Кейджера Гора

Глава 23 Цепь

— На спину, — скомандовал мужчина, — держать руки чтобы я их видел, ладонями вверх.

Я послушно выполнила команду.

— Теперь перекрести запястья перед собой, — приказал он.

Едва я выполнила и эту команду, как он, одной своей рукой, схватил обе моих. В его железном захвате я оказалась беспомощной как ребенок. Он легко, как пушинку, вздернул меня на колени, и, подняв фонарь, осмотрел место где я лежала. Лишь после этого он, опрокинул меня на спину и отпустил руки.

— Я безоружна, — сказала я. — У меня нет никакого оружия. Я совершенно беззащитна. Пожалуйста, будьте добры ко мне.

— Дурбар! — громко позвал мужчина, и повесил фонарь, зацепив его крюком за продольную жердь тента.

— Я не та, за кого Вы меня приняли, — заявила я ему. — Я — свободная женщина. Я не рабыня. На мне нет ни ошейника, ни клейма. Вы сами можете это легко увидеть.

— Ты — свободная женщина? — спросил он скептически.

— Да, — ответила я. — И я отчаянно нуждаюсь в помощи. Я надеюсь, что Вы будете добры ко мне, и дадите мне еды и одежду, и возможно ссудите деньгами, и подскажите, как я смогу возвратиться в свой дом в Лидиусе. Он находится на реке Лауриус. К востоку от него расположен город Лаура.

— А твой Лидиус к северу или к югу от Кассау? — вдруг спросил он.

— К северу, — наудачу бросила я.

— А вот и нет, — усмехнулся он. — К югу.

Вокруг меня послышались подобострастные женские смешки.

— Твой акцент, — заметил он, — скорее указывает, что Ты могла бы быть с Табора.

— Да! — ухватилась я за его слова, как за соломинку. — Мои родители устроили мне партнерское соглашение на желаемое мной, и я сбежала. Я хотела бы пойти куда-нибудь в другое место.

— Табор далековато, — задумался он. — Ты, что же, прошла весь этот путь пешком?

— Да! — ответила я.

— Вот уж странно, — хохотнул он, — особенно если учесть, что Табор — это остров.

Вокруг меня, в фургоне смеялись женщины. А вот мне было не до смеха, слезы заполнили мои глаза.

— Что случилось? — спросил парень, подошедший к фургону, застегивая на себе пояс с оружием.

— Глянь, что у нас тут, — сказал первый мужчина.

— Ого! — удивленно воскликнул тот, кого, по-видимому, звали Дурбар.

— И она утверждает, что была свободной женщиной, — сказал первый.

— Конечно, — усмехнулся Дурбар.

— На меня напал мужчина, — захныкала я. — Он украл мою одежду! Он остриг мои волосы!

— Если Ты — свободная женщина, — заговорил со мной Дурбар, — то, что Ты делаешь здесь, ползая среди рабынь?

— Я боялась, — честно призналась я.

— Если Ты — действительно свободная женщина, то чего Ты боялась? — поинтересовался первый мужчина.

— Вы правы, — сказала я. — Я — свободная женщина. И я не должна была бояться.

Оба мужчин захохотали, и закованные в цепи женщины радовались не меньше. Я удивленно крутила головой, переводя взгляд с лица на лицо. Я видела, как их насмешили мои слова. Я видела ошейники и цепи на их шеях. Как же глупо я себя почувствовала. Меня снова обвели вокруг пальца! Очевидно, в ситуации подобной моей, у свободной женщины было немало поводов, чтобы опасаться за свою судьбу.

— Я голодна, — всхлипнула я. — Я очень голодна. Я очень хочу есть. Пожалуйста, дайте мне что-нибудь поесть.

— Принеси ей что-нибудь, — велел первый мужчина Дурбару, — что-нибудь соответствующее.

Парень спрыгнул с фургона и исчез в темноте ночи, чтобы через какое-то время вернуться, держа в руке деревянную чашку, заполненную сухой, порошкообразной массой. Он плеснул туда немного воды, и сунул посудину мне в руки. Некоторые из женщин, при этом засмеялись.

— Перемешай это пальцами, — пояснил мне первый мужчина, а затем, обернувшись к Дурбару, скомандовал: — Осмотрись вокруг лагеря. Глянь, не прячется ли там еще кто-нибудь. Сюрпризы нам не нужны. Одного хватит.

— Я здесь одна, — сказала я им, но Дурбар, все же, ушел на обход.

После того как я смешала воду с сухой массой, в чашке получилось что-то вроде холодной каши, и я принялась, поднеся чашку ко рту, прямо пальцами, нетерпеливо уплетать эту жирную, влажную субстанцию.

К моменту возвращения Дурбара, я уже прикончила, большую часть того, что было в чашке, и теперь отчаянному подбирала последние крошки, как животное, вылизывая чашку, стараясь не пропустить даже малейшей частицы столь простой, но столь драгоценной и живительной пищи.

— Ты отлично ешь рабскую кашу, — заметил первый мужчина, и со стороны прикованных женщин опять послышался подобострастный смех.

Я опустила голову. Чашку у меня забрали. Оказывается это была рабская каша. Я знала, что эта еда, употребляемая с различными добавками, была чрезвычайно питательна. Ее специально разработали для кормления рабынь, чтобы сохранять их здоровыми, стройными и красивыми. Но с другой стороны, хотя и я поглотила эту массу с жадностью давно не евшей собаки, мне стало понятно, что даже не голодавшая рабыня, через некоторое время на подобной диете, начнет отчаянно стремиться довести качество своих услуг владельцу до высочайшего уровня, ради того, чтобы он счел целесообразным предоставлять ей, хотя бы объедки со своего стола.

— И после этого, Ты все еще утверждаешь, что была свободной женщиной? — спросил первый мужчина.

— Да, — ответила я.

— У Тебя тело рабыни, — заметил он.

— Это не моя вина, — сказала я, — что у меня тело рабыни.

— Ты умеешь читать? — уточнил он.

— Нет, — призналась я.

— Как Тебя зовут?

За мгновение у меня в голове промелькнуло множество вариантов, но я остановилась на том, который позволял не запутаться.

— Тиффани, — ответила я. — Ла Тиффани!

— Что это за имя? — удивился он.

— Я не знаю, — удивилась я не меньше.

— Необычное имя, — заметил мужчина.

— Может это — варварское имя, — предположил Дурбар.

— Ты что — варварка? — спросил первый.

— Возможно, — сказала я, и увидела презрение на лицах некоторых из окружавших меня, сидевших на цепи рабынь.

— Смотри-ка, — сказал первый мужчина, схватив меня за плечо, и поворачивая его к свету. — Точно, варварская метка.

Я не видела способа, как можно объяснить наличие этого шрама от прививки без того, чтобы не дать ясно понять своего не гореанского происхождения. Прививка была связана с болезнью, которая, насколько мне было известно, на Горе никогда не существовала.

— Встань на ноги, вот здесь фонарем, — указал мужчина. — И открой рот. Шире!

Мне ничего не оставалось кроме как подчиниться.

— Ну-ка Дурбар, подойди сюда, — велел он, и парень присоединился к нему. — Видишь вон там сзади?

— Ага, — кивнул Дурбар.

Еще с детства у меня стояли пломбы в некоторых коренных зубах с левой стороны.

— Эти штуки весьма часто встречаются у варварок, — заявил первый мужчина.

— Точно, — согласился Дурбар, но тут же добавил. — Но, мне приходилось видеть такие и в зубах некоторых гореанских девушек. Люди из касты врачей делают подобные вещи.

— Тоже верно, — признал первый.

Эти мужчины должны были бы знать, что, несомненно, такие пломбы можно иногда найти и во ртах некоторых из гореанских мужчин. Но, с другой стороны, эти мужчины, конечно, врятли хвастались им подобным украшением. А вот во рты девушек, да еще и рабынь, им заглядывать приходилось часто. Одной из первых вещей, которыми обычно интересуется потенциальный покупатель в женщине, рассматривая ее покупку, является количество и состояние ее зубов.

— Ляг на спину, — приказал мне первый мужчина, — как Ты лежала прежде.

Я так и сделала.

— Ты — варварка? — спросил он строго.

— Да, — честно признала я, не видя, каким образом в свете открывшихся фактов, можно было надеяться скрыть от них свое происхождение.

Некоторые из женщин засмеялись. Похоже, варварское происхождение считалось среди них позором. Однако к моему беспокойству, мужчины, как мне показалось, рассматривали меня без презрения. Скорее они смотрели на меня с определенным интересом. Я тогда еще не ясно понимала того, какое довольно специфичное положение занимали рабыни-варварки на Горе. Подобострастные и униженные, обученные чувственным интимным искусствам, они часто стоили весьма дорого, и многие гореанские мужчины считали их идеальными объектами, среди прочих таких же, для утоления своей самой первобытной и отвратительной сексуальной жажды.

— Ты говоришь на гореанском языке слишком хорошо, — заметил мужчина. — Настолько хорошо, что я не смог различить твой акцент. До последнего момента, я даже не был уверен, что Ты варварка.

— Спасибо, — автоматически поблагодарила я его за похвалу, понимая, что лежа в их ногах, на подстилке на дне рабского фургона, под их заинтересованными, оценивающими взглядами, я смотрелась по-настоящему женщиной.

— Что Вы собираетесь сделать со мной? — испуганно пролепетала я.

Первый мужчина лишь пожал плечами, и сказал:

— Передадим Тебя властям.

— Пожалуйста, не делайте этого, — взмолилась я. — Пожалуйста!

Но они продолжали, молча разглядывать меня.

— Пожалуйста, — заплакала я. — Пожалуйста, пожалуйста!

Жалобно всхлипывая, я потянулась к ним всем телом.

— Шлюха! — тихо прошипела одна из сидевших на цепи рабынь.

— Пожалуйста, — хныкала я. — Пожалуйста!

— Пожалуй, мы Тебя испытаем, — сказал мужчина. — Давай Дурбар, Ты первый.

Я всем телом дернулась навстречу парню, стремительно присевшему, между моими ногами. Насколько я поняла, Дурбар не был главным в их паре. Его задачей было разогреть меня для использования другого, того, кому мне предстояло особенно понравиться.

Несколькими енами позже, уже оказавшись в руках лидера, старшего возницы, я внезапно вскрикнула от страха и удивления. Моим намерением было особенно понравиться ему, но, внезапно, оказалось, что я сама начала терять контроль над собой.

— Нет! Пожалуйста, остановитесь! — отчаянно закричала я, при этом изо всех сил вцепившись в него. — Остановитесь! О-о-ой, остановитесь!

Я стиснула зубы так, что казалось, они сейчас лопнут от напряжения.

Мои ногти впились в его руку и спину.

— Шлюха! — презрительно прошипела одна из рабынь. — Шлюха!

— О боже! — закричала я. — Я чувствую это! Пожалуйста, остановитесь!

Но это животное только смеялось, не собираясь останавливаться.

— Я не могу больше этого терпеть! — плакала я, но мужчина даже не снизил темпа своих движений!

То ощущение, которое Спьюсиппус лишь начал будить во мне, то самое, что привело меня в такой ужас, теперь, непреодолимо, начало разгораться с новой силой где-то в глубине моего живота. Я не знала того, на что это будет похоже, когда окончательно вырвется наружу, уже не говоря о его последствиях.

— Не-е-ет! — простонала я, и полностью отдалась ему.

— Шлюха, шлюха, шлюха! — злобно шипя, скандировала какая-то рабыня.

Изумленная, пораженная, дрожащая, я что было сил, сжимала его в объятиях. Отчаянно вжимаясь в его тело, я все никак не могла поверить тому, что я только что почувствовала.

— Пожалуйста, не отпускайте меня, — хриплым шепотом взмолилась я. — Держите меня, еще хотя бы мгновение! Не отпускайте меня! Держите меня, пожалуйста!

— Ну и шлюха же она, — заметила одна из рабынь.

— Это точно, — поддержала ее другая.

Я так и лежала, вцепившись в сильное мужское тело, пытаясь справиться и осознать свои чувства и эмоции. Я же всего лишь собиралась понравиться ему. Я на самом деле только хотела, сделать немногое — доставить ему большое удовольствие. Но что же тогда произошло со мной. Было такое ощущение, как будто внезапно он перехватил контроль над моими телом и душой у меня самой. Он взял управление ими в свои руки. Он внезапно начал заставлять меня двигаться и реагировать на его действия согласно его желанию, а не моему. Он буквально не оставил мне выбора. Он вынудил меня отдаться ему. Мне страшно было даже подумать об этом, но он заставил меня раскрыться перед ним как простую рабыню. Именно это и разочаровывало меня в том, что произошло — мое пребывание в положении рабыни. Да, я собиралась служить ему, ублажить его, доставить ему удовольствие. Вместо этого я сама была принуждена чувствовать удовольствие и даже, безальтернативно отдаться ему.

— Вы довольны мной? — с надеждой спросила я.

— Да, — признал он, и я от избытка чувств поцеловала его в плечо, в благодарность за полученное наслаждение.

Даже притом, что он оставил мне мало шансов доставить ему удовольствие, он все же, очевидно, нашел меня приятной. Мне пришло в голову, что женщины, могут сделать приятное мужчинам разными путями. Возможно, что — одним из этих путей является способ, когда женщина предоставляет мужчине возможность делать с ней, все что он выберет для нее, все что пожелает и как пожелает, чтобы насладиться ею.

Я снова беспомощно поцеловала его, и он немного отстранившись от меня, позволил осмотреться. И первое, что бросилось мне в глаза, была цепь, пристегнутая к общей цепи фургона. А на конце этой более короткой цепи висел открытый ошейник, который был тут же приложен к моей шее и замкнут. Дрожащей от страха и возбуждения рукой я коснулась его. Вот я и оказалась на той же самой цепи, что и другие женщины.

Мужчина встал, я осталась лежать у его ног, на деревянном, застеленном одеялом, дне рабского фургона, прикованная цепью. Он превосходно попользовался мной. И мне оставалось только гадать о своей судьбе. Кто знает, возможно, теперь его развлечет взять, и передать меня властям. Я не знала.

— Ты все еще утверждаешь, что была свободной женщиной, Тиффани? — спросил он.

— Почему нет? — вопросом на вопрос ответила я.

— Да потому, что у Тебя чувства и рефлексы рабыни, — усмехнулся он.

— Я ничего не требую, — прошептала я, побежденная и закованная.

— Ты действительно свободна? — уточнил он.

— Да, но ведь это уже не имеет значения, не так ли? — спросила я.

— Совершенно никакого, — кивнул он.

— А что думаете, Вы? — решилась узнать я его мнение.

— Я уверен, что Ты — рабыня, — сказал он.

— Я не заклеймена и на мне нет ошейника, — напомнила я ему, — если, конечно, не считать транспортировочного ошейника цепи фургона.

— Думаю, мы решим этот вопрос, — усмехнулся он, — Еще до прибытия в Ар.

Я пораженно уставилась на него, но, повинуясь его взгляду, быстро встала на колени перед ним, уперевшись ладоням в пол.

— И привыкай обращаться к свободным мужчинам не иначе как «Господин», а к свободным женщинам — Госпожа, — велел мужчина.

— Да, Господин! — покорно сказала я.

— И еще, Ты здесь — самая низкая девушка, — объявил он, и заметив мое непонимание, добавил: — это значит, что Ты, обращаясь к своим сестрам по цепи, также говоришь «Госпожа».

— Да, Господин! — заплакала я.

— Теперь Ты — фабричная девка, Тиффани, — сказал он.

— Да, Господин! Спасибо, Господин! — утирая слезы, сказала я, и склонив голову, покрыла его ноги поцелуями благодарности.

Он тогда развернулся и ушел, прихватив с собой фонарь, оставив меня в темноте фургона. Дурбар последовал за ним.

А мне не осталось ничего иного, кроме как лежа рядом со своими сестрами по цепи, попытался собрать вместе свои разбегающиеся мысли. Я снова оказалась в плену, и это пугало меня. Кроме того теперь я могла лишь развлекать себя мыслями об очередном побеге, в реалистичность которых сама не верила. Ну не надеяться же мне, право, что некие таинственные мужчины, опять внезапно появятся, чтобы освободить меня, как это произошло в лагере Майла из Аргентума. Или поверить в то, что эти мужчины, несомненные профессионалы в части обращения с живым товаром, вдруг захотят, подобно Спьюсиппусу, использовать деревянный ящик для рабской конуры.

Кроме того, насколько мне было известно, охрана за высокими серыми фабричными стенами была доведена практически до абсолюта. К тому же, можно не сомневаться, что когда я окажусь за теми стенами, я уже буду отмечена и клеймом, и ошейником. Можно добавить, что если там рабыням и разрешено одеваться, то только в специальную одежду предприятия, так что даже если бы кому-то из рабынь действительно удавалось выбраться за стены, то можно было не сомневаться, что ее моментально схватит первый же свободный мужчина и возвратит владельцам завода.

И уж конечно хозяевам заводов не было нужды арендовать слинов, они у них были свои, и для того, чтобы охранять двор ночью и для того чтобы, если потребуется, преследовать рабынь. Нет, девушки не сбегали с фабрик.

Признаться, я была крайне напугана перспективой попасть на фабрику, ибо за ними закрепилась дурная слава, одних из самых низких и самых тяжелых для рабов мест на Горе. Это могло стать концом Тиффани Коллинз, я просто до дрожи в коленках боялась, попасть на гореанскую фабрику в качестве рабыни. Но с другой стороны я искренне и радостно, поцеловала ноги извозчика за оказанное им милосердие. Ведь стоило бы ему передать меня властям, и я, в конечном счете, мгновенно была бы возвращена Спьюсиппусу, как его беглая Лита, чтобы впоследствии, уже, скорее всего в цепях, оказаться в Аргентуме, где меня ожидала награда в виде острого кола. Так что, как это ни странно, но именно на фабрике в Аре, я окажусь в безопасности, надежнее всего спрятанная от моих преследователей. Там, хотя и рабыней, но у меня будет крыша над головой, еда и защита. Врятли кому-то придет в голову искать на фабрике Татрикс Корцируса, уж конечно никому в Аре. Таким образом, меня обуревали смешанные чувства в этом вопросе. В некотором смысле, я могла успокоиться и больше не бояться захвата. Это уже произошло со мной, теперь бы пережить его последствия. Чего уж лгать самой себе, вопрос моей поимки, был лишь вопросом времени. Вполне вероятно, что это произошло бы точно также как и в этот раз, лишь на день — два позже. Можно утешить себя тем, что мне больше нет нужды добывать еду и вздрагивая от любого шороха, постоянно прятаться от всех. Я больше не невежественная голая беглянка, испуганная, несчастная, замерзшая и голодная.

Но независимо от того, какие «за» и «против» имелись у моего нынешнего состояния, они были теперь чисто теоретическими. Фактически же, я снова оказалась во власти мужчин, и лежу теперь в рабском фургоне, да еще и с цепью на шее.

Я не думала, что по-прежнему оставалась той же Тиффани Коллинз, что была прежде. Второй взявший меня мужчина, старший из этих двух возниц, прекрасно дал мне это понять. Теперь-то мне было известно, что именно могло быть сделано со мной. Мне этого уже никогда не забыть. Мужчина может в любой момент вынудить меня отдаться ему полностью, как рабыня. И это знание заставляло меня чувствовать себя особо беспомощной. Теперь я окончательно поняла, что мужчины, по своей сути, рабовладельцы. Но, также, мне уже никогда не забыть, тех диких, вздымающихся, подавляющих эмоций, захлестнувших меня. И конечно, я страстно жаждала почувствовать их снова. Испуганно, но также до крайней степени возбужденно и заинтриговано, я почувствовала, что позади тех ощущений, еще в большей глубине моей души, могли скрываться и другие, многократно более сильные и потрясающие, почти непознаваемые, но родственные им эмоции и чувства. Кто, спрашивала я себя, смог бы достичь тех глубин океанов чувств и успешно нанести их на карту страны любви? И меня напугало то, что теперь мне самой требуется подчиняться мужчинам, и отдаваться полностью, как рабыня. Это не было просто вопросом чувствительности, но вовлекало весь набор чувств, мыслей и эмоций. Я хотела любить и служить, удовлетворять не только в интимном плане, но всеми способами, ничего не просить и отдавать все. Но куда же теперь мне деваться от сильнейших телесных чувств, разожженных во мне. Я в отчаянии, закусила край одеяла и заерзала.

— Ты будешь лежать спокойно! — тут же возмутилась женщина рядом.

— Да, Госпожа, — пробормотала я. — Простите меня, Госпожа.

Я не должна позволить им сделать из меня рабыню, решила я. Я должна бороться с этими чувствами, с этими эмоциями. Я должна попытаться вести себя как свободная женщина, уговаривала я себя. Я должна оставаться инертной и холодной. Но будет ли у меня шанс сделать это, если мне уже скоро выжгут клеймо, наденут ошейник, и я окажусь под плетью в бескомпромиссной неволе гореанских рабовладельцев?

Нет, я не должна позволить им зажечь огни рабыни в моем животе!

Но что я смогу противопоставить, если им стоит просто захотеть сделать это, и тогда они загорятся вновь, и это будет замечено всеми. Тогда, моя бедная Тиффани, Ты будешь рабыней уже наверняка.

— Да Ты уже — рабыня наверняка, Тиффани, и Ты знаешь это, — казалось, засмеялся мой внутренний голос, тот самый, который в прошлом уже издевался надо мной, еще там, в покоях Татрикс, приказывая мне то целовать плеть, то рабское кольцо.

— Возможно, — сказал я сама себе.

В сумерках я начала различать фигуры спящих женщин. Близился рассвет. Скоро фургон продолжит свой путь бы восток на Аргентумской дороге, и достигнув Виктэль Ария, повернет на юг.

Получается, что осталось совсем немного времени, до прибытия в Ар, где меня поработят по закону. Я стану, рабыней на Горе, юридически, полностью!

Теперь я уже с нетерпением ожидала ошейника и клейма. Теперь они были неизбежны. Мне просто не оставляли никакого выбора в этом вопросе. Хочу я того, или нет, но они вскоре будут помещены на меня. Теперь я уже надеялась, что буду хорошо выглядеть в своем ошейнике, я надеялась, что клеймо будет красиво смотреться на моей ноге. Оно потрясающе выглядит на большинстве женщин, и я надеялась, что не буду отличаться от них. Все же интересно, была ли я действительно прирожденной рабыней.

Интересно, подумала я, неужели я изначально была предназначена для ошейника и клейма.

— Возможно, — вынуждена была признать я.

Мне оставалось только надеяться, что прикосновение раскаленного железа не окажется слишком болезненным. Ведь это делалось не ради причинения боли, а для того, чтобы метка осталась навсегда.

— Ты не спишь, — шепотом заметила женщина подле меня.

— Да, Госпожа, — призналась я.

— Ты можешь быть красоткой, и мужчины будут любить Тебя, но не советую Тебе думать, что Ты лучше нас, — предупредила она.

— Да, Госпожа, — тихонько прошептала я, стараясь не разбудить остальных.

— Ты — всего лишь маленькая Шлюха, — с презрением сказала она.

— Да, Госпожа.

— И Тебе, также как и нам, предстоит стать рабочей рабыней, моя дорогая, — напомнила мне женщина.

— Да, Госпожа.

— А теперь засыпай, распутная варварка, — приказала рабыня.

— Я попробую, Госпожа, — пообещала я, но в это мгновение, в моей памяти вновь всплыли воспоминания о тех бешеных ощущениях, что вызвал во мне возница, и я непроизвольно застонала и дернулась.

— Да тихо Ты уже! — возмутилась женщина.

— Да, Госпожа. Сожалею, Госпожа!

Я лежала среди рабынь, прикованная цепью вместе с ними, на подстилке закрывшей твердые доски настила фургона, под брезентом. Снова не выдержав, я повернула головы и зажала одеяло в зубах. Против моей воли, мои бедра зашевелились.

Я боялась.

Я боялась того, что рабский огонь уже пылал в моем животе.