Господин следователь. Книга 11

Глава 9 Семейный завтрак

С утра мне предстоял разнос.

— Иван, как тебе не стыдно? — гневно спросила матушка. — Деловые переговоры должен вести мужчина, а ты отправил вместо себя барышню, которую, между прочем, именуешь сестренкой. Разве так поступают с младшей сестрой?

Нагоняй от маменьки я должен был получить еще вчера, но спас отец, приехавший со службы и сразу же сподобивший нас всех отправляться на ужин. За ужином вели разговор исключительно о предстоящем дне рождения дедушки, на который должны явиться всей семьей. А семья теперь стала больше.

После ужина мы с отцом ушли в его кабинет, чтобы обсудить некоторые вопросы будущего полицейского училища. Например — не стоит ли ввести в нем изучение иностранных языков? Увы, Чернавский-старший предложение не поддержал, хотя и мог бы… По его разумению, помощник исправника по сыскной работе, получивший подготовку в училище, должен хорошо знать законы, разбираться в криминалистике — включая навыки снятия отпечатков пальцев и изготовление гипсовых слепков.

Я еще предложил, чтобы в обязательном порядке будущих сыскарей обучали фотографированию — гражданских фотографов не всегда можно привлечь, а иметь штатных — много воды утечет.

С фотографированием отец согласился, а вот касательно иностранных языков уперся. Дескать — пусть изучает в свободное время.

Наверное, батюшка прав. Значит, придется искать для жены другое место работы. Может, предложить Леночку в качестве преподавателя латыни для Женского медицинского училища? Латынь медичкам нужна. Вот только — начальницей будет Чернавская, препод — еще одна Чернавская. И товарищ министра Чернавский. Могут сказать, что семейственность развели.

Впрочем, не факт, что Елена захочет трудиться, став моей женой. Неволить любимую девушку не стану, но, скорее всего, дома не усидит. Подыщем что-нибудь этакое, не слишком обременительное, но позволяющее считать себя занятым человеком. А вот когда дети пойдут… Но, как пойдут, так и станем думать.

Зато идея создать музей истории правоохранительных органов отцу понравилась. Он предложил основать его при Полицейском училище. Будет там и витрина с орудиями преступления, и раздел, где можно познакомится с историей становления полиции. Перетащить кресло Шешковского из Малой приемной императора батюшка не рискнет, у него наглости не хватит (я со временем выклянчу у государя), но вот попросить градоначальника Санкт-Петербурга, чтобы тот передал абсолютно ненужную будку, согласился. Символ будочника пока побудет где-нибудь в безопасном месте — чтобы не спалили, потом, когда помещение подберут, там и поставят. И старую форму полицейских, алебарды и все прочее, тоже начнут собирать.

Воодушевившись, Чернавский-старший решил, что с таким проектом не грех и к самому государю пойти.

Пока мы беседовали, наши, а женщины упаковывали подарки для дедушки, писали поздравления. Я, кстати, подарю генералу кожаный портсигар с золотой монограммой (деду давно пора курить бросать!), а Аня вручит вышивку, над которой трудилась почти два месяца. Или три? Нет, маменька сказала два, значит — два. А что еще могла подарить гимназистка генералу? Правда, вышивать наша гимназистка не умеет, но откуда про это старику знать? Не уверен, что он знает о существовании специальных мастерских, в которых можно заказать любую вышивку. Что там Санкт-Петербург, если имеются мастерицы и в нашем Череповце? Заказывают им и подарки для жениха, и для мужа, чтобы те порадовались — какие у них дамы-то рукодельные! Как-то, одна мастерица (жена нашего городового) со смешком рассказала, что ее постоянная клиентка (имя не называла), иной раз берет еще не исполненный заказ на дом, чтобы муж непременно на него наткнулся… Милютин, кстати, планирует в Доме трудолюбия мастерскую по вышивке завести.

Разнос сыночку был назначен на утро, как раз на тот промежуток, когда отец уже уехал на службу, а мы еще оставались за столом допивать чай и кофе. А еще какао на молоке, без сахара, положенное юным барышням. Анька какао не любит, пучит глазенки, но пьет, не вякает. Пока студенткой училища не станет, статус свой не повысит, придется по утрам какавом давиться.

Сестричка у меня теперь бедная. На кухню не пускают, по лавкам и магазинам приходится ходить в сопровождении либо матушки, либо горничной, которую маменька наняла специально для воспитанницы. Анька хоть с Верховцевым отвела душу. Светится, как новый пятак.

— Ужасно стыдно, — вздохнул я. — Даже не знаю, простит ли она меня. Аня? Простишь?

— Подумаю, — отозвалась юная акула капитализма, украдкой показывая язык.

— Ясно. Не простишь — стану горько плакать, — вздохнул я еще горше, пытаясь изобразить всхлипывание. — Вернусь в Череповец, мы с Кузьмой уйдем в леса. Станем там рыбу ловить, и ждать, пока не простят.

От супруги товарища министра внутренних дел не укрылся наш немой диалог — с перемигиванием, она слегка насторожилась и призадумалась — а стоит ли дальше ругань единственного сыночка?

— Скажи-ка лучше, сколько ты с помощника директора Императорских театров слупила? — поинтересовался я.

— Ваня, что за слова? — возмутилась маменька. — Что за жаргон такой — слупила?

Какой бы термин-то подобрать? Догадался.

— Истребовала. Выбила.

Аня уткнулась в какао, сделала крошечный глоточек, взяла паузу, выдала:

— Сорок процентов от сборов.

— Ничего себе, — с уважением покачал я головой. — А Верховцев говорил, что тридцать процентов от сборов получают только знаменитости, вроде Островского.

— Вот пусть они знаменитостям по тридцать и платят, а нам по сорок. Тем более, что им эти деньги еще предстоит заработать. Вот, как говоришь — пусть будет стимул!

— Вот видишь, маменька, — назидательно сказал я, — если бы мужчина переговоры вел, он бы процентов на двадцать договорился, не больше.

— Ваня, ну не смеши меня! — фыркнула барышня. — Какие двадцать? Ты же у нас совершенно не приспособлен к серьезной жизни. Верно я говорю, Ольга Николаевна?

Маменька кивнула, а соавтор продолжила:

— Ты бы на десять согласился, а еще бы и Чехову стал из своего кармана платить. А теперь за адаптацию дирекция ему пятьдесят рублей положит, плюс два процента от сборов, зато он вместо нас станет к зрителям выходить, кланяться.

Кто бы такое услышал! Чехов адаптирует для сцены сказку, написанную по мотивам пьесы Шварца и сценария Захарова.

— Бедный Сергей Иванович, — пожалел я помощника директора. — Он, наверняка сражался, как лев?

— Да ну, это разве сражение? — пренебрежительно хмыкнула Анька. — Смешной он, наивный, торговаться совсем не умеет.

Воодушевившись, принялась вспоминать:

— Вот, как-то было, мой дед, двоюродный… или троюродный — не упомню, хотел картошку продать, по четыре рубля за пуд, а ему предлагали только рубль. Пришлось меня звать. Вот тут уж пришлось поторговаться! Сколько торговцы матюгов на меня извели, как они свою правоту доказывали! Как вспомню — сердце радуется.

— И сколько дед выручил? — поинтересовался я, давясь от смеха.

— Чуть меньше, чем он хотел — по трешке за пуд, — сообщила Анька. Потом поморщилась: — Я-то бы за такую картошку и полтинника не заплатила — с подгнивом, проросшая. Но дед-то, хоть и троюродный, но свой, а торговцы чужие. Да я узнавала — у них половина возов пустые, а кто захочет порожняком возвращаться?

— Аня и Ваня, — сказала маменька. Посмотрела, опять сказала. — Ваня и Аня. Я все время недоумеваю — что у меня за дети? Ладно, мы с отцом смирились, что вы сказки всякие пишете, рассказы. И на сцене ваша пьеса пойдет. Но торговаться, словно мещане?

— Нет, маменька, ты не права. Мещанам, купцам, деньги нужны, как самоцель. А мы с Аней их на благое дело потратим.

— На благое? — с недоверием переспросила маменька. — На благотворительность?

— На благотворительность, само собой, тоже нужно что-то отстегивать, но я считаю, что помощь немощным и увечным должно государство осуществлять. У Анны планы более грандиозные. Верно?

Анька же, воспользовавшись тем, что маменька отвлеклась, стащила мою чашку с кофе, выдула половину, успела прикрыть салфеткой и кивнула.

Маменька сделала вид, что не заметила. Вот-вот, а мне бы точно замечание сделала, если бы я у сестренки что-нибудь со стола спер. Девчонке все можно!

— Аня наверняка откроет какой-нибудь заводик, — предположил я вслух. — Будет он работать на современной технике, по новейшим технологиям, рабочие станут жалованье достойное получать, выходные у них будут и полный социальный пакет.

— Что у них будет? — в один голос спросили женщины.

Ну вот, опять ляпнул. Как же мне объяснить?

— Социальный пакет, я имею в виду поддержка с точки зрения решения социальных проблем, — принялся я выкручиваться. — Женщинам — отпуск по беременности и уходу за ребенком, денежные выплаты за это время.

— Ваня, а зачем женщин на завод брать? — вытаращилась Анька. — Ты ж сам говорил, что женщин нужно беречь.

— Нужно, — не стал я спорить. — А как быть вдовам, у которых дети маленькие? Пенсии за потерю кормильца не предусмотрены. Ладно, Милютин за своих платит, тем, у кого отцы на производстве погибли. Но остальные-то? Иван Андреевич планирует завод у нас открыть, лесопилки расширять станет. Понадобятся уборщицы, кладовщики, потом — надо же кому-то инструменты затачивать? Женщин нужно на такие работы брать, которые им по силам.

Анна переглянулась с матушкой, спорить не стала. Но потом вдруг выдала:

— Нет, заводик я открывать не стану — неинтересно. Всех денег мне все равно не заработать, а на жизнь хватит. Я деньги на научную лабораторию коплю.

— На что? — спросили мы с маменькой в один голос.

Анна выдохнула, потом принялась объяснять:

— Мне Иван как-то одну интересную идею подсказал — дескать, можно изготовить из плесени лекарство от всех болезней…

— Нет, такого не говорил, — запротестовал я. — Идея не моя, она давно известна, чуть ли не со времен Древнего Египта. А лекарство от всех болезней изготовить нельзя. Тем более, что вирусы мутируют, приспосабливаются. А вот создать лекарство, которое будет спасать от инфекций — от гангрены, от обморожений, от нагноений — вполне возможно.

— Да-да, я просто неправильно выразилась, — кивнула Аня. — Так вот, профессор Бородин написал, что его коллега — Алексей Герасимович Полотебнов уже изучает целебное воздействие плесени на раны. Он меня с ним потом познакомит. Но в академии, как всегда, то на лабораторную посуду денег не выделят, то химикаты покупать не на что. Вот я и подумала — а не лучше ли создать свою собственную лабораторию, чтобы от казны не зависеть?

Ай да девчонка. Но лучше спустить ее с небес на землю.

— Аня, идея замечательная, но боюсь, что у тебя ничего не выйдет. Допустим, на первое время денег хватит, а что потом? Гонорары — штука не очень надежная, а расходы никуда не денутся. Понадобится здание, а его нужно содержать. Жалованье сотрудникам, лаборантам, да и рабочие понадобятся, которые за сохранностью окон и стен станут следить. Те же самые реактивы, образцы растений, из которых плесень получать станешь, придется обновлять. Все равно, без поддержки казны нашей науке не обойтись.

— Ваня, я это понимаю. Деньги нужны на первое время. Чтобы весь процесс запустить. Деньги промышленники станут давать, которые потом лекарство станут делать. Им же прямая выгода меня финансировать. А лабораторию стану открывать, когда медицинское училище закончу, а потом в Париже поучусь.

Маменька, слушавшая наш разговор с удивлением (будь кто другой, так сказал бы — с обалдением), услышав про Париж, возмутилась:

— Аня, какой Париж?

— Ольга Николаевна, я хочу в Париж съездить, у Луи Пастера поучиться. Александр Порфирьевич пообещал рекомендацию от академии дать.

Маменька резко поднялась, подошла к девчонке и обняла ее.

— Аня, никакого Парижа. Я не для того дочку обрела, чтобы она во Францию от меня уехала.

Анечка уткнулась в грудь матушки, обхватила ее за пояс. Не удивлюсь, если она мою маменьку скоро начнет и сама мамой звать.

Главное, чтобы плакать не принялись. А не то, как начнут, потом сложно остановиться, а нам к обеду выехать надо, чтобы деда поздравлять. Раньше его поздравляли вечером, но, когда человеку исполняется восемьдесят лет, лучше пораньше.

Генерал от инфантерии, прошедший едва ли не все войны 19 века, доживший до таких лет, огромная редкость. А еще, как оказалось, были у меня два дяди — старшие братья маменьки, офицеры, которые своего отца с юбилеем поздравить уже никогда не смогут.

— Маменька, так к Пастеру ехать не завтра, — примирительно сказал я. — Анне еще в училище четыре года учиться.

Надеюсь, Анька не закончит Медицинское училище за год? С нее станется.

Подождав, пока женщины слегка успокоятся, спросил:

— Аня, не помнишь, сколько у нас денег?

— Как это я не помню? — возмутилась барышня, потом поправилась: — Про наличные сказать ничего не могу — мы с тобой от последнего гонорара по триста рублей оставили — но ты пока все не должен был профукать, жалованье двадцатого получал, остальное в банках. А в банках у нас восемнадцать тысяч.

— Так много? — обрадовался я. — Значит, у меня имеется девять тысяч. Недостает одиннадцать.

— А на что тебе не достает? — спросила Аня и сразу же догадалась: — На экспедицию?

— На какую экспедицию? — тут же заинтересовалась маменька, а я вытаращился на девчонку:

— А как ты догадалась?

— Когда ты карту страшную малевал, которую Чарльз Милвертон составил…

— Ань, мы ведь рассказ пока Лейкину не отдали? — перебил я Аньку.

— Нет, только «Союз рыжих» и «тайну долины». Кончину Милвертона доработаем, и «Изумрудный город» тоже. И про нового издателя надо думать.

— Понял, — кивнул я. — Про издателя мы подумаем. А как ты, говоришь, про экспедицию догадалась?

— Так просто же… Лена твою схему перерисовывала, чтобы красиво было, ты все под нос бубнил — чтобы проверить, нужно экспедицию организовать, — пояснила мне барышня, а маменьке сообщила:

— Ваня собирается на Кольский полуостров экспедицию послать, железо с медью искать.

— Ваня⁈

— Маменька, не волнуйся, сам туда не поеду, — заверил я. — Я не геолог, и не биолог, а там специалисты нужны. Зачем ученым тащить бесполезный груз? Я только денег хочу дать, чтобы экспедиция состоялась. Отыщут полезные ископаемые, а там, государь, железную дорогу прикажет строить до Баренцева моря. И будет у нас новый город — а то и не один, и порт на незамерзающем море.

Не стал говорить, что ночевать в палатках, греться у костра, бегать за дичью (или удирать от медведя), должны люди, которым это нравится. А мне больше нравятся ночевки в тепле, на мягкой постели. Я же и так страдаю — электричества нет, горячей воды в ванной тоже, да и самой ванны не имеется. А про здешние сортиры вообще молчу. И бреюсь опасной бритвой. Бр-рр. Уже за одно это медаль положена.

Посмотрев на Аньку, сказал:

— Вишь, как нескладно. Я бы тебе и свои деньги на лабораторию отдал, но я государю пообещал, что экспедицию из своих средств снаряжу. Но нужно еще немножко подзаработать.

— В банке нам сейчас хранить деньги невыгодно. Как в Череповец вернешься — пойдешь в контору Милютина, — отдала распоряжение Анька. — Он акции новой железной дороги скоро на бирже продавать начнет, под семь процентов годовых. Я договаривалась — нам акции на пятнадцать тысяч оставят, но, если есть лишние — еще возьми. За тебя все сделают — ты только доверенность оставь. И не забудь сами акции взять.

— Так… — вмешалась маменька. — Что-то я уже ничего не понимаю. Одна собирается лабораторию на свои средства открывать, другой экспедиции снаряжать…

— Ольга Николаевна, здесь все просто, — улыбнулась Аня. — Должна же быть польза от тех денег, которые мы с Иваном заработали? На себя нам все не потратить, пусть для важного дела расходуются.

— Польза-то быть должна, здесь я совершенно с тобой согласна, но, скажем, своим родственникам ты помочь не желаешь? — спросила маменька.

— Если понадобится — помогу. Но батька… то есть, батюшка мой, жалованье неплохое получает. Если он в беду попадет — помогу. И тете Гале помогать стану, и Петьке — братишке моему сводному. Поросенок он, конечно…

— Аня, не клевещи на мальчишку. Очень толковый и тебя любит, — заступился я за парня. Петька — сводный братишка, мне на самом деле понравился.

— Мальчишки — все поросята, — хмыкнула Анька, критически посмотрев на меня и продолжила монолог: — А уж для маленькой Нюшеньки — сестрички младшенькой, в лепешку расшибусь, но все сделаю. И остальным помогу, и помогаю, чем могу, но тем, кто сам трудиться хочет. А вот бездельникам помогать не желаю. Таким один раз поможешь, на шею сядут и ножки свесят.

— Так, барышня, с тобой все понятно. А вы, господин жених? Не лучше ли эти деньги на семейную жизнь оставить?

— На семейную жизнь у меня жалованья хватит, — заметил я. — А на какие-нибудь рюшки с финтифлюшками пусть Леночка свое приданое тратит. Я на ее деньги не претендую. Квартиру, правда, снимать придется, но придумаю. Нам же целый этаж не нужен, а на небольшую, комнаты на четыре-пять, можно немного и взять.

— Иван, какая квартира? — всполошилась маменька. — Мы с твоим батюшкой эту снимали с расчетом, что ты с женой здесь поселишься. Здесь всем места хватит. Покажется мало — еще один этаж снимем, все равно пустует. А у дедушки твоего, если помнишь — собственный дом. Можете с Леночкой там поселиться. Дед там один-одинехонек по комнатам бродит, жалеет, что внук теперь с ним не живет. С тобой ему веселее было.

Помню, что у деда собственный дом, в котором я жил, будучи студентом. Правда, не помню — как я там жил⁈ И генерал Веригин сам виноват, что внук с ним больше не живет. Вот только семейную жизнь лучше начинать отдельно от родителей. Впрочем, надо еще с невестой поговорить — что она скажет?