Кейджера Гора

Глава 24 Фабрика

Я стояла в длинной очереди, приблизительно из двадцати девушек, во дворе одного из ткацких цехов фабрики Минтара из Ара. Мы все были раздеты.

Позади нас послышался скрип закрывающихся вторых из пары тяжелых входных ворот. Я с грустью посмотрела назад, и вокруг себя, осмотрев двор, и отметив высокие стены, и караулки охраны.

— Даже не думай о побеге, Тиффани, — предупредила девушка, стоявшая позади меня, которую назвали Эмили.

— Отсюда есть только один путь, — усмехнулась следующая за ней девушка, — и этот выход должен Тебе понравиться, надо всего лишь стать приятной для мужчин.

Почти любая женщина, я подумала, могла стать приятной для мужчин.

Я уже знала, что даже те женщины, которые, объективно, казались простушками, быстро меняли свое отношение, и покорившись и уступив своей женственности, и своим самым глубинным эмоциям, вполне могли расцвести небывалой красотой. Однако, находясь на фабрике, немногие из них знали бы это. Возможно, такие женщины, до ужаса боящиеся мужских прикосновений, могут неопределенно долго оставаться в цехах, отрабатывая свои долгие утомительные смены, прикованные цепью за левую щиколотку к ткацкому станку. Подобные фабрики, кстати, как и некоторые другие низкие виды рабства, такие как, общественные кухни и прачечные, практически играют роль наказания за уголовные преступления на Горе.

Например, свободная женщина, приговоренная к рабству, скажем, за преступления или долги, может по приговору суда, обнаружить себя порабощенной и проданной за гроши в такое вот рабство. Такие виды рабства также обеспечивают место, для использования женщин, которые, как считается, ни для чего иного не годятся. Оказавшись здесь, большинство женщин, уже в течение короткого времени, стремится убедить рабовладельцев в том, что они имеют еще немало потенциальных возможностей для служения и удовольствий. Если же женщина предпочитает оставаться в таком рабстве, то и это будет сочтено владельцами вполне приемлемым вариантом.

— Но это, также, очень опасно, — заметила другая девушка, — если доставлять им слишком много удовольствий, надсмотрщики могут припрятать Тебя и держать для себя.

— Вы — все шлюхи, — зло заявила крупная, некрасивая женщина — Лута, стоявшая позади нас.

Послышался хлесткий удар плети, и мы все испуганно вздрогнули. Никто из нас не хотел бы почувствовать ее ремни на своей голой коже.

— Никаких разговоров в очереди, — зычно приказал мужчина, и мы все опасливо замолчали.

Луте не стоило говорить так громко. Я не думаю, что мужчина имел что-то против того, что мы шепотом переговаривались между собой.

Луту я боялась до колик. Это была крупная и сильная женщина, и я совершенно точно могла сказать, что я ей не понравилась.

— Следующая, — рявкнул сидевший за столом мужчина, и мы все дружно сделали шаг вперед.

Из женщин того рабского фургона с Аргентумской дороги, в этой очереди со мной остались лишь две: Эмили и Лута.

Хотя Эмили и носила земное имя, она была гореанкой. На Горе обычным делом является использование земных женских имен в качестве рабских кличек. Если Вы Земная девушка, то вполне вероятно, где-нибудь на Горе, Вашим именем зовут самую никчемную рабыню. Точно так же, если Вы, будучи доставлены на Гор, назовете свое имя, то здесь никто не усомнится, что нося такое имя, Вы являетесь рабыней. Впрочем, если Вас вдруг доставили на Гор, то Вы уже и так рабыня.

— Следующая, — объявил клерк, и мы продвинулись еще на шаг.

Сейчас ошейника на мне не было. Его сняли с меня несколькими енами ранее, как раз пред тем, как поставить меня в эту очередь. Я и носила то его всего считанные аны.

Не доезжая до черты города, в окрестностях Ара наш фургон загнали в огороженную область рядом с конторой мужчины, обслуживающего различные предприятия Минтара, в том числе и его фабрики. Там нас рассортировали, рассадили по закрытым рабским фургонам. Обычно рабынь не транспортируют по улицам Ара в открытых фургонах, из уважения к чувствам свободных женщин. Пока остальных рабынь сортировали и распределяли по повозкам, Тенрак, как звали старшего возницу, сводил меня в ближайшую кузню.

Там-то и было сделано со мной нечто неизбежное и крайне болезненное, после чего, теперь уже фактически рабыней, я была возвращена в место хранения и сортировки, и где мне надели транспортировочный ошейник. Другие рабыни уже носили подобные украшения, имевшие различную цветную маркировку, обозначавшую те, или иные места нашего назначения. Кстати, согласно законам Ара, все рабыни должны носить некий видимый символ неволи. Обычно — это ошейник. Хотя иногда встречаются ручные или ножные браслеты.

В первый раз в моей жизни меня везли стандартном рабском фургоне.

Мои лодыжки были прикованы к центральному стержню. Девушки заходили в фургон строго в соответствии с распоряжениями возниц, основанными на графике поставки, Первые рабыни, которые будут доставлены в назначенное им место, загружались последними, и оказывались ближе всех к заднему борту фургона, и так далее.

Нас всех проверили перед проездом через большие ворота Ара. Гвардеец забрался в фургон, и присев, занялся своим делом.

Я, голая, в ошейнике, отмеченном цветным кодом, с закованными в кандалы ногами, как и все остриженная, не привлекла к себе излишнего внимания. Разве что, вскрикнула от неожиданности, когда один из гвардейцев, уже покидая кузов, вдруг агрессивно схватил меня за интимные места. Я испуганно подскочив, ужасно испуганная, попыталась прикрыть себя. Но он уже ушел. Дрожа от страха и волнения, я смотрела ему вслед. Сказать, что я была напугана, это все равно, что не сказать ничего. Но как же он был нагл со мной! Впрочем, чему удивляться, ведь теперь я была всего лишь рабыней. Тут-то я и заметила, ненавидящий взгляд Луты. Я не посмела встречаться с ней глазами, и поспешно уставилась в пол. Через мгновение фургон уже въезжал в Ар через большие ворота.

— Следующая! — скомандовал клерк, и вот я уже стою, нагая, перед его столом.

— Бедро, — отрывисто приказал он.

Я повернулась боком к нему, таким образом, чтобы продемонстрировать ему свое левое бедро.

— Стандартное клеймо кейджеры, — произнес он, делая пометку в каталоге, и приказал: — Смотри на меня, девка.

Я покорно подняла глаза.

— Прибыла остриженной, — заполнил он следующую строку. — Как звать?

— Как пожелает Господин, — быстро ответила я стандартной фразой.

— Как Тебя назвали прежде? — спросил он. — Быстро!

— Меня называли Тиффани, — ответила я, чуть замешкавшись.

— Хорошо, теперь Ты — Тиффани, — сказал клерк и сделал еще одну пометку в своем свитке.

— Да, Господин.

Мне показалось, что этот мужчина, в отличие от возниц, уже слышал этого имя прежде. Возможно, какая-то другая Тиффани, когда-то стояла перед этим столом, отвечая на те же вопросы. А еще я поняла, что меня только что назвали. Да, я потеряла свое прежнее имя «Тиффани Коллинз» несколько анов назад, когда меня заклеймили, и когда я окончательно превратилась в рабыню. То имя закончилось, улетучилось вместе с дымом от моей сгорающей плоти, когда к ней прикоснулось раскаленное железо. В станок для клеймения заперли свободного человека, а выпустили уже простое животное. Имя «Тиффани» осталось при мне, превратившись в простую кличку рабыни, в прозвище, которое могло бы быть удалено или изменено по прихоти рабовладельцев. Теперь я носила имя «Тиффани» так же, как Сьюзан носила имя «Сьюзан», как домашнее животное носит кличку, данную ему желанием и решением хозяина.

— Опыт работы на фабрике есть, Тиффани? — поинтересовался он.

— Нет, Господин.

— Обойди стол, и встань на колени вот здесь, — указал он.

Когда я оказалась на коленях у угла стола, он наклонившись и придерживая левой рукой мою левую грудь, жирным карандашом прямо на моей груди, чуть выше соска, надписал четыре символа.

— Это — Твой фабричный номер, Тиффани, — объявил он, — четыре тысячи семьдесят три.

— Да, Господин, — ответила я.

— Теперь, иди туда, — велел он, указав мне на другой стол, на расстоянии нескольких ярдов от нас, около стены.

— Да, Господин, — сказала я.

Тенрак и Дурбар, в конторе сотрудника Минтара, за стенами Ара, получили за меня десять медных тарсков. Это не показалось мне очень достойной ценой за меня, но этого было вполне достаточно, чтобы позволить каждому из них побаловать себя пятью ночами в пага-таверне. Помнится, что Друз Ренций счел разумной цену за меня между пятнадцатью и двадцатью тарсками. В этот раз меня продали еще дешевле, всего за десять. С другой стороны это ведь не были открытые торги, я лишилась своих волос и рассматривали меня с точки зрения использования на производстве. Тенрак объяснил мне, что хватает рабынь, что не стоят и пяти медных тарсков. Десять медных тарсков, с его точки зрения, были отличной ценой за фабричную девку.

Через мгновение я уже стояла перед чем мужчиной около стены. Позади него был стол, на котором ровными рядами, лежали ошейники, все на вид одинаковые по внешнему облику и конструкции. У этого мужчины имелся помощник.

Бросив безразличный взгляд на мою левую грудь, служащий считал цифры, там написанные.

— Четыре ноль семь три, — бросил он своему ассистенту, и тот вручил ошейник, первый в ряду.

— Имя?

— Тиффани, если это нравится Господину, — сказал я.

— Читать умеешь? — уточнил мужчина.

— Нет, Господин, — ответила я, и он ткнул мне в лицо ошейник, указывая на гравировку на нем.

— Это — ошейник компании, — объяснил он. — Надпись сообщает: «Я принадлежу Миртару из Ара. Я работаю в цеху № 7. Мой номер — 4073.

— Да, Господин, — сказала я.

Понятно, что ошейники имели только номера девушек.

— Подбородок вверх, Тиффани, — скомандовал мне служащий, и на моем гостеприимно открытом горле, с сухим щелчком замкнулся рабский ошейник.

Первым ошейником, который мне надели, был тот, что носил цветной код, и прослужил от ворот места сортировки вне города, до ворот фабрики, где его сняли, вероятно, как уже выполнивший свое назначение и отметивший меня как рабыню, согласно закону Ара. Не будь его, мне, возможно, просто написали бы место назначения прямо на теле. Этот же был моим первым ошейник, отметивший меня как собственность рабовладельца.

Кстати, законы Ара, не требуют подобного видимого символа статуса на телах рабов мужчин, или даже любых отличительных видов одежды. Исторически это объясняется тем, что изначально это должно было помешать рабам, вступить в контакт друг с другом и не дать им понять, насколько они многочисленны. Правда, надо заметить, что рабов мужчин не так и много, по крайней мере, в городах. Обратная ситуация имеет место на больших фермах или карьерах, ведь фактически именно они и являются основными заказчиками захвата рабов. Некоторые рабы, однако, в зависимости от прихоти хозяина или хозяйки, могут носить отличительный ножной или ручной браслет. Вследствие этого правила, рабыня — не может даже представить себе того, что кто-то случайно перепутает ее со свободной женщиной. Неволя рабыни всегда выставляется напоказ. Это оказывается полезно и для мужчин, в том плане, что он всегда знает статус женщины, которую видит перед собой, и всегда относится к свободным женщинам и рабыням совершенно по-разному. Любой мужчина рассматривает свободную женщину с честью и уважением, на рабыню же он обычно смотрит высокомерно и властно.

— Встань на колени и целуй плеть Минтара, — приказал он, подняв со стола плеть и подсунув ее мне ко рту. — Еще, еще, нежнее, дольше.

Я послушно выполняла его команды. Взволнованно дрожа, повинуясь его подсказкам, я целовала плеть мужчины, делая это в интимной манере гореанской рабыни. Я сомневалась, что когда-нибудь смогу увидеть мужчину, плеть которого я только что поцеловала.

— Как Тебя зовут? — спросил он.

— Тиффани, — представилась я.

— Где Ты работаешь?

— Цех № 7.

— Твой рабский номер?

— 4073, - без запинки ответила я.

— Чей на Тебе ошейник?

— Ошейник Минтара из Ара.

— Кому Ты принадлежишь?

— Минтару из Ара.

— Кого Ты любишь?

— Минтара из Ара.

— Добро пожаловать, на фабрику Минтара, в цех № 7, Тиффани, — объявил мужчина.

— Спасибо, Господин.

Он вернул плеть стол и, взяв из корзины, вручил мне две сложенные туники, постиранные и коричневого цвета.

— Спасибо, Господин, — на этот раз совершенно искренне поблагодарила я, радостно прижав одежду к себе.

Чуть позже я рассмотрела их внимательнее. Это были стандартные короткие рабские туники, без рукавов, зато с высокими разрезами по бокам, и глубоким декольте спереди. Слева на груди имелся логотип буквы «MI», это я узнала несколько позже, на беложелтом фоне.

Как мне объяснили, это был логотип компании Минтара. «MI» — первый слог имени Минтар. Белый с желтым, или белый с золотым — цвета касты торговцев. Сама туника не имела никаких символов указывающих именно на цех № 7. Возможно, точно какие же туники носили рабыни, работающие или служащие почти в любом из отделений его компании. Таким образом, в широком смысле, эту тунику можно считать униформой компании. Интересно, сколькими женщинами владел Минтар, или правильнее сказать, сколько их принадлежало компании Минтара.

— Теперь, иди туда, — указал он, — становись в ту колонну, где стоит желтый флажок. Ты будешь на цепи Боркона, твоего мастера плети.

— Да, Господин, — поклонилась я.

Боркон, как я поняла, кем бы ни он был, являлся именно тем мужчиной, которому я должна теперь стремиться понравиться.

— Это все, Господин?

— Конечно, — кивнул он, и добавил: — Ты что, ожидала каких-то сложных измерений, взятия отпечатков пальцев, или чего-то подобного? Ты не относишься к дорогим рабыням. Ты — самая низкая рабыня, фабричная девка.

— Да, Господин. Простите меня, Господин, — сказала я, и развернувшись бросилась к указанной колонне.

Через несколько енов ко мне присоединились Эмили и Лута. Остальных девушек посылали уже в другие колонны.

А несколькими енами позже к нам приблизился невысокий, но мускулистый мужчина в полутунике. Он не торопясь шел, через двор, от одного из корпусов фабрики. Мне сразу бросились в глаза его чрезвычайно толстые руки, и плеть на его поясе.

Как только он остановился перед нами, мы не сговариваясь опустились на колени, что было обычным поведением рабыни в присутствии свободного мужчины.

— Встать, — рыкнул он.

Мы не мешая, вскочили и выпрямились, после чего он медленно пошел вдоль шеренги рабынь, пристально рассматривая каждую женщину.

— Так, — протянул он, — похоже, опять обычная коллекция самок уртов и тарсков. Но, я вижу, по крайней мере, две из этого зверинца представляют некоторый интерес. Имя?

— Тиффани, Господин, — не сразу поняв, что мужчина обращается ко мне, а потому замешкавшись, ответила я.

— Мы собираемся быть хорошей девочкой, не так ли, Тиффани? — спросил он.

— Да, Господин, — задрожав от страха ответила я.

Он словно почувствовав мой страх и возбуждение, криво усмехнулся.

— Ну а Ты кто у нас? — повернулся он к стоящей рядом со мной рабыне.

— Эмили, — отозвалась девушка позади меня.

— Ты ведь тоже будешь хорошо себя вести, разве нет, Эмили?

— Да, Господин! — ответила она не менее испуганно, чем я.

Надсмотрщик отошел от нас, и повернулся лицом к строю.

— Вы все рабыни, — объявил он. — А я — Боркон, ваш мастер плети. И в пределах этих стен Вы все равно, что мои собственные рабыни и всеми способами. Это понято?

— Да, Господин, — пролепетали некоторые из девушек.

— Громче! — рявкнул он, — все вместе!

— Да, Господин! — хором закричали мы.

— Теперь Вы будете работать, жрать, пить, спать, мечтать и даже течь и ссать по моей команде, — сказал он.

— Да, Господин! — ответил ему дружный хор женских голосов.

— Если в ком-либо из Вас еще сохранилась гордость или храбрость, я выбью из Вас эту дурь. Я выбью из Вас все, что будет мешать Вам стать хорошими рабынями. Ну, так что? Есть здесь кто-то, кто сохранил в себе гордость или храбрость?

— Нет, Господин! — прокричали мы.

— А я сохранила, — вдруг громко заявила Лута.

— Шаг вперед, и встать на колени, — приказал Боркон.

Лута повиновалась. И хотя она была крупной, сильной женщиной и, возможно, случись нам драться, избила бы любую из нас, тех, кто были меньше и слабее, но по сравнению с Борконом, она выглядела маленькой, и становясь перед ним на колени, вдруг показалась робкой и слабой.

— Ты кто? — спросил надсмотрщик, разглядывая коленопреклоненную фигуру.

— Лута, Господин, — представилась женщина.

— И сколько же времени Лута была рабыней? — поинтересовался Боркон, отстегивая плеть со своего пояса.

— Неделю, Господин, — ответил та.

— Удивительно, что женщина, такая как Ты выжила так долго, — усмехнулся он. — По-моему, к настоящему времени, Ты уже должна быть убита.

— Господин? — запнувшись пробормотала она.

— На четвереньки, — скомандовал надсмотрщик, и Лута не раздумывая встала на руки и колени.

И тут он ударил ее. Через мгновение, с недоумением в глазах, рыдая и задыхаясь, Лута уже валялась на животе на камнях двора, превратившись из еще недавно гордой женщины, в выпоротую рабыню.

— А разве не предполагается, что Ты должна стоять на карачках? — ядовито поинтересовался Боркон.

Лута содрогаясь от рыданий, с трудом поднялась на четвереньки.

— Чтобы ни у кого из Вас, грязных животных, не оставалось сомнений относительно Вашей судьбы, знайте, я имею право, если пожелаю, — объявил он, обращаясь ко всем, — забить Вас до смерти, или просто убить любую из Вас.

Лута сжалась и задрожала.

— А в Тебе я и вовсе не нахожу особенной нужды, — сказал он, уже обращаясь к ней. — Может Ты сама назовешь мне хотя бы одну причину, по которой я не должен накормить Тобой слина этим вечером, потому что сам я не вижу ни одной.

— Господин? — непонимающе спросила она.

— Ты — рабыня, — прорычал он. — Ты либо работаешь, служишь и отдаешься, либо подыхаешь. Так и быть в первый раз я позволю Тебе самой принять решение.

— Господин? — спросила она, явно напуганная его словами.

— Решение за Тобой, рабыня, — усмехнулся он. — Выбирай, что Тебе лучше, слушаться, или вместе со мной пойти кормить слина. Меня устроит и то, и другое.

— Пожалуйста, Господин! — заплакала Лута.

— Так что Ты для себя решила, хочешь служить и отдаваться, или сдохнуть в зубах слина? — настаивал он. — Я буду настолько добр с Тобой, что дам десять инов, на раздумье. Раз! Два! Три!

— Я буду служить! — отчаянно закричала она.

— А теперь, повтори яснее, — потребовал он.

— Я хочу служить и отдаваться! — прорыдала Лута.

— И безоговорочно? — уточнил Боркон.

— И безоговорочно! — добавила она.

— Желаешь ли Ты служить и отдаваться, и без каких либо оговорок, — переспросил он.

— Да — сказала она, и сама повторила: — Я желаю служить и отдаваться без любых оговорок!

— А теперь ответь мне, Ты умоляешь меня, чтобы я позволил Тебе служить и отдаваться, и без каких либо оговорок, — спросил надсмотрщик.

— Да! Да, — отозвалась она и эхом повторила: — Я умоляю позволить мне служить и отдаваться, и без каких либо оговорок!

— Теперь Ты можешь поцеловать мои ноги.

Лута, безнадежно, испуганно и кротко поцеловала ноги Боркона.

— Еще, — приказал мужчина.

— Да, Господин, — прошептала рабыня, припадая губами к его ноге.

— Ну что, и где теперь твоя гордость? — поинтересовался мастер плетей.

— Ее больше нет, Господин, — всхлипнула Лута.

— А куда делась твоя храбрость?

— Ее тоже нет, Господин.

— Целуй плеть, — приказал Боркон, — как рабыня.

Лута с ужасом глядя на плеть, только что доставившую ей столько страданий, осторожно прикоснулась к ней губами.

— Теперь, в строй, на свое место, — скомандовал он

— Да Господин, — сказала рабыня и, поднявшись, поспешила к остальным.

— Мы все собираемся быть приятными, и выполнять нашу часть работы, не так ли? — спросил Боркон.

— Да, Господин! — хором прокричали мы все, на этот раз, включая Луту.

Надсмотрщик прошествовал к началу шеренги, и поднеся свою плеть к губам первой девушки, приказал:

— Целуй плеть! Тебе, что нечего сказать?

— Я целую плеть Боркона, — отозвалась рабыня.

— Кого Ты любишь? — спросил он.

— Боркона, — ответила та.

Вскоре и я почувствовала, прижатую к моим губам плеть, и не раздумывая, поцеловав жесткую кожу, произнесла:

— Я целую плеть Боркона.

— Кого Ты любишь?

— Боркона, — послушно ответила я, и в следующий момент плеть уже целовала Эмили, стоявшая между мной и Лутой.

— А кого любишь Ты, маленькая шлюха? — поинтересовался мужчина.

— Боркона, — быстро отозвалась Эмили. — Я люблю Боркона!

В следующий момент мы уже следовали за нашим мастером плети через двор в направлении одного из цехов. Я знала, что должна буду хорошо ублажать этого зверя. Это был мой мастер плети.