Кейджера Гора

Глава 25 Прощай фабрика!

Через приоткрытую дверь подсобки я видела, как он приготовил рабский мешок. Я уже далеко не первый раз была раскована и приглашена сюда.

— Заходи, — приказал он.

Прежде, чем взять мешок с полки, он показал мне на пыльный пол подсобки.

— Ложись здесь и увлажняйся — скомандовал мне Боркон. — И не трать мое время впустую.

Я тут же повалилась на спину и, закрыв глаза, начала думать о его энергии и силе, и о своем беспомощном рабстве. И уже всего через мгновение я была готова принять его. И мужчина не заставил себя долго ждать.

По окончании, повинуясь его жесту, все еще дрожа от пережитых эмоций, я заползла в мешок. Боркон натянул кожаный капюшон мне на голову, и затянул завязки, полностью лишая меня света. Следующим моим ощущением было то, что меня куда-то тащат по полу.

Потом он поднял меня в сидячее положение, и прислонил к чему-то спиной, скорее всего к стене. И ушел, а я осталась одна. В данном случае мое помещение в рабский мешок не было предназначено для того, чтобы оставить меня одну в состоянии полной беспомощности. Для этого, меня требовалось дополнительно связать и заткнуть рот кляпом. Вот тогда я была бы не в состоянии, ногтями или зубами, расковырять швы или прогрызть кожу. Впрочем, повреди я рабский мешок, хотя бы немного, и можно не сомневаться, что порки мне не избежать. Заключение девушки в такой мешок, кстати, является одним из способов наказания за провинность. Вот только в этот раз я не думала, что я наказана. По крайней мере, я не знала ничего такого за что Боркон мог бы меня наказать. Возможно, конечно, что я вызвала его неудовольствие. Но я как всегда, изо всех сил, пыталась быть такой, чтобы доставить ему максимум наслаждения. Можно предположить, что он рассержен на меня из-за синяка у меня под глазом, но это же не было моей виной. Этот синяк мне достался от Луты, вчера вечером. Если кого и следовало наказать за это, так ее, а не меня. Эта грымза дико ревновала нас с Эмили за то, что мы оказались в фаворитках у Боркона. Вчера вечером, после ужина, когда мой рабский огонь разгорелся с новой силой, я просто вынуждена была умолять Боркона о милости. И надсмотрщик, снизошел до моих рабских нужд, и разрешил ублажить его в своей комнате. И вот, когда я удовлетворенная и расслабленная вернулась в нашу общую спальню, а охранник закрыл за мной дверь, я и выяснила, что она не спала и поджидала меня.

Мое лицо до сих пор еще болело. Это же не моя вина, что Боркон совсем не обращает на нее своего внимания. Конечно, он волен выбрать любую из нас, хоть ее, хоть Эмили или меня саму, да хоть одну из наших прочих сестер по несчастью. Ни для кого на всей фабрике не было секретом, что она посчитала себя личной рабыней Боркона, в некотором специфическом смысле. С тех пор, как он всыпал ей своей плетью во дворе и окончательно поработил ее, она стала относиться к нему по собственнически. Что и говорить, она была лучшей работницей на нашей цепи. И все же наш мастер едва ли даже замечал ее. Иногда Лута даже попыталась начать работать немного медленной или выказывать неповиновение, дабы привлечь к себе его внимание, но чаще всего это заканчивалось для нее очередным ударом плети, и к тому же обычно от помощника мастера плети. Интересно, что окончательно смирившись со своим рабством, Лута перестала быть уродливой. Ее некрасивость была, и это теперь стало ясно, в значительной степени результатом вечно недовольного выражения ее лица, на котором отражались такие ее чувства, как расстройство, ненависть, и ее страдание. Но хотя она больше не была уродлива, от нее по-прежнему веяло, как мне казалось, какой-то простотой если не сказать обыденностью. С другой стороны эта ее невзрачность или грубоватость, время от времени, озарялась такими уязвимостью и мягкостью, что она казалась почти красавицей. И чаще всего это происходило, когда она оказывалась поблизости от Боркона. Не надо забывать, что упражнения и рабская диета тоже сделали свое дело, и ее фигура сейчас стала значительно лучше. Откровенно говоря, я не понимала, почему Боркон не давал ей возможности пройти испытание у своих ног. Я действительно не думала, что она оказалась бы такой уж плохой рабыней. Кстати, надо заметить, что и сам мастер плети, был далеко не самым писаным красавцем всего Гора. Что до меня, так для мужчины должен кое-что значить тот факт, что женщина не только желает служить ему глубоко, полностью и всеми способами, но еще и любит его.

Как же было жарко и душно в рабском мешке! Впрочем, я успокаивала себя тем, что это была, по крайней мере, отсрочка от работы у ткацкого станка. Что и говорить, это крайне утомительное занятие, ан за аном, будучи прикованной цепью, стоять у станка, управляя им.

Надо то поднимать и опускать нити основы, чтобы сформировать зазор, в который надо поместить уток. Постоянные броски челнока взад и вперед. А еще перемещение доски с трамбующей решеткой, подталкивание утка назад и закрепление его на месте. А потом еще нужно подавать ткань должным образом и правильно снимать ее со станка. И не забыть уделить внимание всяким роликам, противовесам и натяжителям.

Внезапно я почувствовала, как чьи-то руки начали расшнуровывать завязки рабского мешка.

— Ты — Тиффани, не так ли? — послышался мужской голос. — Ну-ка вылезай оттуда.

— Да, Господин, — прохрипела я.

Моим освободителем оказался один из служащих среднего звена. Этот отвечал за работу более чем десяти рабских цепей.

— Ты почему не за ткацким станком? — поинтересовался он.

— Я не знаю, Господин, — честно ответила я.

— Что Ты здесь делаешь?

— Я не знаю, Господин, — призналась я. — Возможно, меня наказали.

— И за что, если не секрет? — уточнил мужчина.

— Я не знаю, Господин, — призналась я.

— Ступай, — велел он, и проворчал: — На фабрике Эмильянус, племянник Минтара, а тут рабыни бездельничают.

— А что он здесь делает? — не выдержав, поинтересовалась я.

— Официально — это просто неожиданная инспекция, — все же ответил мне служащий, вместо затрещины, — но все опасаются, что есть и другие причины.

Почти бегом, я бросилась к своему станку.

— А вот Боркона стоит наказать, — услышала я сказанные мне вслед слова.

Боркон стоял поблизости от меня, и вид у него был совсем не радостный.

— Шаг вперед, детка, вот сюда, — приказал довольно молодой мужчина, — а теперь медленно покрутись передо мной.

Я повиновалась. Меня, тщательно осмотрели. Поворачиваясь, я увидела раздетую Эмили, стоящую у своего ткацкого станка, что был рядом с моим. На ее левой щиколотке отсутствовали кандалы, а свою тунику она держала в правой руке.

— Боркон, Ты, хитрая бестия, — упрекнул молодой человек. — И Ты решил скрыть от нас такой сочный кусок рабского мяса?

Тот служащий, что освободил меня из рабского мешка, как выяснилось, непосредственный начальник Боркона, бросил на надсмотрщика горящий негодованием взгляд.

— Ты — Тиффани, если не ошибаюсь? — уточнил молодой человек.

Говоривший со мной, хорошо одетый, в короткую шелковую бело-золотую накидку, молодой человек, был весьма недурен собой.

— Снять с нее цепь ткацкого станка, — приказал он Боркону. — Теперь, детка, встанет здесь, и снимет тунику.

— Да, Господин, — сказала я, покорно раздеваясь.

— Ты можешь встать на колени, — весело сказал он, и я моментально оказалась на полу у его ног. — А Ты хорошенькая, моя дорогая. Я не буду против, если Леди раздвинет колени.

Стремительно я раскинула свои ноги как можно шире. А Эмильянус уже повернулся к Эмили.

— Ты, кстати, тоже можешь прекратить изображать столб, и встать перед нами на колени, Эмили, — заметил племянник Минтара, а когда рабыня оказалась на полу, улыбнувшись добавил: — Ты, тоже весьма симпатичная куколка.

Эмили поспешно развела в стороны колени, обнажая перед ним свое нежное порабощенное лоно, и очаровательную мягкость своих бедер.

— Твоя кличка, «Эмили», очень красива, — отметил он. — И Ты, наверняка знаешь, то это варварское искажение, моего имени. Кажется, что сама судьба свела нас вместе.

— Возможно, Господин, — испуганно сказала девушка. — Спасибо, Господин.

— А Ты — варварка, не так ли, Тиффани? — снова повернулся он ко мне.

— Да, Господин, — признала я.

— И весьма пригожая, — добавил он окинув меня взглядом.

— Спасибо, Господин.

— Ты можешь не верить мне, Боркон, — засмеялся Эмильянус, но если бы не упорные слухи и сплетни, ходящие по конторе, я бы даже и не узнал, что наши ткацкие станки украшают две такие прелестницы.

Боркон благоразумно помалкивал.

— Они — две лучшие красотки на фабрике, — заметил племянник Минтара высокому, крепкому мужчине, стоящему поблизости.

— Они, конечно, симпатичны, — признал тот. — Но, по моему мнению, здесь немало прекрасных женщин прикованных к ткацким станкам.

Этот крепкий мужчина был управляющим фабрики. За все предыдущие пять месяцев, я видела его всего лишь дважды.

— Но эти являются лучшими на текущий момент, — заявил Эмильянус.

— Возможно, — нехотя признал управляющий.

— Этих, — ткнув в нас с Эмили, сказал юноша, — в мой дом.

Мы с Эмили испуганно посмотрели друг на дружку, а потом вслед удаляющейся процессии.

Сказать, что Боркон выглядел сердитым, не сказать ничего. Он был в ярости. Зато Лута светилась от радости.

— Я прошу позволить служить для Вашего удовольствия, Господин, — взмолилась Лута, бросаясь к ногам надсмотрщика. Цепь, приковывающая ее левую лодыжку к ткацкому станку, жалобно звякнув, натянулась до предела. Женщина опустив голову, покрывала поцелуями ноги Боркона. Никогда прежде, насколько я знала, она не была настолько смелой. Конечно, на фабрике ни для кого не было секретом ее отношение к мастеру плети, но до сих пор она как-то сдерживалась. Хотя в действительности, Лута сгорала от любви с того самого первого дня во дворе, приблизительно пять месяцев назад.

— И какая у меня может быть потребность в такой тарскоматке? — возмущенно проворчал Боркон.

Лута подняла к нему голову, и посмотрела в глаза, любовно, умоляюще. Я видела, что диета и упражнения сделали свое дело, превратив ее фигуру в нечто захватывающее. Ее лицо, несмотря на простоту и невзрачность, наполнившись мягкостью, нежностью и уязвимостью теперь выглядело совсем иначе, чем в первый день, и его, без преувеличения, можно было назвать очень красивым.

— Тогда возьмите меня в Ваше логово, Господин, и покройте меня, как делает это хряк со своей тароскоматкой, — вдруг сказала Лута. — Я молю сделать меня Вашей самкой тарска, Мой хряк.

Боркон, совершенно пораженный, ее словами, смотрел вниз на нее, и кажется только сейчас заметил произошедшие в ней изменения.

— Кх, возможно, — смущенно прокряхтел он.

От созерцания столь неожиданного зрелища, меня отвлек рабский браслет, защелкнутый на моем левом запястье. Второй браслет наручников оказался на правом запястье Эмили. Теперь мы оказались скованы между собой тремя прочными стальными звеньями цепи. Мы с Эмили испуганно посмотрели друг на друга.

— Вперед, девки, — скомандовал служащий фабрики, тот самый, который выпустил меня из мешка, и являлся непосредственным начальником Боркона.

— Да, Господин, — хором ответили мы с Эмили, и последовали за ним по длинному проходу между ткацкими станками.

Мы были голыми, скованными между собой, но неся фабричные туники в руках, мы уже понимали, что наша судьба делает очередной поворот, и возможно не в худшем направлении.