— Пожалуйста, не надо шуметь, — прошептала я.
— Кто здесь! — испуганно вскрикнула женщина, и послышался звук дернувшейся цепи.
— Пожалуйста, тише, — прошептала я снова. — Я не причиню Вам вреда.
— Что случилось? — зашептала другая женщина, и я услышала как задвигались несколько тел и забренчали цепи.
— Тише, пожалуйста! — отчаянно взмолилась я.
Я переползла через борт рабского фургона, и поскорее присела, скрываясь в темноте. Под своими коленями я почувствовала твердые доски дна кузова, застеленные одеялами, или подстилками. Фургон стоял среди рощицы из нескольких деревьев, а два выпряженных стреноженных тарлариона паслись поблизости. В нескольких ярдах в стороне, в темноте ночи угадывалась палатка возниц.
— Пожалуйста, тихо, — прошептала я в темноту.
Я согнулась в три погибели, почти ложась животом на дно фургона, и стараясь, полностью скрыться за бортом. Я не хотела рисковать и выставлять спину, которую даже в темноте можно было разглядеть со стороны палатки.
Хотя будучи на дороге, а зачастую и на привале, фургон обычно держат открытым, этой ночью, возможно из-за зарядивших в последнее время ливней, возницы не поленились и установили тент в положение «частично свернутый». Тент представлял собой длинный кусок брезента, с вшитыми в края двумя длинными шестами. Этот брезент был наброшен поверх конструкции состоящей из пяти жердей. Две пары этих жердей, упираясь в углы кузова, были попарно перекрещены и связаны вверху, образуя две треугольных рамы спереди и сзади кузова. Эти две рамы были соединены между собой пятой жердью, лежавшей, на их крестовинах, и параллельной продольной оси фургона. Брезент укладывается по этой длинной продольной жерди и удерживается на месте своими собственными двумя шестами, свисая спереди и сзади фургона с наклонных шестов. В данный момент, тент был накручен и закреплен на шестах, таким образом, что между его краем и краями переднего и заднего бортов остался промежуток приблизительно около ярда.
— Пожалуйста, — прошептала я, лежа на животе, на дне кузова, мокрая от дождя и с грязными ногами.
— Кто Ты? — удивленно прошептала мне женщина.
— Я — та, кто голоден, и отчаянно нуждается в помощи, — ответила я.
— Но мы всего лишь голые рабыни, — заметила женщина. — Чем мы можем Тебе помочь?
— К тому же мы прикованы цепью, — добавила вторая.
— Пожалуйста, дайте мне немного еды, — попросила я. — Я очень голодна!
Это была чистая правда. Я действительно не ела уже больше двадцати анов, с тех пор как получила свою весьма скромную порцию из рук Спьюсиппуса, вечером предшествующим моему бегству. В целом он кормил меня вполне достаточно, но редко досыта. Казалось, что он намеривался держать меня на такой диете, чтобы сделать мое тело таким же красивым как у рабыни для удовольствий.
— В фургоне вообще нет еды, — объяснила мне женщина, и я застонала от отчаяния.
— Еда нам выдают маленькими, точно вымеренными рационами, — добавила вторая женщина, — и затем, строго следят за тем, чтобы мы съели свои порции полностью.
— Но должна же где-то быть еда, — простонала я.
— Еда есть, но она внутри палатки, — сообщила мне первая женщина, — но там возницы, и к тому же она заперта в ящике.
— Вы должны мне помочь. Я такая же остриженная, как и Вы, — взмолилась я.
— Чем мы можем Тебе помочь? — скептически поинтересовалась вторая.
— Лучше бы Тебе бежать отсюда, — покачала головой первая.
— Я не знаю, что мне делать, и куда пойти, — всхлипнула я.
— Ты вообще кто? — спросила первая рабыня.
— Я — свободная женщина, — неосторожно ответила я, и услышал, как женщины отпрянули от меня, загремев цепями.
— Не бойтесь, — попыталась успокоить их я. — Я не причиню Вам вреда. Не вставайте на колени, пожалуйста.
— Ты не можешь быть свободной женщиной, — наконец проговорила первая женщина.
— Ты — просто беглая рабыня, — поддержала ее вторая.
— Будь Ты свободной женщиной, — послышался еще один голос из темноты фургона, — Ты бы не полезла к рабыням. Ты пошла бы к свободным людям!
— Я голодна и несчастна, — проговорила я сквозь слезы. — Я нуждаюсь в помощи. Мне не важно, кем Вы меня считаете, рабыней или свободной.
— На ней нет клейма, — сообщила ближайшая ко мне женщина.
Я дернулась от неожиданности, почувствовав, как ее руки проверили мои левые и правые бедра, два наиболее распространенных места у гореанских рабынь для выжигания клейма.
— Похоже, она не врет, — заметила вторая женщина, со страхом в голосе.
— Я слышала, что есть некоторые мужчины, что не клеймят своих рабынь, — сказал кто-то из женщин, находившихся в фургоне.
— Они — дураки, — ответили ей с другой стороны.
— Это точно, — согласилась вторая рабыня.
— Но ее остригли, — сказала первая, ощупав мою голову.
— Значит, она должна быть рабыней, — заключила вторая.
— Некоторые свободные женщины сами стригутся, чтобы продать свои волосы, — подсказали из темноты.
— Я — свободная женщина, — заплакала я.
— Она голая.
— На ней даже нет пояса на животе.
Я сердито отпрянула, от них.
— Свободные женщины не бегают нагишом по полям, моя дорогая, — усмехнулась первая женщина.
— Тем не менее, — твердо сказала я, — я — свободная женщина.
— И где же твоя одежда? — съязвила она.
— Меня схватил мужчина, — соврала я. — Он отобрал мою одежду! И состриг мои волосы, наверное, также, ради денег!
— Почему же он не оставил себе Тебя? — поинтересовалась рабыня.
— Должно быть, она редкостная уродина, — прыснула одна из женщин.
— Вовсе я не уродина! — возмутилась я.
— Тогда, почему он не оставил Тебя? — спросила женщина.
— Я не знаю! — крикнула я, и тут же зажала себе рот руками.
— Ты — рабыня, — уверенно сказала она.
— Нет!
— Лгунья! — поддержала вторая.
— Я — свободная женщина, — простонала я. — Я — свободная женщина.
— Если Ты — свободная женщина, и не местная здесь, — проговорила одна из рабынь. — Я думаю, что Тебе стоит бежать отсюда и поскорее. Здесь для Тебя не безопасно.
— Я не понимаю, — призналась я.
— Уверена, что Тебе не очень хотелось бы быть пойманной здесь, — усмехнулась она.
— Нет! — испуганно замотала я головой.
— Тогда я думаю, что Тебе самое время бежать отсюда, пока еще оно у Тебя есть, это самое время, — ехидно улыбаясь, сказала мне первая женщина.
— Куда мне идти? — спросила я. — Куда я могу бежать?
— Да куда угодно, — развела она руками. — Только поторопись!
— Но почему? — попыталась я узнать причину, по которой меня выгоняют.
— Подходит время поверки рабынь, — наконец соизволила объяснить мне она.
— Поверка рабынь? — удивленно переспросила я.
— Она самая, — кивнула она.
— Вот только уже слишком поздно! — шепнула мне женщина, падая на дно фургона.
Я в ужасе обернулась. Меня тут же ослепил свет фонаря оказавшегося не более чем в футе от заднего борта фургона. Я стремительно повалилась вслед за рабыней, пытаясь зарыться среди других тел, и притвориться спящей. Я услышал, как борт фургона откинулся на заскрипевших шарнирах, качнулся и остановился ударившись об ограничитель. Потом кузов качнулся, и послышался скрип досок, под чьими-то тяжелыми шагами. Даже сквозь закрытые веки я почувствовала свет фонаря, разлившийся под тентом фургона, и осветивший обнаженные женские тела.
Я все также лежала, замерев, и стараясь не дышать.
— Отлично, — услышала я грубый голос, — и что это у нас тут такое?
И тут я почувствовала, весьма чувствительный пинок. Я испуганно обернулась, отчаянно моргая глазами в свете фонаря.
— Ну, что попалась, Рабыня! — ликующим голосом сказала женщина лежавшая подле меня.