Из Злодейки в Толстуху

Глава 25. Отпуск

Слякоть расползается под ногами противно хлюпая. За полосатый короткий шарф то и дело каким-то чудом забивается снег.

Кирилл идёт по тротуару, не в силах сдержать улыбку.

В кармане его лежит то, что греет ему сердце, а потому и холод почти не ощущался.

Мысли заняты планами и предвкушением предстоящего события. Но больше всего ему хочется увидеть реакцию Ирочки.

Карман его пальто словно оттягивает вниз, хотя приобретение Кирилла почти ничего не весит.

Чувствуя себя прекрасно, ощущая себя благодетелем, волшебником, исполняющим желание, он взбегает по ступеням, словно мальчишка, и стучит в дверь.

Изида в это время, нацепив приближающие очки, пытается читать книгу, которую всё-таки взялись писать нетерпеливые читательницы, которым вечно подавай продолжение.

— Нет, не так надо было, — ворчит она... — Почему у вас баба всё время плачет! Тьфу!

И пишет то же самое, даже не ленясь присовокуплять везде баранов.

От усилия дрожат пухлые пальцы, со лба течёт пот, сердце глухо бьётся за прослойкой жира...

— Ай, туша эта...

На стук в дверь реакция та же самая:

— Ай, кого баранами припорошило сюда!

Она оставляет ноут и идёт открывать дверь.

— Каруил? Ты? Что?

А он вместо приветствий вынимает из кармана два билета на самолёт.

— Я помню, как ты мечтала о море. Поехали со мной на пару дней. Отдохнёшь от холода.

Кирилл перешагивает порог и одаривает «Иру» обворожительной улыбкой.

— Что я там не видела? Кракены, русалы и русалки, морские драконы... Я что, на героиню похожа, которой надо бороться за половину царства, а? Чего ты, — она вдруг чихает, голова начинает болеть ещё сильнее, — чего это...

— Мой одеколон? — не понимает он. — Какая героиня, что ещё за кракены? Снова, — усмехается, — книжек переписала?

— А ну да... — Изида проходит на кухню, — у вас же тут шито-крыто всё. Что, вообще опасностей нет?

— Есть, — идёт он за ней, всё так же улыбаясь, — но ты ведь будешь со мной. Я смогу тебя защитить.

Изида садится и оглядывает его снизу вверх.

— Ты-то? Защищать? Меня? Драться вообще умеешь, хлопчик?

— Конечно умею. Ну, не так чтобы, но... Я ведь мужчина. Да и в зал хожу два раза в неделю, — он кладёт на стол рядом с ней билеты.

Она глядит на них в упор так, будто и не видит.

— Зачем это?

— Чтобы полететь на море, конечно же, — терпеливо повторяет он. — Мой тебе подарок. Собирайся, Ирочка, — и решив, что нужно вести себя решительнее, сам направляется в её комнату.

Изида усмехается щурясь. И даже бы умилилась этому лорду, похожему на отпрыска давнего врага — Ирасуила, если бы не начала снова чихать, а затем и кашлять.

Передвигается по чёртовому Челябинску, ряженная как колобок, потеет, мёрзнет и вот...

Слабое, хлипкое тело...

Изиде болеть приходилось только в детстве, когда ещё не встретила Алукерия.

И то так мерзко не ныло в затылке...

— Куда пошёл?

— Ты ведь стесняться будешь, — уверенно отзывается он, открывая её шкаф. — Или растеряешься, на море ведь не была ни разу. Посмотрю, что из твоих вещей в поездку взять.

— А ты мне хоть заплатишь за это? — Изида застывает в дверях. — А? И зачем оно, говоришь, нужно? Проблемы у тебя какие-то?

— Какие проблемы? Просто хочу сделать тебе приятное, — копается он в её вещах. — И да, о деньгах не беспокойся, конечно же за всё заплачу я.

Она потирает ладоши:

— Сколько?

— Сколько нужно будет. Вот это берём? — достаёт какое-то голубое, широкое, больше похожее на штору, платье. — По моему, в самый раз.

— Хочу двадцать тысяч! Нет, сорок!

— Как скажешь, — отзывается Кирилл, немного сбитый с толку. — Где чемодан твой?

— Потому что я ванну новую куплю... — расплывается Изида в улыбке. — Какой ещё чемодан? Ты держать-то меч умеешь?

И она кидает ему меч Глеба, чтобы он поймал за рукоять.

И Кирилл рефлекторно ловит, только вот затем под тяжестью меча резко наклоняется вниз.

— Эм... — спешит он взять себя в руки, выпрямляется и не без труда отставляет меч в сторону. — Меч то зачем? И вообще, тебе нельзя такие тяжести таскать, Ира! Побереги себя.

— Смотреть на это тошно... Возьми меч, как мужчина девушку, но одной рукой. Будь осторожен! Но молниеносен как зверь... Будь мудр, но не кроток! Ясно тебе?

— Если бы на нас кто и напал, я защитил бы тебя без оружия. Тем более без такого! Я умею драться, Ир.

— Что ж, Каруил... Докажи мне! Помнишь ведь, что я обучением занимаюсь, но такого я ещё никому не показывала!

И она нападает на него всем своим весом и заезжает кулаком по лицу.

— Давай! Дерись!

От неожиданности он пропускает удар и валится спиной на открытые дверцы шкафа.

И, ударяясь, теряет сознание.

Меч, недавно приставленный к стене, падает на него с глухим звуком.

— Люди добрые! — шипит Изида. — Таракан!

Она нависает над Каруилом, хмурясь, брыжжа на него слюной и потом.

— Помер? А я говорила, что море — это к большой беде...

Она приподнимает его и трясёт, словно тряпичную куклу.

— Мм, — он разлепляет веки. — Рара? Ой... Ира? Боже, ты... Я... Оступился, — поднимается он на ноги и трёт ушибленный затылок. — Всё в порядке. В школе я и от удара мячом в голову мог упасть. Но... это ничего. И... Я девушек не бью, если что. Не надо... проверять больше. Вот так, не надо.

— Живой!

Изида улыбается и прижимает его к себе.

— Каруил... Ты нравишься мне.

Он замирает в нерешительности, а затем обнимает в ответ, лицом зарываясь в её волосах.

— И ты мне нравишься... — и спустя небольшую паузу, тихо: — У тебя есть лёд?

— Есть печёнка куриная в этой, как её, морозилке...

Она отходит и садится на кровать.

— Ты бы так сказал, Каруил, что тебе телохранитель нужен в поездке, защищать. За хорошую плату я могу.

Он усмехается, думая, что она таким образом пытается сгладить неловкую ситуацию, и отходит на кухню.

— Шутница, мне нравится твой юмор.

Кирилл возвращается к ней, прижимая к голове пакет с печёнкой.

— Чемодан? — снова звучит его голос властно. — Утром выезжать. Ты рада?

— Нет не Рада! И не Рара! А это... ноут-то я беру с собой? Мне нужно говорить с одним... Одним.

— Бери... — отвечает Кирилл напряжённо. — А кто он, если не секрет?

— Чёрт, — отмахивается Изида.

— Зачем тогда... У тебя всё нормально? — присаживается он рядом.

— Нет...

С ним единственным всё время тянет на откровенность, что ж такое-то...

— Я на самом деле, как это по вашему будет? Тёмная Госпожа.

Кирилл едва не давится воздухом.

— В... прости... В постели? Знаешь, — странная улыбка, — для меня вот, например, это не проблема.

— В постели тоже, — усмехается она. — Я в теле Толстухи сейчас. Разве это нормально?

Кирилл окидывает её придирчивым взглядом.

— Если только тебе комфортно и не страдает здоровье... Ой, или ты... — он смущается и крепче прижимает подтаявший пакет к голове. — Если ты про постель, в этом даже что-то есть... госпожа.

Изида ухмыляется, решив оставить все объяснения про Эзенгард.

И запускает пальцы в его тёмные волосы.

— На колени...

Её глаза на долю мгновения вспыхивают синим.

Кирилл внутренне вздрагивает, сам не зная отчего. Хотя, нет, зная... Всё это, включая непонимание происходящего, его будоражит.

И он действительно опускается на колени, кладя к ногам её пакет с печенью.

***

Развлекалась Изида с Каруилом, который открылся для неё с совершенно новой стороны, до поздней ночи, к утру ей пришлось осознать, что такое самолёт, устроить три скандала и утешить своего мальчика, под глазом которого теперь свербит синяк.

Отпечаток Тёмной Госпожи...

Огромная железная птица перенесёт их к морю...

Всё бы хорошо, вот только до неё всё же окончательно добралась гадкая болезнь, которую здесь называют «простатой» вроде как. Сопли текут ручьём, голова болит, горло чешется изнутри, гадство...

Так почему бы и не выжарить на солнце всю мерзость?

У Изиды сердце радуется при виде столь ненавистного моря раньше. Ведь они нашли пляж, где нет людей, позади деревья и утёс, никаких вонючих машин, никаких уродливых зданий... А ещё тут — лето! Можно представить, что она в Эзенгарде.

И за каким-то чёртом лезет в проклятую воду!

Хотя если бы здесь кто-то водился, местные бы знали, уж точно.

В купальнике, который теперь ей великоват, она заходит в воду, пока Кирилл деловито что-то на себя намазывает.

Спустя минуту нападает на неё не страшный монстр, а волна, которая каким-то образом отбрасывает Изиду подальше.

Она замечает, что лиф купальника смыло, когда её большая грудь поднимается, словно руки утопающего.

Кирилл наблюдает за ней с неподдельным интересом. Он заходит по пояс в воду и улыбается, поймав купальник, как рыбу за хвост.

— Шикарная женщина, конечно, тут ничего не сказать... — и всё же отводит взгляд, протягивая ей свой улов.

Изида задирает нос.

— Ну так помоги шикарной женщине надеть насисичник.

Кирилл не может сдержать смешка и подходит, нет, подбирается, словно зверь перед прыжком, ближе к ней. Встаёт за её спиной, и будто в сети, пытается поймать в лифчик грудь.

— Какой ты неловкий бываешь, будто бы неопытный... А я люблю, когда меня удивляют!

И она, когда с лифом купальника покончено, отстраняется и ныряет вглубь. Пенится вода, золотится песок, кричат чайки, то Изида почти сразу же всплывает жирком вверх.

Кирилл кружит вокруг неё, как акула, жмурится от солнца, ныряет, не сводя с Ирочки взгляд. Но выходит на берег первым.

Вытирается большим махровым полотенцем, что сверкает белизной, и не сразу обращает внимание на мужичка, что устроился неподалёку.

Не очень высокий, но широкий в плечах, загорелый на солнце, в цветастых шортах, он долго смотрит на Изиду, и с любопытством и весёлостью во взгляде, на Кирилла.

Наконец он решается подойти, молчит какое-то время, но прежде чем Кирилл заговаривает первым, произносит:

— Во баба!

Изида уже выходит из воды, а потому мужик спешит продолжить, демонстративно не обращая внимание на Кирилла:

— Цунами не устрой смотри! И в воду вернись, а то море обмельчало.

— Рот закрой, — бросает Кирилл, толкая его в плечо.

— О, так и понял, что наши, — усмехается тот. — Только насчёт неё сомнения были. Не видел ещё у нас таких бегемотих.

И Кирилл замахивается для удара.

Правда мужичок уклоняется и пинает его ногой. Однако Кирилл хватает его за руку, заламывает её и заставляет того упасть, после чего... Получает удар в глаз, под которым так же, как и под другим, стремительно образовывается синяк.

— Гад, — выплёвывает Кирилл и бьёт противника.

Мужик же сбрасывает его с себя и спешит ретироваться, почему-то прихрамывая.

Кирилл остаётся сидеть на песке, зачем-то комкая в руках своё полотенце.

Изида кладёт прохладную ладонь на его плечо.

— Экий ты... И вправду смог!

— А ты сомневалась! — хмыкает Кирилл. — Вот урод... Не слушай никого, Ир, кроме меня, ясно?

Изида смеётся, качает головой, закашливается, но решает наградить его поцелуем.

В это время к ним как раз подходит девушка в полупрозрачном платье (под ним чёрный раздельный купальник) с мальчиком в шортах и без майки.

— О... Эм... Я думала, это ваша мать, — не удерживается она, когда Изида отстраняется. И почему-то сплёвывает на песок.

— Это, моя женщина, — мрачно бросает Кирилл, совершенно не чувствуя из-за Иры стеснения. Хотя, признаться, в прошлом и на работе не особо любил подолгу находиться с ней наедине, чтобы кто чего не подумал...

— Мама, — тянет мальчик незнакомку за платье, указывая на Кирилла. — Мама! Это дядя панда. Как в мультике панда, только не толстый. А папа, — ищет его взглядом, — обещал мне игрушку панды...

Кирилл невольно прикрывает ладонью свеже-подбитый глаз.

— Ищи теперь свищи его... — усмехается Изида.

Девушка только-только опускает брови и вдруг нарочито мило улыбается.

— Как приятно встретить здесь русских? Вы из Москвы? Я где-то видела вас... обоих.

— Она звезда интернета, — отвечает ей Кирилл, хотя совсем не настроен на новые знакомства.

Впрочем, ничего не мешает ему на это намекнуть:

— Прошу прощения, но мы собирались провести время наедине...

— Да? Как здорово! Хорошая погода, правда? А вы ведь... В топе каком-то мелькали, да? Я статью читала, про завидных, эм, женихов...

— Да, — улыбается он, будто это рефлекс... той самой улыбкой, на которую наверняка в самом начале и повелась Ирочка. — Всё верно. Но уже дела мои не столь радужные, увы. А ваш... муж, как я полагаю, пошёл вон туда, — указывает он в сторону.

— Ма, — хнычет малой, — ну пошли. Он обещал мне купить игрушку!

Девушка вздыхает, переводит взгляд на толстуху, которая глядит на море, как дура, и снова одаривает Кирилла немым вопросом.

Но он поднимается, и приобнимает Иру за... талию? И целует в мокрые волосы. И изо всех сил старается не смотреть на стройное, на самом деле привлекательное тело незнакомки.

Может, от Ирочки ему за это воздастся?

***

Изида принялась кашлять, жаловаться на болящие горло, словно она ребёнок. Так что наградой его стали ругань, крики и непонятный говор.

Это даже... мило. Ирочка такая... нежная.

Он достал ей (что достаточно проблематично здесь) хорошие лекарства, которые действуют почти сразу же, а на ноги поднимают в три дня. По крайней мере, за те деньги, что он отвалил, ему не поскупились на подобные обещания.

Ночь они переспали-перехрюкали, на самом деле, изрядко наклюкавшись кокосовой водой сверху, наутро вроде получше стало. А в баре объявился тот, о ком Кирилл со всеми хлопотами успел позабыть.

Друг детства, ныне успешный фотограф, который давно переехал в Питер, и сам же посоветовал это место.

— Прекрасные виды! — улыбается он, разглядывая... Изиду. — Уважаю твой выбор, это... сильно. Как насчёт фотосета? Только рожу тебе замажем, рыцарь... Кое-кто был бы рад написать статью о вас, такая неоднозначная пара... Интервью взять ещё. Бодипозитив — это круто. Ирина... вы очень красивая.

Изида улыбается, не сомневаясь нисколько в том, что он говорит.

— Конечно. И ты ничего, сладкий.

***

Глеб листает ленту новостей, лёжа на диване в своей квартире.

Окна зашторены, над ними и над дверями висят гирлянды, мигающие красными огнями. Напротив, на стене потрескивает электрический камин. Над ним гордо возвышается голова оленя, на рогах которого висят ключи, и пара носков типа тех, в которые кладут на Рождество подарки.

По бордовому ковру на полу ползут тени и перемигиваются блики.

Тепло. И тоскливо.

Глеб переворачивается на спину, скидывая на пол плотную зелёную подушку, и на вытянутых руках держит телефон, вглядываясь в фотографию, которую сначала едва не пролистал.

— Изидочка... — тянет он шёпотом, и рывком садится, спешно открывая статью о Кирилле (богатом принце), и его избраннице (бойкой Золушке в теле).

«И бойкая, это не просто слово или определение характера, — говорится в статье. — Девушка уже давно прославилась тем, как сражается на мечах, и учит этому искусству не только молодое поколение, но и взрослых мужчин».

— Это я... С меня всё началось, — бормочет Глеб, листая статью дальше, читая про Кирилла и смелую фотосессию, которую провёл для Изиды его друг.

Фотографии, одна краше и откровеннее другой, заставляют Глеба взволноваться ещё сильнее. И, будто у подростка, ладони его потеют. А ревность захлёстывает с головой, когда он начинает думать о том, что рядом с Ирой в тот момент находился другой...

***

— Да брось ты это! — хлопает его по плечу друг: шрам на губе, пшеничные волосы собранные в хвост на затылке. Ну точно викинг из какого-нибудь фильма.

Глеб сидит понуро, не притрагивается даже к кружке перед собой. Не смотрит на снующих туда-сюда хорошеньких официанток, что явно суетятся здесь из-за них. И не поднимает глаз на друзей.

В баре сегодня как-то пусто. Приглушённый свет, почти всё из дерева, большие окна, за которыми разгулялся мокрый снег. Тяжёлый стол. И два друга Глеба по сторонам от него.

А вместо тарелки с едой, перед ним лежит маленькая красная коробочка. Кружка с пенным напитком. И салфетки, будто Глеб собирался утирать слёзы.

— Да ты посмотри на него, и на неё, что это вообще? — говорит второй: парень помоложе, но высокий и крупный, с трёхдневной светлой щетиной на щеках.

— Что ты имеешь в виду? — наконец поднимает на него Глеб угрожающий взгляд, и тот, несмотря на свои габариты, тушуется.

— То, что ей не нужен такой слизняк. Ей нужен мужик! Как ты, — выручает парня первый, и снова хлопает Глеба, только уже по спине.

Однако тихо, осторожно добавляет:

— Но нужна ли она тебе? Посмотри на ситуацию здраво... Ты и знаешь её мало. А то, что узнал о ней, и что видно на первый взгляд, это... Оно хорошо для видео и хайпа. Но не для отношений.

— Не для долгосрочных отношений, — вставляет парень. — Тем более не стоит того, чтобы изводиться так.

— Ай, — раздосадованно махает Глеб рукой и поднимается из-за стола. — Ничего вы не понимаете. Вам не понять! Зря только время трачу. Ой зря... Ой дурни, — качает он головой. — Она... Изида... — Глеб задумывается, как бы им всё объяснить, но снова махает рукой. — Где я ещё найду такую?

Он надевает дутую куртку с рыжим мехом на капюшоне и выходит из бара.

Идёт, не разбирая дороги. Без шапки, выдыхая пар, не боясь луж. А голову остудить не выходит.

Всю свою жизнь Глеб искал ту самую. Романтик в душе, несмотря на внешность воина (пусть и было в нём много тепла и мягкости), он верил, что появится та, которая покорит его с первого взгляда. И будет она... королевой.

Он не был обделён женским вниманием, но так уж вышло, что оказался не влюбчивым. А ещё нуждался не просто в подруге, а в соратнице. Чтобы разделяла его интересы, а не просто поддерживала их. Чтобы с ним и в поход, и в бой, и в далёкую поездку. Чтобы спорт и пиво. И при этом женщиной была. Чтобы взглянул на неё, и видишь сразу, понимаешь и сомнений нет — баба огонь!

Изидочка такая. У Глеба сомнений насчёт этого никогда не было.

Она бы и родителям его понравилась, будь у него сейчас родители...

Да, его мать тоже была в теле, не настолько, но настоящая русская женщина!

Которая и в горящую избу, и коня на ходу... Но и отец стоил её! Достойным был. На руках её носил. Буквально.

Глеб бы тоже хотел Изидочку на руках... Но пока как-то криво и вкось у них всё. И руки поди слабые.

И лицом, видно, не вышел. Или не так богат.

Иначе из-за чего она там, на море, не с ним была, а с тем пижоном?

— Ой дурак, — тянет Глеб, резко останавливаясь посреди дороги, из-за чего в спину его едва не врезается прохожий. — Дурак... Конечно, такая как Изидочка, ждать не будет. Первым бы позвал её, не был бы позади... Последним бы не был. Дурак, — вздыхает тяжело, и с губ его срывается облако пара.

Рука, покрасневшая от холода, сжимается в кулак.

Всё правильно. Он размышлял об этом который час. И больше последним Глеб не будет. По крайней мере не из-за своей медлительности или нерешительности, точно.

Он всё решил. А дальше уже будь, что будет!