Громов: Хозяин теней

Глава 39

Глава 39

Систематический террор, совместно с другими, получающими только при терроре огромное решающее значение, формами открытой массовой борьбы (фабричные и аграрные бунты, демонстрации и проч.), приведет к дезорганизации врага. Террористическая деятельность прекратится лишь с победой над самодержавием, лишь с полным достижением политической свободы [1].

«Манифест-воззвание к трудящимся»

Сесть у меня получилось. Не в тот день, когда я очнулся, но на третий, когда притерпелся и к телу, и к миру, который теперь почему-то вызывал ощущение ненастоящести. Я то и дело принимался щипать себя, трогал подушку, простыни и одеяло. Включал и выключал смартфон, который Ленка оставила вместе с пятеркой пухлых томов. Я искренне надеялся их прочесть, но оказалось, что буквы перед глазами прыгают, а в слова не собираются.

И вообще от чтения болит голова.

Поэтому я попросил читать Ленку. Слушать было всяко легче. Она и читала. Потом читала медсестра. Одна, другая и третья…

И снова Ленка.

— Слушай, Громов… может, я найду кого? Ну, спеца, чтоб он тебе всю эту мутотень коротко пересказал? — предложила она, запнувшись на слове «контрреволюционное движение».

А я подумал и согласился, осознав, что тоже в этих всяких движениях запутался окончательно. Главное, что с революцией понятнее не стало.

Вопросов же прибавилось.

Была в том мире война? Первая мировая? О второй Еремей не упоминал. Про Кавказ вот говорил, но как-то… обыденно, что ли? Как о чём-то понятном и привычном.

А вот о мировой — так нет.

И скорее всего второй не случилось. Может, тогда и первой не было? А значит, и революции… и всё… замерло?

Возможно ли такое?

Профессор, высокий и тощий, похожий на седую цаплю в костюме, был весьма удивлён моим интересом.

— Простите… — сказал он. — Я, признаться, не очень понял, что от меня надо… точнее понял задачу в целом, но частности…

Он носил круглые очочки и острую, какую-то совершенно стереотипную бородку.

— Если я узнаю, для чего вам эта информация, я пойму, в каком контексте её подавать. Рассказывать ли о личностях той эпохи или же сосредоточиться на социальном процессе. Или, возможно, вам интересны некоторые конкретные события.

Павел Вячеславович чувствовал себя неловко и на меня старался не смотреть. Обычное явление. Люди боятся инвалидов и смертельно больных, даже когда болезнь не заразна, всё одно боятся.

Мне не привыкать.

— Скажем… вот… допустим, я решил написать книгу. Фантастическую.

Врать не люблю, но правда, чую, будет выглядеть ещё большим бредом.

— Про параллельный мир. Там магия и всё такое. Но время хочу, чтоб было как вот… в шестидесятые, только без Советского Союза… чтоб, допустим, мировой войны не случилось. Второй.

На меня смотрят устало и скептически. Ну да, где наука, а где — фантастические книги. Но терпят, потому что профессора истории не столько получают, чтоб от частных консультаций отказаться.

— И вот скажите, случилась бы революция, если бы не было первой мировой?

— Интересный вопрос.

Он щипает пальцами свою бородку.

— Сложный… и не поверите, но споры на сей счёт идут давно, едва ли не с момента самой революции.

Он присаживается.

— Мнения разделились… научные, если отставить в сторону тех, кто полагает, будто бы сама по себе революция — результат работы иностранных разведок. В частности английской и немецкой… вы не возражаете, если я пиджак сниму. Жарковато тут…

— Нисколько.

Мне тоже было жарко. Правда, потом жар сменялся холодом, а тот снова жаром. В общем, организм штормило, но к чему пугать славного человека.

— Так вот, лично моё мнение, что война была тем самым костром, который и разогрел котёл империи… образно выражаясь, так…

— Что рвануло.

— Именно, Савелий Иванович. Именно… та война, ныне почти забытая, не только забрала миллионы жизней. Она уничтожила четыре великие империи[2]. И первой среди них стала Российская, где революция завершилась продолжительной и кровавой гражданской войной. И принесла не столько свободу народам, сколько новые потрясения и беды. Хотя…

Он замолчал.

— А если бы её не было, Павел Вячеславович? Революции?

— Я историк, а не фантаст.

— Но всё-таки? Разве вас никогда не тянуло поразмышлять? Просто поразмышлять. Вслух?

— Что ж, — он позволил себе снисходительную улыбку. Так взрослые улыбаются, отвечая на глупые, как им кажется, детские вопросы. И ладно. Я вполне могу позволить себе побыть ребенком. — Давайте и вправду пофантазируем…

Умирающим отказывать не принято.

Тем паче, когда этот умирающий готов заплатить за совместную фантазию. Твою мать, до чего же пошло…

— На самом деле из всех воюющих сторон Россия находилась в наиболее выгодном положении. И если в начале войны у неё имелись определённые проблемы… скажем так, никто вообще не думал, что может случиться столь глобальная война, которая ко всему растянется на годы. И что сражения будут происходить не только на земле и в воде, но и в воздухе. Нет, близость войны ощущалась. Имелись предпосылки и умные люди отмечали их. И агрессивность канцлера Германии. И настроения Австро-Венгрии, но все полагали, что война, если и случится, то быстрая, которая займет месяц-другой от силы. Ведь начался двадцатый век, эпоха гуманизма…[3]

Это они конкретно поспешили.

С гуманизмом.

— Да, сейчас это кажется смешным, — моё сомнение профессор заметил. — И даже в чём-то наивным. Наука сделала рывок. Надо учесть, что до того мир существовал довольно неспешно… да, где-то там ходили корабли, осваивались территории, но вы представьте, сколько требовалось времени, чтобы добраться из того же Петербурга в Москву? Не на поезде, а санным путём или по дорогам? Так и везде — мир существовал со скоростью конной повозки. А потом появилась железная дорога. Следом — автомобили и дирижабли. А там уж и самолёты. И главное, эта техника всё совершенствовалась. Газеты писали то об одном, то о другом открытии. Заводы наполнялись станками, которые увеличивали производство не на десять-двадцать процентов, а в десять-двадцать раз. Если вы понимаете.

Понимаю.

С производством как раз и понимаю.

— Казалось, что ещё немного и человек шагнёт к звездам. А ещё достигнет глубин океана и всего там прочего… а тут война. Тоже новая. И железные дороги везут уже не путешественников, а сотни и сотни людей, которые сходятся друг с другом. И тоже не в штыковом бою. Пулеметы, первые танки… ядовитые газы.

И прочее дерьмо, которым изобретательное человечество готово поделиться с ближним своим.

А тени?

Может, война была и тени — это её последствия? Хотя нет, тени появились много раньше.

— Но возвращаясь к вашему вопросу… так вот, Российская Империя к началу войны находилась на подъеме. Стабильный рост экономики. Внешней и внутренней торговли. Населения… в общем, мы можем коснуться подробнее…

— Нет. Я понял. Было хорошо, но война…

— В том и дело, что война, конечно, сказалась. Но вместе с тем она и стимулировала развитие ряда отраслей. Когда стало понятно, что фронт захлёбывается из-за дефицита боеприпасов, в авральном режиме…

Как всегда у нас, в авральном и через жопу.

— … были возведены заводы. И налажен выпуск. И более того, уже через пару лет все нужды фронта были закрыты. Вдумайтесь. Производство взрывчатых веществ увеличилось в тридцать три раза! Со ста тонн до трёх тысяч трёхсот в месяц[4]. В двадцать раз увеличилось количество тяжёлой техники в армии. Да и в остальных военных сферах был, можно сказать, относительный порядок. Конечно, фронт тянул и деньги, и силы, и людей, но Российская империя была далека от краха. Да, на экономике не могло не сказаться произошедшее, однако даже если брать просто цифры, то, допустим, в России было мобилизовано около семи процентов населения, тогда как во Франции — свыше двадцати, в Германии — около шестнадцати.

— Тогда… почему?

Если порядок.

Экономика.

И не всё так критично. Почему?

— А вот на этот вопрос до сих пор нет однозначного ответа. Как по мне… исключительно ненаучно и в частном порядке, то дело в людях. В людях, которые пошли на фронт, потому что им так сказали. Которые не очень понимали, за что и зачем воют. Не месяц, не два, но годами. Которые в какой-то момент устали. Добавьте усилившиеся внутренние противоречия. И факт, что затягивать пояса пришлось отнюдь не аристократии. Появление нового класса — рабочих, которые пусть и происходили от крестьян, но не были стеснены рамками общин и обычаев. Они оказались весьма подвержены влиянию революционных идей. Готовы их воспринять… более того, перемен ждали все слои общества. То же купечество не слишком было довольно положением, когда и приличные капиталы не помогали возвыситься в социальной среде.

Вот на хрена я всё это слушаю?

Капиталы.

Производства… если так-то я сам ещё тот капиталист хренов, который считает прежде всего прибыль.

— Изначально революция задумывалась как локальная, способная решить проблему самодержавной власти, в том смысле, что ограничить её, дав возможность управлять страной иным людям, но…

— Всё пошло не по плану, — сказал я, повернувшись к окну. — А если бы её не было? Если бы вот… осталось всё, как прежде. Самодержавие там. Аристократия. Купцы…

Про купцов в том мире знаю ещё меньше, чем про аристократию, но чую — должны они быть. Просто-напросто обязаны.

— Ну и рабочие с крестьянами, — добавляю, потому как куда без них.

— Что ж… если осталось всё это, то остались и внутренние противоречия. Вполне возможно, что в вашей… истории их разрешат путём мирным. Скажем, проведя ряд реформ, многие из которых были в свое время начаты Александром II, но затем фактически уничтожены его сыном. Тот решил вернуть всё, как было, не понимая, что закручивание гаек лишь увеличивает внутреннее давление. Да… это сложно на самом деле. Но вполне возможно. Реформы. Серьёзные преобразования.

Вот с этим, чую, не задалось…

— А если… скажем… и революционеры есть? Допустим, благородная девица, такая, из хорошей семьи, связывается с революционером…

— Обычная история девятнадцатого века. Та же Вера Засулич. Хотя она, конечно, из обедневших дворян, которые таковыми были сугубо номинально. Но образование получила, да… Софья Перовская, дочь губернатора Петербурга[5]… на самом деле женщин, разделявших идеи террора, было довольно много. И дворянки среди них встречались.

— Так вот… её помиловали. Определили жить…

— Под надзором?

— Ну да, под надзором. Только связей с революционерами она не оборвала. Сама она за мирное решение проблем. Но печатает листовки и радеет за народное образование.

— Болезненный вопрос, — соглашается Павел Мавтеевич. — Да, это вполне себе реалистично.

— Но вместе с тем… как бы в мире есть и машины. Автомобили разные. Заводы… рабочие живут в домах около них… этих… доходных, — слово всплывает не сразу. — Рядом больничка, благотворительная. Бесплатная, но не как сейчас…

Сложно говорить о таком. Тем более говорю комкано, криво. Но меня слушают.

— Вот… собственно… если так…

— Вы описываете вполне себе обычную реальность конца девятнадцатого века. Листовки. Революционеры… террор?

— Куда без него.

— Тогда да… почему бы и нет?

— А машины? Электричество?

— Электричество тоже было на момент начала войны. Прогресс шёл по миру семимильными шагами. И даже в императорском дворце появились электрические лампы, не говоря уже о заведениях попроще. Да и автомобили вполне себе прочно вошли в обиход.

— Нет… другие… такие… вроде советских. Последних моделей.

— Тоже не вижу препятствий. В целом социальная эволюция часто следует за технической. Общество меняется, когда возникает в этом нужда. Но эта эволюция вполне может быть неспешной. И да, если вам нужно, то и проблемы внутренние могут быть неизжиты, несмотря на все технические успехи.

Он развёл руками.

— Но? — чую, что упускаю нечто важное.

— Но если под котлом развели котёл, а крышку закрыли плотно, то…

— Рано или поздно — рванёт?

— Именно.

— Спасибо, профессор.

— Пожалуйста. Не знаю, помог ли вам…

Я сам не знаю.

Во-первых, не знаю, на кой оно мне надо. Во-вторых… вернуться до сих пор не получается. И может статься, что мои эти вот поиски так и останутся фантазией состоятельного капиталиста.

Кто бы знал, что делать.

Ну да, и кто виноват — тоже.

Конец первой части

[1] Из манифеста партии социалистов-революционеров, 1900 г.

[2] Речь идёт об Османской, Германской, Астро-Венгерской и Российской. И до начала первой мировой Османскую империю раздирали внутренние противоречия. Поражения на фронте усугубили их. Начались многочисленные восстания, а после оккупации Стамбула английскими и французскими войсками в ноябре 1918 года правительство Османской империи окончательно рухнуло, а на её обломках появились Турецкая республика, которой начал заправлять Мустафа Кемаль Ататюрк. В результате распада Австро-Венгрии независимость получила Австрия, образовалась Чехословакия, вслед за ней Государство Словенцев, Хорватов и Сербов. Независимость провозгласила Западно-Украинская народная республика, В Кракове было объявлено о воссоздании Польши. Также возникли Тарнобжегская республика, Гуцульская республика, Русская Народная Республика Лемков, Республика Команча, Республика Прекмурье, Венгерская Советская Республика, Словацкая Советская Республика, Республика Банат, Республика Фиуме…

Империя Габсбургов потерпела крах. Германию уничтожило поражение, в результате которого она потеряла все внешние колонии и часть земель в Европе. А 9 ноября 1918 года началась Ноябрьская революция, в результате которой монархия была свергнута. А про Россию и так всё ясно.

[3] На самом деле очень распространённое мнение. В конце 19 и начале 20 мнения у человечества складывается впечатление, что они живут в эпоху великой науки. И значит вот-вот все известные болезни будут побеждены, уничтожены голод и нищета, и все вокруг заживут в мире и согласии.

[4] К весне 1916 г. «снарядный голод» был в целом преодолен. Если за первые пять месяцев 1915 года армия тратила по 311 тыс. снарядов, а за тот же период 1916 года по 2 229 тыс., то при учете значительного расхода снарядов в осенне-летних боях, русская полевая артиллерия все же смогла вступить в 1917 год с запасом в 3 тыс. снарядов на трехдюймовое полевое. Запас снарядов к концу 1916 года составил 16,3 млн., а производство — до 3,5 млн. в месяц. Этого с лихвой хватило, чтобы покрыть нужды армии.

[5] В 17 лет ушла из дома, отказавшись разорвать знакомство с народовольцами, вместо этого разорвала связи с семьей. В 27 лет Софья являлась непосредственным руководителем рокового покушения на Александра II. Именно она взмахнула белым платком, подавая Гриневицкому сигнал о бомбометании.