Из Злодейки в Толстуху

Глава 4. Почему ты ещё жива?!

Артём обмякает в её руках, округляет глаза и бестолково трясёт головой, заикаясь, пытаясь что-то сказать.

Изида разжимает покрасневшие пальцы и кривится, а затем и ловит себя на том, что открывает рот и чуть выдвигает челюсть вперёд.

Чёрт, старая привычка даёт о себе знать.

Но какая же мерзость, что мужчина может быть таким!

Изида плюёт на него и переводит взгляд на кипу странной... одежды?

— Что это?

Он обиженно отползает к дивану, с важным, оскорблённым видом поправляет свой носок, чтобы из него не торчал палец, и демонстративно не отвечает ей.

— Совсем ополоумела, — ворчит сам себе, и ретируется на кухню, откуда звучит уже громче: — Ополоумела!

Изида качает головой.

— Ты должен отвести меня к Оракулу! — идёт за ним. — Есть что-то подобное? Иначе тебя ждёт мучительная смерть!

Лицо Изиды в этот момент приобретает такое выражение, что можно точно сказать — толк в пытках она знает.

Он пьёт воду с графина, с грохотом ставит его на стол и матерится. После чего переводит на сестру злой взгляд.

— Оракула тебе? Хочешь, чтобы игру продолжил и интернет тебе включил, мол, вот тебе, дева, волшебное говорящее зеркало или что-то такое? Ирина, если ты сейчас же не прекратишь, я вызову скорую, скажу, что ты головой совсем поехала. И лежать тебе в больнице! А оттуда, поверь мне, так просто тебя не выпустят. Ты пугаешь меня!

— Что ты несешь? Кого вызывать собираешься? — она слушает внимательно, но половины не понимает, а потому голова начинает истошно зудеть изнутри.

— Врача! — кричит он. — Чтобы закрыли тебя в больнице! А то ты совсем поехала, похоже. Ведёшь себя неадекватно, несёшь всякую чушь. Я почти поверил, что ты это серьёзно! Вернись в реальность сейчас же, или, обещаю, Ир, я вызову скорую!

— Закрыть?

Она чувствует, как кружится голова. Садится за стол и вытягивает вперёд руку.

— Воды, смерд.

Итак, холоп упорно не хочет сотрудничать. У неё здесь нет слуг, чьё уважение — либо страх — давно завоевано, нет точных сведений о том, что это за земли, и ужасно, ужасно неудобное тело.

К тому же, принадлежащее какой-то нищенке.

Которой нужно работать на мужика с мерзким голоском.

Она открывает рот снова и переводит яростный, жгучий взгляд на этого...

— Как тебя? Быстрее шевели своим мясом, иначе я тебе его и скормлю! Что ты говорил, мне надо тебе пожарить, тварь?

— Ка-картошечки, — лепечет Артём, и протягивает ей графин с водой, пусть Ира и сто раз уже просила не пить из него, а наливать в стакан. — Картошечки, жрать охота... — повторяет он уже почти жалобно, и смотрит на Иру с сочувствием и теплотой. — Ира, тебя начальник уволит, если не поспешишь. Ты в порядке?

Изида залихватски берёт графин и отпивает из него, мысленно сосредотачиваясь на новом теле.

Мышцы такие слабенькие, как так вышло? Ей даже графин поднимать тяжёло, и сердце как-то странно стучит.

Тум-тудум-тум-тум-ду-ду-ду-ду-туду-дых!

— Как она вообще живёт, не понимаю... Что за работа хоть?

Нужно осмотреться, успокоиться, не спорить, чтобы не сделать хуже. А уж потом...

— Ну... — мнётся Артём, хмурясь, пытаясь понять, как ответить. — Я не вникал никогда, прости. Эм, секретарша? И бухгалтерию на тебя повесили, вроде. Или что-то такое. Не обижайся, Ир, я в твои дела обычно не лезу, — он отмахивается, но вдруг выходит из кухни, и спустя пару секунд возвращается уже с папкой в руках. — Вот, ты брала отчёт делать, вроде!

При виде бумаг на Изиду накатывает тяжёлый, холодный... страх?

Она приподнимает бровь, устраивает ладонь на сердце и размыкает плотно сжатые губы:

— Я бесстрашная Изида, воительница и завоевательница.

Артём пугается, срывает с дверной ручки застиранное вафельное полотенце и принимается обмахивать им Изиду.

Изиду, так Изиду, плевать уже!

— Снова паническая атака? А врач тебе говорил отдыхать больше, спать лучше, а не романы свои строчить. Что он тебе советовал? Что же? — паникует он сам, но никак не может вспомнить.

— Какие романы? И, — она сужает глаза, — какая атака? На меня? — повышает голос.

За стенкой снова стучат.

— На-на тебя... — опускает он руку с полотенцем. — Ну, так что?

Изида рывком поднимается, сметая графин на пол.

— Кто атакует? Демоны?

Артём отшатывается и бежит в комнату за телефоном.

— Я звоню в скорую! Мне, — тут же выглядывает на неё из-за двери, теряя уверенность и меняя тон на растерянный, — звонить?

— Что они сделают? — Изида хмурится, готовая воспринимать новую информацию. — Они разбираются?

— Да, если ты... ну, бредишь, выпишут таблетки, или положат в больничку на месяцок... Ну, что, звоню? — в голосе его надежда.

Надежда, что звонить не придётся.

— Да, бараний желудочек, я про демон... — Изида осекается, мрачная как чёрт. — Почему она работает, а не ты? Она женщина! Должна наслаждаться и подставлять ноги для лобызаний! А тут есть что лобызать! Если ты полоумный, то где её мужчина?

— Так ведь... я брат. И у меня, между прочим, сложная ситуация в жизни, ты сама говоришь! Развод, знаешь ли, не шутки... — он подходит ближе, тяжело и горестно вздыхает, и садится напротив. — Ты на начальника всё смотришь. Классика. Но, как по мне, ты понимаешь всё, не дура ведь. Не светит тебе замужняя жизнь. Поэтому хорошо, что хоть я есть. Мужик в доме. Ну, что ты? — улыбается будто примирительно. — На работу идёшь? Одевайся и иди, да?

Взгляд Изиды холодеет.

— Теперь я знаю, кого использовать, если мне понадобиться провести ритуал с жертвоприношением. Зачем столько странной одежды?

— Холодно же, — ничего не понимает он из вышесказанного, но решает не вдумываться. — Ты же простужаешься, как раз плюнуть! Ир, давай быстрее, а?

— Холодно? — зиму Изида терпеть не может по понятным причинам.

Она подходит к окну, убирает штору и замирает. Везде серые высокие квадратные здания, все одинаковые, дороги огромные и чёрные, и по ним передвигаются странные существа... Машины — приходит в голову. Дорога, спальный район, работа, быстрее, ватрушки...

— Ничего не понимаю, — морщится она и оборачивается к холопу. — Какие ещё ватрушки?

— Да-да, — кивает он радостно, замечая в глазах её знакомый блеск и признаки адекватности, — и ватрушек по дороге купишь! Своих любимых. Ты ведь заслуживаешь немного счастья! Только иди скорее, ну, Ир!

— Да, мне нужно лучше рассмотреть это странное место. Может, — захватывает её щекочущее душу опасение, — это Ад? Ты, бездельник, должен проводить меня. Живо.

Она подходит к тряпью, чувствуя позыв уже, наконец, сесть. И, запыхиваясь на каждом движении, принимается натягивать на себя неприятную на ощупь, странную ткань.

Артём ждёт её у двери и переминается с ноги на ногу.

— Я не пойду никуда. Такси вызову, тебя отвезут. Холодно.

— Ты не спорь со мной! Если родился рабом, так будь нормальным, баранья головешка, рабом!

Она натягивает какие-то толстые штаны, в несколько слоёв, с какой-то неестественно красной скользящей тканью снаружи. От них моментально начинает печь ноги. И всё шуршит. Кружевную блузу в цветочек, свитер в елочку, шарф с бантиками, меховой плащ...

— Отвратительно! — выходит в коридор, едва передвигаясь.

Артём кивает, но сразу же спохватывается.

— Зато тепло! — странно, конечно, что она надела всё, что он сунул ей в руки, ну да что уж там. — Эх, с богом, — говорит зачем-то, и открывает перед Ирой дверь.

И Изида вдруг хватает его за локоть:

— Какому богу ты молишься?

— Единственному нашему всеобщему! — пугается он, и сразу же задумывается, всё ли правильно сказал.

Вроде, звучит как-то не так...

— Я не знаю такого! Куда идти?

— Туда! — махает он рукой на лестничную площадку. — Вниз, Ирочка... — и напоследок вручает ей папку с бумагами.

Лестница, что надо. Широкая.

— Надо взять на заметку вашу эту, как это слово... архитектуру...

Задумчивая и напряжённая, она начинает скрипеть по ступеням.

— Лифт сломался, — как только Артём захлопнул дверь, высовывается из соседней квартиры мелкая и морщинистая старуха. — Ай-ай, как нехорошо, сломался! Но ты потихоньку, потихоньку...

Изида останавливается.

— Лифт?

— Ага-ага, лифт, — кивает она, чему-то радуясь. — А вы там, что, небось поругались?

— Ир? — останавливается рядом с ней мужчина, идущий наверх. — Что-то ты поздно здесь...

У него маленькие серые глазки и сквозь редкие русые волосы просматривается будущая лысина.

Изида не обращает на него внимания, сосредоточившись на бабке.

— Почему ты ещё жива?

— Ась? — звучит в ответ с возмущением. — Это ещё что за вопросы такие?!

Мужчина же всё никак не уходит, улыбается Ире, останавливаясь между ней и соседкой. А затем вдруг слегка наклоняется, словно хочет что-то шепнуть на ухо Ире, и проворно, ощутимо щипает её за аппетитное бедро.

— Что ты, стесняешься теперь? А, может, ещё разок ко мне заглянешь, мм?

Соседка за его спиной вся обращается в слух.

Все вопросы к бабке, которую почему-то ещё никто не принёс в жертву, испаряются из-за острой боли, и Изида снова от отвращения начинает плеваться и шипеть.

— Как ты смеешь, бараний потрох! А, ну, смотри в глаза! За такое я отрублю тебе твои мерзкие пальцы!

Он хохочет, принимая это за шутку или странную игру, и норовит ущипнуть её во второй раз. Только уже выше...

Жаль нет меча!

Изида, передёргиваясь, высоко поднимает руки с кипой бумаг — скрип, скрип, скрип, — и обрушивает всё на лицо мерзкого барана.

Он, уворачиваясь, снова оказывается спиной к лестнице, но получает удар, оступается и с грохотом летит со ступеней.

— Убили! — взвизгивает старуха то ли со страхом, то ли с радостью. — Григорьевич, — кричит, расслышав внизу голос участкового, — не зря я вас вызвала! Убили!

И к ним поднимается высокий и крупный мужчина средних лет. В форме, с тёмными волосами, прямоугольным лицом и прямым, длинным носом. Глаза его, заспанные и безразличные, останавливаются на Ирочке, и он, похожий на толстого, старого грача, зевает не открывая рта.

— Что тут у вас? — спрашивает зычным голосом, и при этом достаёт из кармана телефон, собираясь ответить на звонок.

— Вот она, — тычет пальцем соседка в Иру, готовясь в любой момент скрыться за дверью, — скандалила с утра по раньше! А потом взяла, да толкнула Сергея! Убить собиралась. Посадить её надо, Григорьевич, а то сил моих больше нету! Забери ты её! И братца её заодно! Я выходить боюсь, — заканчивает она жалобно, будто бы даже подвывая.

Григорьевич, прижимая телефон к уху, разглядывает Иру скучающим взглядом.

Изида холодно рассматривает его.

— Ты разбираешься в хмеле? — на вид так типичный пивовар. — Этого человека следует казнить, он посмел касаться меня своими мерзкими пальцами!

Она морщится и указывает на валяющегося внизу мужика.

Всё скрипит, когда она делает малейшее движение, со лба течёт пот, под глазами чёрные пятна от не смытой косметики.

Участковый смотрит на неё и молчит.

— Да, милая, — говорит явно не с ней, и поудобнее перехватывает телефон. — Немного занят. Ага, хорошо, хлеб, что ещё? Что? — отходит чуть в сторону. — Тебя плохо слышно, — в голосе его почти ничего, кроме лёгкого недовольства и безразличия.

Сосед, со стоном и руганью поднявшись на ноги, подходит ближе, с опаской поглядывая на Ирочку, держась за перила.

— Она меня с лестницы спустила! А почему? Ущипнул её разок, видите ли! Да учитывая то, что мы на днях вытворяли, я вообще ничего не сделал!

Изида щупает себя и уже даже не плюёт, харкает на пол. Шмыгает носом, морщась и прислушивается к телу. Оно ничего такого не помнит. Как и бедовая Иринина голова.

— Не было ничего! — Изида приподнимает верхнюю губу и хватает мужика за шиворот. — Не было! Мерзость ты, бездушная тварь, похотливый демон низшего ранга! Знаешь, что такие делают в Аду, а, бараний глаз? Больной бараний глаз! Приставал к девочке!

Григорьевич убирает телефон и подходит к ним, без труда перетягивая мужика на себя, выдирая его из Ирочкиной хватки.

— Приставал?

Соседка едва ли не подпрыгивает.

— Ой, гад какой, он вечно ей всякие непристойности говорил! А она то, она, уши развесит, краснеет, стоит и слушает! Слушает!

— Это я здесь жертва! — ревёт сосед и тычет в Иру пальцем. — Посмотрите на неё, пусть спасибо скажет, что хоть я её заметил! Хотя, — на лице его кривая ухмылка, — не заметить такую сложно.

— Да? А что с тобой будет, если я на тебя сяду? Как ты это себе представлял? Знаю, — ухмыляется она, — что представлял. Дааа. Хочешь, покажу?

Проводит липкими от пота пальцами по скрипучим штанам.

— Жеребчик, ты знаешь, что входит в обязанности низших слуг? Табуреткой быть! А ты, — переводит взгляд на бабку, — твой срок давно вышел! А если уж осталась, так молодухам бы помогала! Или ты только верещать можешь своим сморщенным ртом?

Соседка, возмущённо тараща глаза, собирается что-то ответить, но Григорьевич орёт:

— Тише!

И воцаряется тишина.

Тишина, нарушаемая лишь скрипом двери. Артём выходит к ним с обеспокоенным и злым видом.

— Что здесь происходит? Григорьевич, пойдём поговорим, всё решим. Ире и так нездоровилось, она ещё и на работу опаздывает. Идём!

И тот, недолго думая, соглашается, уже не обращая ни на кого другого внимания.

— О, — хмыкает соседка, провожая их взглядом, — как всегда. О как! — и, зыркнув на Ирину, щелкает по черепашьей шее, а затем спешит скрыться в своей квартире.