– Что же вы хотите сказать? – я машинально поправляю чашку на столе, стараясь унять дрожь в пальцах, делаю вид, что ничего не подозреваю, но в голове осталось семя сомнения после подслушанного разговора.
– А вы не догадываетесь? – тихо, даже как-то интимно звучит его голос, тени от свечи пляшут по строгому лицу, делая его черты острее.
Да и в полутемной кухне сам Сурэл кажется еще внушительнее.
– У меня много предположений, – старательно изображаю вежливость. – Но сначала мне стоит вас поблагодарить, инспектор. За спасение.
Дарен напрягается от этих слов, хотя внешне это напряжение ничего не выдает. Я считываю все кожей, как бы это странно ни звучало.
– Это мой долг, как защитника порядка.
Ответ звучит холоднее обычного.
– И мой долг, как жительницы этого города в том, чтобы поблагодарить за оказанную помощь. – остаюсь при своем, и воздух между нами становится густым и тяжелым, как перед грозой.
Чувствую, как между нами натягивается странная нить, будто разводящая нас по разные стороны. Но на одной стороне мы на самом деле никогда и не были.
И сейчас, даже если бы и было искреннее желание, не смогли бы встать.
– Как раз об этом, леди Хельм, и хочу поговорить, – голос инспектора становится строже. – Вам лучше покинуть Аффис.
– Вы выгоняете меня?
– Такого права у меня нет, леди Хельм. Уверен, вы знаете, к чему я это говорю. Вы ведь намного умнее, чем хотите казаться другим. Удобная стратегия для того, чтобы обвести врагов вокруг пальца, – изгибается темная бровь инспектора.
– Тоже считаете, что я всех обманула? – строго спрашиваю его.
– Неважно, что я считаю, леди Хельм. – Он делает шаг вперед, и половицы едва слышно скрипят, а от близости становится трудно дышать, но беру себя в руки. – Важно, что вас сейчас ненавидит больше половины города, и я не знаю, в какой момент эта лавина может снести этот скромный домик с лица Аффиса. А учитывая, что люди, работающие на ведомство чьи-то мужья, братья и сестры, не могу гарантировать, что они выполнят приказ о вашей защите надлежащим образом. Это скверно, но таковы факты, леди Хельм. Вам лучше покинуть Аффис.
– Думаете, я бы осталась здесь, если бы мне было куда ехать? Поскольку нам обоим известно, что вы наводили обо мне справки и… следили за мной, – немного понижаю голос в этот момент, чтобы отследить реакцию инспектора, но ее практически нет, что странно. Его будто подменили. – В таком случае должны знать, почему я тут оказалась.
– Ваша история мне известна, и потому возникает следующий вопрос. Почему вы не продали земли? – спрашивает инспектор.
И именно этот вопрос выдает тот факт, что он знает далеко не все обо мне. По крайней мере, не знает, о сделке, которую я заключила с бывшим мужем, чтобы выжить. И говорить ему этого я не буду. Потому отвечаю так:
– Я ведь сказала вам, что желаю Аффису добра.
– Настаиваете на этой позиции, несмотря на то, что жители Аффиса желают вам обратного?
– Вы про горожан или про свой клан, господин инспектор? – спрашиваю я, и по его лицу пробегает тень, а желваки на скулах едва заметно двигаются.
– Значит, вы все-таки знали? – прищуриваются темные глаза.
– Я не менее любознательна, чем вы. А городок маленький, слухи быстро дошли.
– Тогда тем более рекомендую вам покинуть это место. А что касается земель и денег… Я дам вам три дня на то, чтобы найти покупателя, но дальше сдерживать толпу и… “прочие неприятности” не смогу. Не затягивайте, леди Хельм. Вы слишком часто играете с огнем, – сообщает инспектор, а затем не отрывая от меня пристального, пробирающего до костей взгляда, открывает дверь.
Едва створка отодвигается, как в кухню вываливается Янга да так, что чашки, подпрыгивая, звенят о блюдца.
По всей видимости, она подслушивала и не удержала равновесия. Об этом свидетельствуют и ее карие испуганные глаза и румянец на смуглых щеках.
– Ой, инспектор, вы уже уходите? А я сахар только что нашла, – умудряется она мурлыкнуть, но Сурэл в этот раз решает обойтись без привычной его образу вежливости, и просто молча уходит.
В полнейшей тишине слушаю его тяжелые удаляющиеся шаги, смотрю в широкую спину, и лишь когда входная дверь наглухо закрывается за ним, понимаю, что в последние секунды почти что не дышала.
Янга тут же тянет меня на стул, желая обсудить все, что услышала, а мне как-то не до разговоров.
– Крок так и не появился? – спрашиваю лишь об этом, а в голове полная каша.
Слова инспектора о том, что здесь я в опасности, полностью правдивы. Но и оставить земли, тем более, когда там обнаружились залежи синюхи, совсем не хочется. Да и вообще я не из тех, кто бежит, сломя голову.
Даже бабушка меня за это постоянно ругала. Моя настоящая бабушка, Маргарита Павловна. Всегда журила, что когда я была помладше, инстинкт самосохранения у меня лучше работал, а потом как подменили. "Упрямая стала, непонятно в кого?" – ругала она, но при этом все равно тепло и нежно любила.
Поэтому я не обижалась, хотя насчет "лучше работал" совсем не согласна. Полезла бы я тогда кататься на пруду, когда лед не успел окрепнуть? Я скорее до того смертельного купания с последующей тяжелой пневмонией была глупой и трусливой, а потом, видимо, голова заработала, наконец-то.
Ладно, не об этом сейчас. Нужно думать, что делать.
Продать земли, утаив, что там есть синюха, все равно, что даром отдать. А объявить о залежах – так начнется охота. Тупик какой-то, а не выход.
– Согласна, – вздыхает Янга, и несмотря на поздний час, на боковую не спешит.
Может, оттого, что день был слишком насыщенным, сна ни в одном глазу, а может, потому, что страшно засыпать. Вдруг кто нагрянет? Сурэл ведь не зря сказал, что его людям на сто процентов верить нельзя.
Большую часть ночи мы проводим без сна, подсчитывая все финансы и количество запасенной синюхи. Тишину нарушает только скрип пера по бумаге да редкие вздохи Янги. В какой-то момент она стихает, но я далеко не сразу замечаю, что она уснула прямо за столом. Глаза у самой начинают слипаться, а спину ломит так, что срочно нужно прилечь. И Янге тоже.
А за окном, на минутку, рассвет.
– Янга, пойдем, – тихо шепчу ей, касаясь плеча.
Наставница ворочает головой, бормоча что-то под нос во сне, и я уже думаю, а не накрыть ли ее просто одеялом, как со стороны окна раздается страшный грохот и звон битого стекла.