История имени

Снова на работе у Нортона

— На этот раз Ментен, кажется, действительно поймал его, Эл.

— Да, безупречности работы твоих служб я удивляюсь уже не первый год.

— Ну, в конце концов, — ведь это мы воспитали его, — поизносившийся Тимоти Шерман закурил сигарету (что было недавней привычкой) и пнул ногой стул (так он снимал стресс никак не меньше 25 лет). — Он был одним из наших лучших агентов, а уж самым… э… нечеловекоподобным — точно. Что мы с ним только не делали — реакции у него не предсказуемые и всё тут. Даже Сигби не знал, что он может в нестандартной ситуации выкинуть. Я, кстати, до сих пор не уверен, что мы с тобой с ним сладим… — поморщился Шерман, и в глазных щелях Эла Мэдиссона возникла недобрая усмешка. Он-то как раз и не считал Тима своим партнером и был уверен, что «вместе» они с Лайтменом не сладят — это точно.

— Я сделаю из него идеальную машину, — сказал Эл Мэдиссон. «Разве что Ваше Убожество не сможет ей управлять». — Вот эти блоки, — он вынул стеклянный контейнер, — мы вживим непосредственно в мозг. Он, конечно, будет пытаться противостоять нашим командам, но тогда ты сможешь отключить его, как Ментена. Правда — лишь в крайнем случае, потому что включить снова будет гораздо сложнее. Основная же программа будет действовать на уровне стереотипов поведения, привычек, условных рефлексов и инстинктов, к сожалению, он так и останется не очень лояльным типом, но он будет любить делать то, что мы от него хотим. А главное, мы заменим ему часть памяти, и он будет считать, что все эти 4 года тихо и мирно работал на нас. Не забудь, что нужно будет обработать и его одногруппников, они могли быть в курсе, по крайней мере, один точно входил с ним в контакт.

— Я в курсе. А с лояльностью, значит, вопрос так и не решен? — снова поморщился Тим.

— Я предупреждал тебя, что это почти невозможно. Если мы запрограммируем его на тебя, на организацию, на команду — на что угодно — опытный психолог всегда сможет этот код подобрать, и тогда полетит ко всем чертям вся система. Ты хочешь, чтоб этот милый мальчик побегал за тобой? Бегать от тебя у него выходило очень не плохо. Кстати, его уже несут. — Мэдиссон указал на экран. — Я должен подготовиться к операции, а ты к спектаклю. Запомни, пациент будет настроен так, будто все эти годы тайно работал на нас, и его служба не прекращалась ни на минуту. Ментен напал на него из-за личных причин. Ты должен принести ему извинения. Грамоту ему выпиши, что ли.

«Я б ему выписал», — подумал Шерман, провожая взглядом грузную, но по-своему грациозную фигуру завлаба. Больше всего ему хотелось устроить Лайтмену «небо в алмазах», но против Эла не попрешь. Если он считает, что только так можно вернуть Ланса под крыло родной организации, то 9 из 10-ти — так оно и есть.

Ланс очнулся от ощущения, что в комнате кто-то находится. Он приподнял ресницы и удостоился чести наблюдать Самого Булли Нортона, за спиной которого, как побитая собака, маячил бывший куратор Ланса Шерман. От него как не странно пахло не сигарным, а обычным табаком. Когда это Тим начал курить сигареты? Приборы, скорее всего, уже зафиксировали пробуждение Лайтмена, и ему пришлось открыть глаза.

— Очень сожалею, — начал Булли, приняв свой самый напыщенный вид. — Я знал, что отношения у вас Тэодором натянутые, но такого предвидеть, конечно, никто не мог…

Ланс усмехнулся про себя. «Надо же, какие мы милые!» Они с Ментеном, и в самом деле, как-то «не сошлись» характерами, и Тэо решил слегка выяснить отношения. Благо, кто-то из операторов случайно послал запрос и увидел, чем они заняты. В результате — Ланса откачали, а Тэо, видно, накачали. Приятно вышло.

— Разобрали бы вы его, что ли, шеф, — улыбнулся Ланс.

Булли даже растерялся на миг от такой наглости. Лайтмен только сейчас заметил, как зажирел он за последние годы.

— Я вас обоих разберу на запчасти, — пообещал Шерман.

Булли начал сулить Лансу отпуск, Шерман сделал круглые глаза, но того понесло.

Лайт шутки ради начал проситься в Японию. Ему почему-то захотелось покопаться в их компьютерных технологиях, и вообще думать про Японию ему отчего-то было приятно. Много лет он изучал иностранные языки, в том числе и японский, и ведь хоть бы раз налетел на японскую мафию. Надо было это подправить.

Нортон вдруг согласился.

«Ну, — подумал Ланс, — если мы каждый раз будем такими добренькими, я, пожалуй, заключу с Тэо договор на мое частичное измочаливание».

После того как Булли с собачкой Тимом, наконец, натявкались, Ланс оделся и махнул в окно. Он, поди, черт знает, сколько времени провалялся — три его режиссера в Голливуде, наверно, уже скинулись и купили гильотину. Два фильма, конечно фигня, но вот третий ему почти нравился.

— Удрал, — констатировал Шерман.

— Да, но он полностью наш, — усмехнулся Эл Медисон, и щелки его глаз полностью исчезли в бетоне. — Он НИЧЕГО не помнит. Правда, мне пришлось подтереть в его памяти довольно много. Надеюсь, никаких нестыковок с реальностью не произойдёт… Ты на всякий случай держи от него этого… Марселя подальше. Понял?

«Эта мерзкая, вонючая задница старого бульдога, похоже, решила загнать меня в гроб», — мрачно размышлял Лайтмен, вылавливая прицелом автоматического ружья очередного кхмера и спуская курок. Он устал как собака, задыхался от парного, горячего воздуха субтропиков и почти засыпал. Никто, кроме Булли, не мог придумать более идиотского занятия — охотиться на кретинов в горячих джунглях Камбоджи, чтобы потом свалить все это на агрессию Вьетнама.

По логике Булли, Ланс должен был всего лишь разнести полдюжины тщательно замаскированных ракетных установок. Казалось бы, чего проще — сбросил десяток бомб, и отваливай. Одна беда — найти кучу железа с воздуха в заваленном другим железом лесу не мог даже Лайтмен. А металлоискатель — так тот вообще просто сбесился, дезориентированный обломками боевой техники многолетних войн. Вот Лансу и пришлось больше месяца чуть ли не на брюхе ползать по земле, выслеживая кхмеров, изучая их мысли и уничтожая установки одну за другой. Ланс понимал, что этот воздушный коридор, возможно, будет играть какую-то роль, когда американская авиация решит… Стоп, даже думать об этом не следует. Но, черт возьми, что если и у них такие же командиры, как Сэм Нортон!..

Он проглотил густую слюну и прислушался, ловя излучение узкоглазых. Они, наконец-то, вычислили дерево, на котором засел Ланс, и медленно ползли к нему с разных сторон.

Не хватало только попасть им в лапы. Ланс вспомнил свои кошмары и вздрогнул. Больше всего он боялся, что у него остановится сердце от омерзения, если какая-нибудь из этих грязных тварей прикоснется к нему руками. Патроны были на исходе. Лайтмен решил поберечь их. Дюжины две ползучих кхмеров в защитных костюмах окружили дерево и, прижимаясь телом к земле, тянули вверх головы, высматривая Ланса. Нескольким он сумел внушить, что на дереве никого нет, но солдат было много, а усталость давала о себе знать все больше. Жарко было, вот в чем была проблема. И что стоило Булли заслать Ланса куда-нибудь в Арктику?

Его заметили. Думая, что патроны у Лайтмена кончились, начали подниматься, нацеливая узи и акамы. Ланс машинально пересчитал автоматы. Похоже, русских и американских спекулянтов, снабжавших оружием камбоджийцев, было примерно поровну.

— Эй, выходить! — заголосили кхмеры на ломаном английском.

Конечно, они не ожидали, что Ланс прыгнет с высоты третьего этажа, и первые очереди ушли в воздух.

Лайтмен убил одного кхмера прикладом винтовки, бросил за спину зажигательную бомбу и исчез в ослепительном, снежном блеске парализующих кристаллов.

Уцелевшие кхмеры дружно кинулись за ним. Он предполагал это. А потому и не убегал никуда, просто засел в кустах в 10 шагах от дерева и спокойно уложил еще троих.

Теперь следовало затаиться. Лайт безуспешно сканировал джунгли в поисках спокойного места. Морщась от головной боли, вызванной перенапряжением, он выбрал, наконец, направление, и через минуту, проскользнув в траве, как змея, оказался лицом к лицу с последней в его списке ракетной установкой. Он замешкался ровно на секунду — но! Один не совсем сонный патрульный успел поднять свой узи, и Лайт рухнул с пулей в боку. На выстрел прибежала такая толпа солдат, что хватило бы и на десяток раненых Лайтменов.

Кхмеры, конечно, милостиво привязали Ланса прямо к заднему колесу вездехода. Они хотели допросить его, поэтому даже дали воды. Но Лайтмен не мог пить, один запах узкоглазых заставлял его желудок подпрыгивать до горла.

Ночь он провел там же, у колеса. Слава богу, ночью пошел душный тропический дождь, и стало чуть прохладнее. Ланс немного отдохнул, напился, гипнозом заставил сторожа освободить его от веревок. Сторож уснул, а Лайтмен вырезал пулю и перевязал рану. Потом вкатил себе дозу наркотика, и, пристроив веревки на место, уснул, как младенец. Рана должна была к утру зажить, а всё остальное было делом погоды и техники.

На утро для допроса пленника приехал какой-то важный узкоглазый чин и с ним метис-переводчик. Штатского Ланс заставил застрелиться на глазах у всей узкоглазой братии. Потом ему (Лансу) пришлось совершить самый гигантский в своей жизни прыжок, потому что взорвалась ракетная установка. (Бомбу он заложил еще ночью.) В общем, все кончилось нормально, не считая раны, которая чесалась потом дня три — хорошо всё-таки саданули, сволочи.

Вернувшись в Голливуд, Лайтмен обнаружил, что в 2-х камерах что-то разладилось, и теперь для фильма не хватает крупных планов. Назад в Камбоджу ему не хотелось жутко, и он решил слетать в Ирак.

Булли заодно навесил ему посылочку для своего агента.

Мотаясь по столичным улицам в поисках связного, Ланс вдруг понял, что именно он должен доснять. Набив рот мятными таблетками, Лайт позволил задержать себя патрулю. Эти ребята подозрительно смотрели на всех белых, а Лайтмен на вопрос о целях, с которыми американский гражданин шатается по городу, с удовольствием ответил, что подрабатывает шпионажем.

Кретины изъяли один из дюжины лансячьих паспортов, добросовестно обыскали (нашли пригоршню пороха, случайно завалявшуюся в кармане), и повели в комендатуру.

К удовольствию Лайтмена комендант (или как там они его называли?) довольно хорошо знал английский.

Вид разодетого в кожу и черный шелк Аланселота Джеймса Мейсона, подданного США, развеселил коменданта безмерно. Он бывал в Америке и видел зажравшихся белых переростков, купающихся в деньгах родителей. Правда, фамилия персонажа его не насторожила. Жаль, Ланс так тщательно выбирал ее.

— Значит, ты утверждаешь, будто ты шпион? — спросил коммендант, затягиваясь чем-то на редкость вонючим.

— Что вы, — весело улыбнулся Ланс и закашлялся. — Я просто хотел узнать, как тут пытают шпионов, но не думал, что это будет так противно.

— Бедный мальчик, — восхитился комендант. — Конечно, — он постучал согнутым пальцем по папиросе, стряхивая пепел, — если ЭТО так тяжело для тебя, я могу пойти на уступки и попросить ребят просто отбить тебе почки, как и полагается в дешевых фильмах.

— А здесь есть ребята? — съехидничал Ланс. — А я думал — только грязные узкоглазые свиньи.

Он не знал, что комендант так быстро выйдет из себя, и удивился, получив по физиономии.

«Да, — подумал Лайтмен, — пора отвязываться от стула».

— Ах ты, маленький, грязный американский щенок!

Оскорбления не трогали Ланса, но кретин держал его за лицо. Боже, как это было противно.

— Пожалуй, я прикажу тебя высечь, — комендант сжал подбородок Ланса, — это будет как раз то, что тебе нужно! Или, может, ты хочешь, чтобы тебя расстреляли?

Ланс инстинктивно пытался высвободить подбородок из грязных пальцев — от них чертовски дурно пахло. Но связали его хорошо, и он понимал, что нужно выиграть еще пару минут.

Лайтмен заставил себя проглотить все свои эмоции, расслабил мышцы лица и через силу улыбнулся. Он мог бы шарахнуть по мозгам этого кретина гипнозом, но сдержался. «Это испортило бы спектакль», — сказал он себе. Но на самом деле (Ланс бы в этом никогда не признался), он ощутил подобие уважения к узкоглазому, сумевшему его, Лайтмена, вывести из себя.

Наконец, комендант убрал руку. Веревки поддались. Узкоглазый позвал подчиненных, и Ланс, поняв, что игра приобретает дурной оборот, сбросил веревки. Движение руки, почти неуловимый блеск, и оба солдата уже лежат на полу с маленькими аккуратными разрезами поперек горла. (Тоже мне, обыскали, называется. Ну и поделом). Комендант схватился было за пистолет, но пистолет обжег ему ладонь и свалился на пол.

— А напоследок, — сказал Лайтмен, улыбаясь своей знаменитой улыбкой, — я хотел бы вас заверить: я на самом деле шпион… Только вы это уже никому не расскажете.

Ланс пристально посмотрел в глаза коменданту, наконец, выпуская на волю все скопившееся в нем раздражение.

В мозгу коменданта словно бы вспыхнула маленькая бомба, и Лайтмен брезгливо отстранился от падающего на него тела.