокоится, – ответил Рэй. – Бледный. Он думает, что ты мне не нравишься. Но постарайся понять: мне не нравится никто. Ни ты. Ни Лутай. Ни Мирайя. Ни кто-либо другой в этой стае или за её пределами. Кёна я ненавижу терпеть, и выношу его лишь потому, что Джек захотел, чтобы он тут был. Я не хочу, чтоб ты заблуждался на мой счёт – думал, что мы можем стать приятелями, или решил, не допусти Небеса, что я выделяю тебя из остальных какой-то особой… немилостью. Вот в чём дело, Кейси. Надо было, пожалуй, сразу объяснить тебе это.

– Почему же… Почему тогда ты занимаешься этим? – спросил Кейси, обведя рукой кухню. – Еда, и стирка, всё остальное… Ты заботишься о нас. И вот сейчас ты лечил мою спину, хотя я не просил. Зачем? Тебя заставили? Или Мирайя попросил?

Рэй пожал плечами.

– Никто не просил меня и не заставлял. Я это сделал, потому что у меня была такая возможность, и это не составило мне никаких трудностей.

Рэйнес медленно и тщательно стёр с пальцев остатки лечебной мази тряпицей, и, завинтив крышку, положил баночку на место, в ящик буфета.

– Я здесь живу с пятнадцати лет, а сейчас мне девятнадцать. И ты представить себе не можешь, сколько состайников у меня сменилось за эти годы. В количестве похороненных мертвецов меня обошёл, пожалуй, только Гастер, потому что он охотник уже почти десять лет, большая часть из которых прошли у Джека. Мне не нужны и не интересны эти мелкие внутренние распри и страсти. Мы все умрём однажды, рано или поздно. Понимаешь? По сравнению со смертью всё остальное – ерунда. Пустяк.

Кейси медленно поднялся со скамейки, как во сне.

– Я, пожалуй, пойду, – пробормотал он. – Спасибо большое за мазь. Ты мне очень помог.

– Не благодари, – мягко ответил Рэй. – Но лучше всего тебе сейчас поможет сон.

Мирайя сидел у колонки, спрятавшись среди высоких кустов. Минуты тянулись томительно, тягуче. В тёмной траве путались солнечные зайчики, под сырыми досками копошились мокрицы.

Мирайя готовился к этому, но всё равно вздрогнул, когда свистнул кнут и раздался первый крик. Руки сами сжались в кулаки, когда несколько секунд спустя Лутай закричал снова. Голос казался полупридушенным, и Мирайя подумал, что подмастерье закусил ладонь, чтобы заглушить свои вопли.

Джек всё бил; учитель будет махать кнутом, пока не устанет рука. Долгое время Лутай хранил молчание, и перед глазами Мирайи маячил его образ, стоящий на коленях перед козлами – окровавленный, скорчившийся от боли, кусающий собственную руку, чтобы младшие состайники не услышали и не узнали, что ему, такому сильному, всегда прямому и острому, как игла, тоже можно причинить боль.

Новый вскрик – и Мирайя схватился за голову, зажимая уши, зарычал сквозь зубы: лучше бы это его избивал сейчас Джек. И эта мысль привела его в бешенство. Сочувствовать Лутаю, жалеть его – что может быть глупее? Сколько он помнил, Лутай всегда, с первого дня его появления в стае открыто над ним насмехался. Поначалу, когда Мирайя боялся – его презирали. Когда он освоился и научился огрызаться – старший стал его бить. И на щиколотке до сих пор остался шрам открытого перелома после того, как подмастерье вздумал «поучить» его ходить. Впрочем, он быстро отбросил попытки запугать Мирайю и перестал поднимать на него руку. И Мирайя до сих пор не знал, запретил ли Джек истязать многообещающего бойца, быстро карабкающегося по лестнице рангов и приносящего деньги, или же Лутай сам понял, что это бессмысленно?

Но, когда Мирайя перестал бояться старших, когда сам Джек отдал ему должное, начав относиться спокойнее и тише, когда Мирайя ждал, надеясь, что скоро подмастерье примет его, как равного, и сам предлагал старшему дружбу – с Лутая слетела его надменная маска равнодушия, и он показал настоящую причину, толкавшую его унижать, избивать, насмехаться, держать в чёрном теле: омерзение.

Лутай не закричал – протяжно, высоко завыл.

Закрыв глаза, Мирайя опёрся затылком о холодный металл колонки.

Разве не этого омерзения он заслуживает? Разве это не то, что положено ему за все его грехи, которые он не только не искупает нынешней жизнью, а наоборот, множит без конца? Это так; но расплата оказалась настолько страшна…

Порой Мирайе казалось, что он уже умер и попал во мрак, и ему только мерещится, что он продолжает жить – в дополнение к и без того непосильной ноше наказания за прошлые ошибки. У какого-то народа – не хоттов ли? – есть миф, история о человеке, который усомнился, всего только усомнился на мгновение во всесильности своего божества. И божество, не терпя оскорбления, наслало страшную кару на того человека и всех его детей, и детей детей. И с той давней поры казнью Сара зовут наказание, которое не соразмерно провинности. И если это так, если он на самом деле умер и его дух странствует сейчас по изнанке Светлого мира, во мраке, то не Саровой ли страшной казнью его казнят?..

Вскоре Мирайя осознал, что крики стихли, а ещё какое-то время спустя тяжело прошаркал в кухню Джек. Скрипнул дверью, загремел ведром. Мирайя слушал, как он жадно пьёт воду, расплескивая её и сопя. Но вот он напился и, хрипло, устало вздохнув, побрёл к себе. Других звуков Мирайя не слышал, сколько бы ни напрягал слух. Где был Лутай и что он делал? Как долго Мирайя просидел, погружённый в свои мысли, и что успел пропустить мимо ушей, не заметив?

Он встал. Мастер сидел на бревне и тряпкой обтирал кнут.

– Если ты Одноглазого ищешь, – пробормотал Джек, не вынимая сигареты изо рта, – то он ушёл куда-то в лес.

Мирайя вздохнул, глядя на его сутулую фигуру.

– За что ты с ним так?

– Ты что, устроился быть здешним исповедником? – ухмыльнулся Джек, щуря глаза. – Не надоело ещё, а?

Мирайя слабо улыбнулся в ответ:

– Не понимаю, о чём ты.

– Да, да, – покивал ему Джек. – Иди уж к своему Лутаю. Он дурак, Бледный, – добавил он, когда Мирайя собрался уже уходить. – Можешь передать ему мои слова.

Мирайя отвернулся.

– Сам ему это скажи. Я тебе не посыльный.

Джек рассмеялся ему в спину.

Лутай сидел на коленях под деревом, прижавшись лбом к шершавому стволу. Мирайя подошел ближе, шурша опавшей листвой, не зная, что бы сказать – все слова были неуместны. Да и Лутай, конечно, не захочет, чтобы кто-то видел его таким. Зачем он вообще здесь? Но уходить было поздно.

– Чего пришел? – резко спросил Лутай, не оглядываясь.

Мирайя не сводил взгляда с его спины. Она всё еще кровоточила, влажно блестя в солнечном свете. Такие раны будут долго заживать, а болеть еще дольше. Джек не пожалел кнута, изукрашивая подмастерье.

– Позволь, я помогу.

– Пошёл вон! – огрызнулся Лутай и, резко обернувшись, скорчился от боли. – Мне твоя помощь не нужна.

– Я могу позвать Рэя. – Мирайя обошел Лутая и встал перед ним, скрестив на груди руки. – Его помощь ты примешь? Нельзя же сидеть вот так…

Лутай оскалился, одарив Мирайю бешеным взглядом.

– Я тебе сказал – вон пошёл. Мне ничего не нужно, понял? Иди Кейси сопли подтирай, а я не нуждаюсь!

– Лута…

– Добреньким прикидываешься?! – заорал Лутай так, что в кронах деревьев загуляло эхо, а с веток с криками спорхнули несколько испуганных птиц. – Сволочь ты лживая, хорош притворяться! Я тебя знаю! – Он закашлялся, сорвав голос.

Мирайя ощущал, как улыбка расползается по губам.

– Знаешь, знаешь. Ты вообще много что знаешь, ты же умный у нас.

– Не понял… Это ты что сейчас имеешь в виду? – тихо, угрожающе пророкотал Лутай, исподлобья глядя на собеседника.

Мирайя покачал головой.

– Ничего. Я ухожу, не злись.

И он действительно пошёл обратно, отвернувшись от Лутая. Он чувствовал полный ненависти взгляд, которым тот провожает его, но смог найти в себе силы идти, не оборачиваясь. Наверное, стоило и в самом деле отправить к нему Рэя, или попытаться привести сюда Джека, чтобы тот сам позаботился о своём подмастерье…. Но Мирайя не стал. Лутай сказал, что не хочет помощи, так пусть теперь и расхлёбывает сам, возится со своими ранами.

И снова Мирайю смущали два противоречивых чувства. Первым было злорадство. Лутай самодур, слов на ветер не бросает, и будет в одиночестве мучиться с больной спиной. Только вот…

Только вот…

Сидя в кустах у колонки, Мирайя захлёбывался слезами.