В подземелье стены покрыты плесенью. Анд не видит этого, но чувствует запах. И камни на ощупь, словно мох.
Темно, хоть глаз выколи. Но под потолком есть узкое вертикальное окно, в которое не пролезть, даже если чудом удалось бы до него добраться. Поэтому оно без решёток.
Время от времени мимо него кто-то проходит, если изловчиться, можно разглядеть подошвы ботинок, но в основном в темнице просто становилось на мгновение ещё мрачнее.
Правда один толк от окошка всё равно был — через него вниз пролазили крысы. И через него же выходили обратно.
Но пусть Анда и мучил голод, есть их ему просто не пришло в голову. Нет, до этого он, на радость госпоже, не опустится…
Крысы развлекали и создавали хоть какое-то общение.
Анд потерял счёт времени, дня три он находится здесь или несколько недель уже — даже не имеет значения.
Избитый, поверженный, до смерти голодный. Для него время словно застыло.
Он лежит на лавке сбоку от массивной двери, слабо поглаживает крысу, что пригрелась на его груди, старается не шевелить ногой, больной от тяжёлой колодки и цепи на ней, и смотрит в никуда.
***
Изида выслушивает Алукерия о том, что творилось без неё в подробностях — день за днём. Каждый раз порываясь врезать демону рукоятью меча под дых. И сбрасывая на него с щедрой барской руки все те ругательства, которые в её сердце оставил Челябинск, и которые к баранам никакого отношения не имеют.
— Как можно было довести всё до такого состояния, скажи мне? И отчего ж ты, баранья головёшка, не отправил его людей подальше, в поход, например, а?
Изида стоит перед ним в роскошном расшитом синими камнями платье, под которым не видно острых шпилек и ядовитых кинжалов, что прикреплены к кожаной повязке на бёдрах.
Её иссиня-чёрные волосы убраны в высокий хвост серебряной заколкой, глаза подведены, что делает мерцающий взгляд ещё острее.
Талия затянута корсетом.
Дура умудрилась по три барана сжирать, будучи в её теле!
Она может и вышла из толстухи, но толстуха вот из неё никуда не делась!
Таких ничтожных убивать надо…
Изида закатывает глаза, думая об этом.
— Что молчишь, козёл?! Как мне теперь его казнить так, чтобы не разбить войска, которые нам сейчас нужны? А?
Но Алукерий пожимает плечами. На самом деле не в состоянии сейчас придумывать коварные планы…
Как там, интересно, Челиаб?
Мысли то и дело улетают к ней, и потому некоторые слова Изиды просто проходят мимо ушей, а удары попадают в цель, ведь Алукерий не успевает вовремя отреагировать и отступить.
— Всё образуется, госпожа… — роняет он так, как могла бы сказать Ирина. Почти её тоном даже. Похоже и её словами.
И вслед за этим выходит тяжёлый, горький вздох.
А затем, неожиданно для самого себя, демон смотрит на свою госпожу и признаётся:
— Подыхаю я, Изида. Можно… я пойду? Делами займусь. Что, кстати, с собаками делать?
— В смысле, что с тобой? — Изида хмурится. И кладёт мраморную ладонь на его плечо. — Ты мне ещё долго должен прослужить.
Алукерий кивает, и серьга в его ухе дрожит. Кудри чёрных волос спутаны. Одна и та же рубашка с глубоким треугольным вырезом на нём уже третий день.
— Прослужу, конечно. Это, так… Просто, — и, не дожидаясь разрешения, чего ещё никогда не было, Алукерий бредёт прочь.
— Собак прогони! Чтобы я их здесь не видела! — Изида кричит ему вслед. — Козёл!
В честь своего возвращения, пусть люди этого даже не подозревают, Изида готовит гуляние.
И уже уставшая, отчего-то мрачная, она спускается в темницу, чтобы проверить, жив ли Анд.
— Как себя чувствует мой пленник?
Он поворачивает в её сторону голову, но не пытается подняться, зная, что близко подойти не позволит цепь (да и тратить силы сейчас не хочется).
— О, прекрасно, чу́дно, — стараясь, чтобы голос не хрипел, произносит он, ухмыляясь ей назло. — Давно так не отдыхал от обязанностей правителя. А ты, жена моя, соскучилась? Проходи, чувствуй себя, — а в этом уже звучит угроза, — как дома…
— У меня к тебе есть деловое предложение, — она сама подходит ближе улыбаясь. — Ты отдашь своим войнам, которые отчего осели здесь, несколько пустяковых приказов, а я убью тебя менее мучительно, чем могла бы. Конечно, что б ты понимал, тупая твоя голова, я и без тебя добьюсь того, чего хочу. Это всё просто… ради людей. Твоих людей.
«Они мне пригодятся…»
— А что за приказы? — вопросительно поднимает он тёмную, красную бровь.
— Отправить их в рейд по нашим землям, так, пустяки.
Она подбирается ещё ближе, всё ещё в шикарном платье, и запускает холодную ладонь в его волосы.
Анд судорожно выдыхает и прикрывает веки.
— Видишь ли, — шепчет он, — я с самого начала решил, что либо мы правим вместе, либо мы всё ещё враги. Ты выбрала второе. Я не знаю, зачем мне говорить моим людям делать то, что нужно лишь тебе.
— Чтобы они не затеяли бунт у моего замка, узнав о твоей смерти, и не напоролись на пики моих людей. И рога моего демона. Хочешь, чтобы я отравила их на праздновании моего возвращения завтра? Я думала тебе свойственно некое, это, как его? Добродушие. Вот.
Анд с трудом садится, спиной упирается в холодную стену, и какое-то время молча смотрит на Изиду, чей образ мерцает в сполохе факела и света от открытой двери.
— А для тебя не низко ли отравить воинов, достойных воинов, что победили твоих людей в честном бою? — наконец произносит он.
— Война продолжается, Анд, никто меня не победил…
Ловкой рукой она ловит пробегающую мимо крысу и присаживается так, чтобы без труда глядеть врагу в глаза.
— Бараний рог, я так соскучилась по запаху свежей крови. Мнимый заговор — хороший повод напасть первой, и я хочу, чтобы твои войны побеждали под моим знамением.
Её родной язык в отличие от того топорного, который помнит теперь лишь урывками, звучит как стрёкот пламени и позволяет выражаться куда красноречивее.
Это приятно. А вот лишний вес и отсутствие водопровода всё ещё портит настроение.
И Алукерий…
— Не знаешь, почему мой демон сломался?
— Мм? Не совсем понимаю, родная. Что с ним?
Изиду раздражает то, как он говорит с ней. Она цокает.
— Если эта дурочка тебе подставлялась… — едва ли не рычит.
И сворачивает пищащей крысе шею.
От этого у Анда что-то неприятно ёкает внутри, но взгляда он не отводит. Несмотря на усталость и обстановку, взгляда жгучего и тяжёлого.
— Я не касался её. У меня… есть жена.
— Нет, ведь я не давала согласия. В том мире, знаешь, очень странном мире, тебя посадили бы в комнату с жёлтыми стенами за такие фантазии.
Она протягивает ему крысу.
— Что за жёлтые стены? — от крысы он отворачивается.
— Не знаю, так говорят. А ещё там было чертовски холодно, я нигде так не мёрзла. И мужики какие-то хилые.
Она вздыхает забывшись. И переводит тему:
— Почему ты не берёшь её? Тебе нужны силы перед пытками.
Анд хрипло смеётся и ложится на свою лавку.
— Силы от дохлой крысы? Ступай, Изида, устал я.
Он говорит, а самому не хочется, чтобы она оставляла его одного. Коснуться бы её руки, поймать ещё один взгляд…
Освободиться…
— Подумай, я ещё зайду. В последний раз. Ты нравишься мне, — это звучит колкой насмешкой.
Она уходит, оставив крысу там, где он мог бы до неё дотянуться.
***
Перстни сверкают и переливаются на длинных узловатых пальцах, будто льдинки, что не тают из-за ледяной на вид кожи. Слишком бледной, обтягивающей кости. Но измождённым при этом Ирасуил не выглядит.
Высокий, угловатый, обладающий безупречной осанкой и острым взглядом таких же льдистых, как и камни на перстнях, глаз.
Брови чёрные, почти прямые, длинные, слегка уходящие вверх на концах. Профиль с горбинкой, добавляет жёсткости и без того лишённого мягкости лица. Скулы острые, запястья тонкие до хрупкости, одежда строгая: синий китель и чёрные штаны. По полу стучит тяжёлая, ничем не примечательная трость.
Он идёт на приём к Изиде так, словно прогуливается по дому доброго, уважаемого друга, в котором бывал часто. Хотя замка Изиды даже не видел вблизи.
Когда соседние земли горели и растекались красными реками под её мечом, Ирасуил лишь укреплял свои границы.
Магия… Шептались люди. Не иначе как магия защищала прекрасную и жестокую Литору.
Не без того…
Другие верили и верят, что Изида опасалась напада́ть на них.
Это… Ирасуил считает, что возможно, но маловероятно.
Он не из тех, кто будет судить о ней опираясь на то, что она — женщина.
Изида для него — воин. Она давно доказала, что отличается, как и от большинства дурных деревенских девок и тех, кто нацепил на себя латы и возомнил выше мужчин, так и от таких воинов, которых, увы большинство. И при этом, почему-то, никто не осуждает этих мужчин за то, что они — ничтожества. Но будь среди них девка, все бы кричали, что ничтожна она из-за этого…
В общем, Ирасуил не верит, что Изида просто страшится его. Что не хватает ей силы и стойкости.
И это уже настораживает его.
Но есть многие люди, которые верят — Ирасуил расчётлив и умён. И потому Литора всё ещё процветает. И даже если страшится чего-то он, то найдёт решение. И пойдёт до конца.
И это так.
Он хотел и выстроил всё так, чтобы земли его лишь крепли из-за падения соседей, и в конце только Литора и Эзенгард остались равными и сильнейшими соперниками друг другу.
До цели оставалось немного. Литора росла, налаживала связи с теми, кто полезен ей, тянула щупальца к Эзенгарду. Выслеживая, незаметно выпивая соки, собирая под крыло своё врагов Изиды…
Пока не появился Анд со своими псами! Пока не опалило пламя войны его и невидимые щупальца Литоры.
И люди стали бояться, опасаться войны, которой никто не ожидал.
Но…
Не вышла же Изида и правда за того варвара?
Нет, Ирасуил не верит в это.
Он идёт по залу, не обращая внимания ни на кого.
А на него косятся враждебно, подозрительно.
Зато за ним следует его свита. А у замка ждут его воины. И много их осталось за вратами.
Но Ирасуил явился с миром.
Он останавливается у входа в большой зал, Изиде уже наверняка сообщили о его визите, наверняка она уже ждёт.
Он собирается с мыслями, прежде чем войти, ему требуется лишь пара секунд.
В чёрных коротких волосах блестит редкая седина. Свет факелов мерцает на стенах. Губы обветрены и кривятся в кривой, едва заметной усмешке.
А на плечо его ложится молодая, женская, узкая ладонь.
— Господин?
Он искоса смотрит на свою ведьму. Она в мантии, что похожа больше на многослойное тряпьё или перья. Лицо её скрыто под капюшоном, но волосы, серые от седины, волнами спускаются с плеч.
— Я уверен в своём решении, Миррала, — смахивает он с себя её руку, и перед ним распахивают дверь.