Громов: Хозяин теней

Глава 33

Глава 33

«Заготовительная контора братьев Селезнёвых осуществляет выкуп изменённых животных и растений, целиком либо же частями, в любом количестве по ценам согласно установленного государственного прейскуранта с выплатою дополнительных премий за объем и качество. Возможен выезд оценщика на место. Наличный расчёт. Бесплатный вывоз крупногабаритных грузов. Работа с большими объемами. Услуги штатного целителя на основе взаиморасчётов…»

«Объявления»

Момент перехода не ощутим.

Просто шаг.

В стену.

Сквозь стену. Легкое прикосновение к лицу, такое бывает, когда, идя по лесу, ловишь паутинку. Я даже слышу, как она беззвучно рвётся.

Воздух.

Запах.

Густой-густой, обволакивающий. Хреновы лилии.

— А тут… тут… туман какой… — Метелька просто появляется за спиною, и я оборачиваюсь.

Туман?

Скорее муть лёгкая, но не сказать, чтоб мешает сильно. А если проморгаться, то и она исчезает. Как там… гордо веет буревестник над седой равниной моря. Буревестника не наблюдалось, моря тоже, а вот седая равнина расстилалась во все стороны.

Полынья же повисла всё тою же чёрной промоиной.

— Вот, — Метелька суёт мне веревку. — Еремей сказал, чтоб ты взял. И чтоб вокруг пояса обвязал, двойным узлом.

Веревка тонкая, даже не веревка, скорее нить, свитая из других. И надёжною она не кажется. Но Метельке, который эту нить оборачивает вокруг моей талии, не мешаю. Стою.

Приглядываюсь.

Тень моя тут же. Теперь она будто больше и слегка размыта, но вон, скользит меж купин седой травы, то прячась, то вновь появляясь. А я… я испытываю разочарование.

Я ведь ждал чего-то такого.

Этакого.

А тут равнина.

Трава.

Травы вот много, только как понять, та самая она, навья, или же надо другую какую искать?

— Вот, и теперь я прицеплюся, — Метелька подвязывает свою веревку к той, что уходит в полынью. — Еремей сейчас…

Договорить он не успел, потому что полынья вспучилась пузырём, который лопнул, оставив человека.

— В следующий раз жди, — сказал он строго. — А то сунулся на-сам.

Это про что?

На плече Еремея холщовая сумка, а я отмечаю, что здесь моё зрение работает куда лучше. То ли глаза привыкать стали, то ли просто сам осваиваюсь, но впервые появились цвета.

Шинель у Еремея не просто серая, а такая, будто с голубоватым проблеском. Сумка же — желтая. И рюкзак, широкие лямки которого давят на плечи, тоже жёлтый, яркий до того, что так и тянет потрогать.

А у Метельки волосы рыжие.

И глаза голубые, но тоже какие-то чересчур уж яркие, ненастоящие. Наверное, это мой разум шалит. Или просто здесь воспринимается иначе.

Трава…

Зелень пробивается, так, сквозь седину, и кажется, что это вполне себе обычная трава, морозом прихваченная. Хотя не холодно.

И не жарко.

Небо сизое, что голубиное крыло. А солнца нет. Вот просто нет. Свет есть, а солнца… как такое возможно? Хотя, чего это я.

— Что видишь? — Еремей становится за спиной и Метельку к себе подвигает.

— Равнина вокруг. И трава торчит. Такая… длинненькая. Не знаю. Обыкновенная трава. Там, дальше, дерева или лес… или ещё что-то. Не разгляжу. Но так-то… просто равнина.

— До лесу сколько?

— Не знаю. Это ж как… он вроде и виден, но еле-еле.

— Ясно. Надо будет вешки ставить. Твари?

— Да пусто тут.

— Выхлест всех отпугнул. Но это пока. Ничего, кровь почуют — скоренько подтянутся, — Еремей отпустил моё плечо. — В общем так, сейчас я старшего дёрну. Ему и покажешь, в какой стороне лес. Твоя задача — глядеть во все глаза. И если чего поменяется, если тебе даже примерещится, что оно меняется, то говори.

Киваю.

Что ж тут не понятного?

— Сам не отходи. Ни на шаг. Веревка-то заговоренная, но… мало ли. Тут легко заблудиться, Охотник. И эта сторона… она любит играть. Особенно с теми, кто себя самым умным мнит.

А я чего?

Я не мню.

Я стою вот тихонько и Метелька со мной.

— Дядька Еремей, — в голову приходит запоздалая мысль. — А нам бы оружие какое…

— Какое? — он поворачивается и смотрит.

А у Еремея глаза желтые, кошачьи какие-то… рысиные скорее. И зрачок вертикальный.

— Не знаю. Хоть какой револьвер…

Думает он недолго. А потом вытаскивает из кобуры, взводит курок и протягивает.

— Своих не подстрели только, герой.

А Метелька сдавленно охает.

Еремей же возвращается к полынье и щурится. И готов поклясться, что здесь он вовсе не слеп. Он дважды дёргает за веревку, и вскоре черная поверхность выплёвывает ещё один пузырь. Тот лопается, выпуская какого-то мятого, точно жёваного, мужичонку.

— Игнат, — представляет его Еремей, сжимая плечо. — А это наш охотничек. Особо на него не рассчитывай, сам видишь, дохлый совсем и ничего-то не разумеет…

Это говориться не для Игната, но для человека, которого я на этой стороне не был готов видеть.

Но полынье плевать.

Снова пузырь.

И я улавливаю слабое дрожание мира. В самый последний момент ощущение усиливается, оно неприятно, будто кто-то там пытается пролезть, кто-то донельзя лишний. И отступаю, взявши Метельку за руку. А еще в голове крутится мыслишка, что место это очень даже удобное, чтобы убрать меня. И не только меня. Тела не найдут. А нет тела, нет и дела.

Пузырь лопается с мерзким дребезжащим звуком, и перед полыньёй возникает Сургат.

— Не ждали⁈ — весело говорит он.

— Какого хрена… — Еремей добавляет пару слов покрепче.

— Ну… — Сургат перебивает Еремея и щурится так, нехорошо, а я понимаю, что он опасен. — Мозырь велел сходить с тобою, приглядеть, что да как… что-то ты ему, Ерёмушка, в последнее время не нравишься. Боится, как бы болезнь тебя до сроку не забрала.

И скалится широко-широко.

Зубы у него белые и блестящие. Ярко-белые, прям ослепительно, будто из свежевыпавшего снега вылепленные. А вот глаза кровью налиты и цвет разобрать сложно. Лицо тоже красное опухшее, и под кожей словно шевелится что-то.

Жилы кровяные.

— Ты за моё здоровье не бойся, — кидает Еремей, впрочем, с Сургата не сводит глаз. — Ты о себе побеспокойся. Как бы чего не вышло…

— А я так… в стороночке постою. Вот, с мальчиками. Не боись, не трону.

И шажок к нам делает. И за ним хвостом своя нитка пробирается.

— Познакомимся поближе… а то ж, чую, вы меня не так поняли. Превратно, если по-благородному выражаться.

Одежду сменил.

Ни тебе халата, ни пиджака, но добротная крепкая одежонка из бурого полотна. Куртка вон кожаная даже, пусть потёртая, но ещё вполне себе приличная. На голове же и вовсе шлем, навроде тех, которые в старых фильмах показывали. И очки такие же, круглые, массивные.

Явно не от плохого зрения.

Очки Сургат и надевает.

А я вижу, как вспыхивают они. Артефакт, стало быть.

— Не сейчас, Сургат, — Еремей кривится. — Потом поглядишь… нечего тварей до сроку привлекать.

— Ой, ладно тебе… тут если и фонит, то самую капелюшечку. А вы, ребятки, хотите поглядеть? Так-то оно туман. Помню, я в первый раз когда попал…

И еще ближе к нам.

И я отдаю тени приказ держаться рядом. Она же, рыская в траве, кого-то выловила и теперь старательно давилась добычею. Но приказ исполнила. И главное, подобралась тишком, так, чтоб Сургат не заприметил.

— … то всё понять не мог, как мы в этом тумане будем.

— Как? — не удержался Метелька.

Еремей же что-то обсуждал с мужиком, указывая в сторону леса. Потом они вдвоём вернулись к полынье и мужик перешёл на ту сторону. К слову, никаких неприятных ощущений у меня это не вызвало. Как и возвращение его. Причём теперь уже мужик тащил верёвку совсем иную, толстую, с длинными красными ленточками, завязанными на ней.

— А вот так, мальчик. Сперва идут разведчики. Это вот наш Еремеюшка… оглядываются, что да как. Потом столб ставится сигнальный, с артефактами, которые тварей отпугивают. Заодно и ворота возводят, чтоб видно было, куда нырять-то. А уж далее от столба и тянут дороженьку, ну, это если на месте добычи нет. Чего стали? Вперёд…

— Спокойно, — Еремей остановил мужика. — Спешка в этом деле дороже выйдет.

— Мозырь сказал, чтоб сегодня хоть на сотню шагов дорогу проложили… видишь ли, мальчик, на этой стороне обычный человек, если сделает шаг-другой, то и заплутает в тумане. Даже маяки и те не особо помогут, потому и ходить надобно по привязкам. Вот там у них — жила сигнальная. К ней уже и крепят верёвки проходчиков… или вот грузы.

Веревку закрепили за железную распорку, которую собрали прямо тут, у полыньи. Причём Еремей скручивал её весьма ловко, явно не в первый раз приходилось. А уж когда в землю вогнал и надставил, то и закрепил в самом верху…

Фонарь?

— Вижу! Огонёк! — Метелька подпрыгнул. — Тусклый, правда, но сквозь туман пробивается.

— На десяток шагов, а то и на два… а вон ленточки видишь?

— Д-да…

— Это вешки. От одной до другой и путь проглянется. Их смазывают особым составом, — ноздри Сургата дрогнули.

Интересно, с чего это он вдруг переменился?

— По вешкам можно и дорогу к выходу найти. Сейчас вот мужички врата обозначат…

Пару столбов вкопали, причём, судя по тому, что на столбах светились тонкие полосы, смазывали и их.

— … а там уже и дорогу строить начнут, — Сургут, щурясь, вглядывался вдаль. Видел что-то? — Дальше уж на опорки и фонари повесят особые, которые худо-бедно туман здешний разгонят. Оно-то всё одно не видно будет дальше, чем на пяток шагов, но и это уже много…

— Это, наверное, дорого? — уточняю я, поскольку ещё с той своей жизни знаю, что никто-то не станет возиться, если возня эта не приносит дохода.

А тут…

Люди вон. Материалы и не самые простые. Вон, столбы у ворот вкапывают основательно, да и они толщиною внушают, явно не на день-два рассчитанные. Прочее тоже не бесплатно.

— Пусть мальчишка поведет! — раздался чей-то нервный голос. — Он же ж видит, куда…

— А и вправду, — Сургут словно спохватывается. — Видишь же?

— Стоять, — Еремей, казавшийся увлечённым спором, мигом о споре забыл, встал рядом. — Никто никуда не пойдёт.

— Да ла-а-адно, — прежним ноющим тоном протянул Сургут. — Да хоть на пару шагов пускай… можешь и ты с ним сходить. А то тут одна трава только.

— Тебе и её на первое время хватит.

— Ой, скучный ты человек, Еремейка…

— Зато ты у нас весёлый.

— Кому-то ж надо…

Я дёрнул Еремея за рукав, привлекая внимание, и когда тот наклонился, сказал на ухо:

— Тут пока никого… такого нет… можно и пройти… если с тобой.

Сам я на свой револьвер не больно-то надеялся, здраво собственные силы оценивая. Медленный я. Слабый.

— Видишь, мальчик и сам хочет…

Хочу.

Потому что… сам не знаю, почему. Манит эта вот седая трава, которая без ветру клонится к земле, а потом распрямляется с едва слышным шелестом. И шелест этот кажется почти голосом. В ней, в траве, то тут, то там мелькает горбатая спина моей Тени. И та тоже рада. Как охотничий пёс, который долго маялся в городской квартире, и вот теперь снова оказался в лесу.

На свободе.

Почти.

— Идём, — решается Еремей, мрачно глядя на Сургута. — Давай десяток. Останавливаемся. И дальше решаем, по ситуации…

— Ой, ладно вам… — Сургут демонстративно потягивается. — Вечно ты всё страхи ищешь, там где их нету.

Еремей подталкивает меня в спину.

— Веревку держи. И Метелька, ты за нами.

Он явно не хочет оставлять Метельку подле Сургута, и мы оба — я и Метелька — лишь одобряем такое решение. Сам Еремей закидывает на плечо моток веревки с полудюжиной деревянных кольев-штырей, нанизанных на веревку, как иглы на нити. Идём. Трава ломается под ногой с сухим на диво неприятным звуком. И острые ости норовят пробить ткань. Но та плотная, на этой стороне ещё более плотная, чем на той. И натиск травы выдерживает.

— Руки держите в карманах. Тут, если поцарапаетесь, кровь мигом тварей привлечёт. А не время ещё…

Еремей заговаривает, когда мы отдаляемся на десяток шагов. Я вижу людей, которые вот они, рядом, и мне странно, что Метелька крутит головой и вцепляется в верёвку. Я слышу, как колотится его сердце, и он старается держаться вплотную к Еремею.

А вот Еремей держится иначе.

Он собран. Внимателен. Однако ни страха, ни растерянности не выказывает.

— Сургута не слушай, — заговаривает он, когда мы отошли шагов на десять. — Он горазд в уши напеть. Тот ещё баечник.

В это я охотно верю.

— Дальше идём? — уточняю.

— Погоди. Сейчас метку кинем, — и Еремей вгоняет в землю деревянный штырь и наваливается всем весом, вгоняя поглубже. — Тут после нормальные поставят, как доберутся.

— А… почему дерево? Можно же из железа костыли там… не знаю.

— Можно. Но тут обыкновенное железо долго не живёт. А такое, которое… особое… — он выделяет это слово, — стоит изрядно. Да и не так-то легко его добыть.

— А…

— Особое — это когда при плавке добавляют всякое-разное. Скажем, кровь здешних тварей. Или же траву вон…

— Эту?

— И эту тоже.

— Стало быть, полынья — дело выгодное? — веду дальше, и главное, понимаю, что здесь и вправду всё несколько иначе. Вон, два десятка шагов прошли — Еремей остановился, чтобы очередной колышек вогнать — а лесок уж виден. Кажется, что до него рукой подать. Тогда как полынья и врата далеко.

Я их в принципе вижу, а Метелька говорит, что не видит вовсе ничего.

— А то… — отзывается Еремей.

— Очень выгодное? Это ведь немало стоит… ладно, дерево, но оно тоже непростое, так? И вот веревка эта? И сами люди. Мозырь вложился в ремонт дома. Забор поставил. Охрану. И тут… посты эти вот.

Мне почему-то казалось, что добытчики просто уходят, хватают, что под руку попадётся, и убираются восвояси. А оно куда как сложнее всё.

— Верно, — Еремей остановился и огляделся. — Ишь… поредело. Значит, вода рядом. Воду чуешь?

Я прислушался.

И нет.

Я не чуял. А вот Тень — та добралась, и я увидел уже её глазами узенький, с ладошку шириною, ручеёк, который пробирался сквозь покрывало травы. Тень в него забралась с лапами и, опустивши голову, жадно лакала иссиня-чёрную воду.

— Тут… — я быстро сориентировался. — Чуть в стороне. Ручеёк. Узкий. Вести?

— Веди, — согласился Еремей. — Там и траву твою глянем.

— А назад? — Метелька оглядывался и изо всех сил старался сдержать дрожь. Но я чувствовал, как его колотило. — Назад мы… мы ж вернёмся, да?

— Вернёмся.

Тень держалась спокойно, а стало быть, крупных хищников рядом не было. Что-то подсказывало, что опасных тварей она почует куда раньше меня.

— Хорошо… а то так-то…

— Вот, — Еремей развернул его к веревке. — Видишь? Твоя крепится к основной жиле. А уж по ней, если что, и добредёшь. Тут после нормальные вышки поставят, с защитою, с пугалками и охраною… мыслю, расщедрится Мозырь. Вон, какое богатство…

Это богатство?

Трава, земля… ручей вот? Это богатство?