Господин следователь. Книга 11

Глава 15 Любопытствующие и любопытные

Федышинский еще раз посмотрел на мертвое тело, сказал:

— Вскрытие проведу, но вряд ли добавлю что-то новое.

— А вдруг? — пожал я плечами.

Кто знает, что может выявить Post mortem autopsies (тьфу ты, заразил меня лекаришка)? Но чем черт не шутит? Вдруг обнаружит беременность?

Пока у меня «вырисовывается» только убийство с корыстными мотивами, но все бывает.

В соседней комнате — спальне покойных родителей покойницы (м-да…) отыскали простынь и накрыли Зинаиду.

Прикрыли — и стало полегче. Уже не видно мертвого взгляда женщины, и не так режет сердце чувство вины. Не знаю — почему оно вообще возникло? И ведь уже не в первые раз. Точно такое же чувство возникало, когда я смотрел на мертвую актрису, на Катерину Михайлову. Труп мужчины воспринимается у меня не в пример легче, нежели женщины. В чем же я виноват? Не сберег? А как я мог бы сберечь? Да никак. Но легче от этого не становится.

— Насчет телеги распорядился, скоро прибудет, — сообщил исправник. Переведя взгляд на меня, спросил: — Ну-с, а чем нас господин следователь озадачит?

— А чем я вас озадачу? — хмыкнул я. — Надо бы во всех комнатах осмотр учинить — вдруг что-то отыщем? Только вот…

Я не договорил, кивнув на окно. Времени-то уже почти четыре, солнце заходит, еще полчаса — начнутся потемки. Лампа керосиновая имеется, свечки, но при таком освещении наверняка что-то пропустишь.

Василий меня прекрасно понял, кивнул:

— Да уж, осмотр лучше завтра проводить, при дневном свете. И чтобы народу поменьше.

Неожиданно, Абрютин сорвался с места, подскочил к окну и стукнул по раме.

— Я тебе засранец ремнем по заднице надаю! — рявкнул исправник кому-то за темным стеклом, а потом, задернув занавески, пояснил. — Мальчишка какой-то в окно глядел. Видимо, любопытство одолело.

Во дворе полицейский стоит, но от вездесущих мальчишек трудно уберечься. Везде пролезут, и по стене вскарабкаются. Неймется им. Оцепление бы поставить, но где людей взять? А занавески можно задергивать — все равно скоро стемнеет.

— Прислугу я сам допрошу, а завтра — после осмотра, соберем рабочее совещание, — сказал я.

След «остывает», но два или три дня у нас есть.

— На почтовую станцию я человека отправил, — сообщил Абрютин. — Приказал — всех, кто покажется подозрительным, задерживать до выяснения, невзирая на чины и прочее.

Я кивнул. Василия службе учить не нужно, сам все сделает. Это я порой забываю, что за раскрытие преступлений ответственность на исправнике.

— Спиридон Спиридонович, — подозвал исправник помощника пристава и приказал: — Оставишь здесь кого-нибудь на ночь, а пару человек отправь подворовый обход делать — пусть узнают, кто вчера вечером или ночью во двор или в дом заходил.

— На обход я уже Яскунова со Степичевым отправил, — доложил Савушкин. — Егорушкин во дворе стоит, посторонних не впускает, а на дежурство я Смирнова поставлю.

— Опять меня? — возмутился старший городовой.

— Разговорчики! — рыкнул исправник, а старший городовой уныло вскинул ладонь к фуражке:

— Виноват, ваше высокоблагородие.

— Смотри у меня, — пристрожил исправник.

Василия до сих пор возмущает, когда полицейские забывают, что они уже не в армии.

— Ваше высокоблагородие, пусть Смирнов пока домой сбегает — пообедает, подремлет, а к вечеру и приходит, — предложил Савушкин. — Мы же здесь все равно еще часа на два, а то и на три застрянем. А я тут сам посижу, подожду.

— Давай, — кивнул исправник и радостный старший городовой ринулся на выход.

Верно, спускаясь по лестнице, с кем-то столкнулся, потому что послышались аж два голоса. Один — шибко недовольный.

— Кого это там несет? — нахмурился исправник, прислушиваясь к голосам. — Черт бы его подрал…

Ага, опознал господин исправник незваного гостя. А я и второй голос узнал.

В комнату вошел окружной прокурор Книсмиц, следом за ним — председатель земской управы господин Румянцев. Но если появление прокурора на месте преступления — вполне нормально, а вот земство-то нам зачем?

Впрочем, появление прокурора тоже странное событие. Разумеется, по закону окружной прокурор, как лицо, надзирающее за соблюдением законности, имеет полное право и на место преступления выезжать, и указания мне давать. А при надобности — и распечь нерадивого следователя. Вспомните «Драму на охоте» господина Чехова, где прокурор дает нагоняй — вполне справедливый, надо сказать, моему коллеге.

Надворный советник Книсмиц ко мне, как к своему подчиненному, претензий никогда не имел. Все судебные заседания, на которых рассматривались дела, что я вел, могли заканчиваться и оправдательными приговорами, но еще ни разу не было нареканий к работе следователя. Соответственно — не упомню, чтобы он мне указания давал или на место преступления выезжал. Вон, даже когда генерала повесили (официально — повесился) Книсмица не было. А тут примчался.

Или смерть дочери бывшего компаньона Милютина — такое важное событие? А этот… хмырь из земства, зачем пришел? Полюбопытствовать или позлорадствовать?

Мы с Абрютиным уныло переглянулись между собой. Не будь здесь окружного прокурора — кстати, моего непосредственного начальника, Николай Федорович сейчас бы вылетел отсюда со скоростью визга. Абрютин — пусть он и первое лицо в уезде (ну да, формально-то в справочниках предводителя дворянства первым вписывают, но все знают, кто есть то), но и Книсмиц человек не последний. Выставлять председателя земской управы, которого привел прокурор — неприлично, да и авторитет суда умалится.

— Здравствуйте господа, — поприветствовал нас Книсмиц. Потом «порадовал» сообщением: — Народу на улице — тьма. Едва пробились. Во двор их ваш городовой не пускает.

Эх, как всегда. Случись убийство, сбегаются. Нет бы сбегались, чтобы сотворить что-то полезное — снег с улиц смести, сугробы убрать.

Румянцев, не поздоровавшись с присутствующими, с жадным любопытством посмотрел на труп, укрытый простыней.

— Никак барышня сама себя порешила? Или помог кто? — предположил председатель земства. — Неужто бритвой горлышко перерезала?

А его шкодливая рука уже потянулась к столу, где лежало орудие убийства.

— Не трогать! — сурово сказал я, перехватывая руку Румянцева. — Это вещественное доказательство. Здесь могут остаться следы преступника.

Кажется, до Эмиля Эмильевича дошло, что напрасно он привел с собой «гостя».

— Николай Федорович, — обратился он к главному земцу. — На месте преступления следователь — главная фигура. Даже я не имею права вмешиваться в его действия.

— А мне известно, что следователь — это лицо, подчиненное окружному прокурору и он обязан предоставлять отчет своему непосредственному начальнику, — нахально заявил Румянцев. — И мне, как главному лицу местного самоуправления, тоже хотелось бы послушать отчет господина Чернавского. В конце концов, я несу ответственность за благополучие города и уезда.

Эх, опять в голове лишь штамп о том, что «хотеть никому не вредно». Высказался бы, но не стану.

— Господин Румянцев, вы обязательно послушаете мой отчет, — пообещал я. Улыбнувшись председателю земской управы самой нежной улыбкой, уточнил: — Только, судебные следователи не подотчетны органам самоуправления. Значит, вам придется получить юридическое образование, поступить на государственную службу. Не сомневаюсь, что лет через двадцать вы займете должность Череповецкого окружного прокурора. Вот тут уж, не сомневайтесь — я перед вами отчитаюсь. А пока, прошу прощения, нам работать нужно. А вы меня отвлекаете своей хренью.

— Я знаю, что вы изрядный наглец, господин Чернавский, — набычился Румянцев. — Но будьте уверены — вам это не сойдет с рук, несмотря на заступничество вашего папеньки.

Господи, как же меня это бесит! Но показать это — значит, обозначить свою болевую точку, по которой и станут бить. Просчитаем в уме до десяти…

Пока я считал, председатель земской управы переключил свой гнев на Абрютина.

— А почему на месте преступления опять Федышинский? Статский советник в отставке получает пенсию, имеет частную практику. Господин исправник, я же распорядился, чтобы на трупы полиция вызывала врачей из земских больниц. Мне что — давать вам письменное указание?

Сейчас что-то будет… Василий Яковлевич человек терпеливый, но не настолько. Так ведь и я не железный.

А председатель уже подошел к креслу, ухватил за край простыни, потянул вверх. Ну скотина!

Ухватив Румянцева под руку, повернул его лицом к мертвой Зиночке. Стараясь не закричать, сказал:

— Господин Румянцев, вы разве не видите? В этой комнате убили молодую женщину, и наша задача — отыскать убийцу. А вы являетесь и устраиваете склоку, словно пьяная баба.

Выталкивая из комнаты Румянцева, посмотрел на лестницу — не слишком-то крутая, всего-то шесть ступеней, но ежели, подтолкнуть в спину… Сделав над собой героическое усилие, толкать не стал, а только сказал:

— Если вернетесь — спущу вас с лестницы. Сломаете шею — хрен с вами, а я все спишу на несчастный случай, и батюшка за меня заступится.

Конечно на несчастный случай — свидетелями и Абрютин выступит, думаю, что и Книсмиц с Федышинским, но это лишняя писанина, волокита.

Поискал глазами Савушкина, а тот уже сам подбежал. Перехватывая у меня земца, усмехнулся в усы:

— Позвольте, ваше высокоблагородие, помогу господину Румянцеву спуститься, а потом во двор выведу. В прихожей-то темновато, вдруг он дорогу не отыщет.

Коллежский регистратор ухватил председателя земской управы крепким полицейским захватом и повел его вниз.

Спиридон Спиридонович — золотой человек и полицейский толковый. Еще бы родители имечко выбрали попроще — цены бы ему не было. А если бы во дворе пинка «главному лицу местного самоуправления» дал для скорости — совсем бы хорошо. Я бы батюшке письмо написал, попросил, чтобы отметил службу помощника пристава благодарностью от министра. Да что там мелочиться — Высочайшей благодарностью.

Вернувшись в комнату, не сразу сумел собраться с мыслями и словами — слегка поколачивало. Но, взяв себя в руки, посмотрел на начальника:

— Эмиль Эмильевич, я вас очень ценю, уважаю. Но вы же сами служили судебным следователем, все понимаете. И я готов дать вам отчет. Но какого…

Чуть было не спросил — какого же… лешего привели сюда этого… Книсмиц все понял.

— Виноват, Иван Александрович, мешать не стану, — смутился мой начальник. Словно оправдываясь, пожал плечами: — Господин Румянцев заявил — дескать, покойная девица была налогоплательщицей, делала пожертвования на земскую больницу и его прямая обязанность проследить, чтобы следствие шло правильно.

Твою мать — земцы учат прокуроров вести следствие? А ведь Книсмиц, когда я начал служить следователем, сам давал мне и наставления, и учил юриспруденции. Неужели земская управа имеет для него больший вес, нежели государева служба? А еще — его же собственный авторитет в глазах полиции?

Про себя молчу, потому что окружной прокурор роняет еще и авторитет суда, стало быть — и мой личный авторитет.

Сконфуженный Книсмиц вышел, а Федышинский, посмотрев на нас с Василием, приказал:

— Так, господа, о дураках и подлецах ни слова — все разговоры потом, после службы.

Забавно — но мы с исправником едва не щелкнули каблуками и не отрапортовали старому военному лекарю: «Есть». А хоть бы и отрапортовали — не вижу ничего страшного. Федышинский нас постарше и по опыту, и в чинах выше. Румянцев — он и дурак, и сволочь, но обсуждать его слова и поступки при мертвом теле не след.

Михаил Терентьевич сумел снизить напряженность простым вопросом:

— Узнал бы кто-нибудь — сани за покойницей не пришли?

— Телега, — меланхолично уточнил исправник. — У мужика, который за телом прибудет, у саней оглобля сломалась. Ничего, снега не так и много, проедет.

Я чуть было сам не побежал выяснять, но по лестнице поднимался Савушкин. Помощник пристава сразу же доложил:

— Телега во дворе, мужики в сборе, чтобы тело выносить, но там еще госпожа Лентовская в дом рвется — Егорушкину ее не удержать.

Господи, еще и Мария Ивановна рвется. Ну, ей-то что тут делать?

— Иван Александрович, придется тебе самому к госпоже Лентовской выйти, — попросил исправник. — А Спиридон Спиридонович командуй — чтобы покойницу уносили. Накрыть бы ее чем-нибудь, чтобы не так страшно было.

Я только кивнул, завернул в бумагу бритву, сунул ее в свою папочку, где лежало самое главное — мои Акты и векселя, вручил ее исправнику. Оставлять без догляда целый пароход или особняк в столице чревато.

— Василий Яковлевич, передаю на временное хранение. Из рук не выпускай.

Двор Красильников обнесен высоким забором, но калитка открыта, виден народ, толкущийся на улице, а еще Мария Ивановна Лентовская, которую пытается удержать наш бывший Дон Жуан, а ныне почтенный семьянин Фрол Егорушкин.

Завидев меня, госпожа Лентовская вскрикнула:

— Иван Александрович, прикажите меня впустить!

— Фельдфебель, впустите барышню, — попросил я.

Вообще-то, Мария Ивановна скорее барыня, а не барышня, но какая разница?

Фрол посторонился и Мария Ивановна вбежала во двор.

— Где Зиночка? — нервно спросила Лентовская. — Мне сказали, что она убита! Я не верю!

А во дворе уже стоит телега, в ожидании переминается с ноги на ногу дядька, из числа «градских обывателей», которого сегодня озадачили перевозкой тела. Не любят черепане такой работы, несмотря на то, что ее засчитывают в счет городских повинностей. Впрочем — черепане никакой работы не любят, за которую не платят.

Сейчас Зинаиду выносить станут, а мы на пути стоим.

— Мария Ивановна, давайте в сторонку отойдем, — потянул я Лентовскую за рукав, но женщина резко вырвалась:

— Иван Александрович, говорите толком — что с Зиной?

Вместо ответа я вслушался в звуки, доносящиеся изнутри дома — грузные шаги нескольких человек, несущих что-то тяжелое. Нужно бы помочь, но у меня здесь своя незадача. Я снова взял Марию Ивановну за руку, почти насильно отвел ее в сторону, а потом, повернув женщину к себе лицом, обнял ее за плечи и прижал.

— Мария Ивановна, не нужно туда смотреть, — попросил я, а когда Лентовская встрепенулась, тоном строгого учителя сказал — почти приказал: — Маша! Я тебя очень прошу — не оборачивайся.

Удивительно, но госпожа Лентовская послушалась. Уткнулась в мое плечо и принялась плакать.

Зинаиду выносили на покрывале. И хотя мертвое тело укрыто простыней, все равно, лучшей подруге смотреть на такое не стоило.

Вслед за телом вышел и доктор.

— Иван Александрович, — начал он, но увидев, что следователь обнимает жену собственного начальника, вытаращил глаза и сделал брови «домиком». Но осознав, что здесь ничего непристойного не происходит — Федышинский дядька умный, подошел к нам и грустно вымолвил:

— Все мы под богом ходим, а уж как он к себе призовет — его воля.

Вместо того, чтобы успокоиться, женщина зарыдала еще громче.

— Трогай, — приказал доктор возчику. — Довезете до… — верно, Михаил Терентьевич собирался сказать по простецки — до покойницкой, но стушевался в присутствии Лентовской. Поискал нужное слово. — Довезете до моего дома скорби, Арсения позовите, он поможет. И я вскорости подойду.

Телега с телом тронулась и несчастная Зиночка поехала в свой последний земной путь. Нет, пока в предпоследний.

Кивнув мне, Михаил Терентьевич приобнял Марию Лентовскую за плечо:

— Пойдемте-ка до вашего дома, сударыня, провожу вас немножко. Слезами уже не помочь, пусть наш следователь свое дело делает.

Мария Ивановна, отстав от моего плеча, ухватилась за руку старого доктора. Повернув ко мне заплаканное лицо, спросила:

— Иван Александрович, вы же его отыщете?

Я не враз и понял, о чем идет речь, потом сообразил. Как бы я хотел дать торжественное обещание — да, отыщу, но я такого себе позволить не могу.

— Сделаю все возможное Мария Ивановна.

— Сделайте, я вас очень прошу…

— Сделает, сделает, — хмыкнул Федышинский, уводя Марию Ивановну. — Следователь у нас человек настырный, он все отыщет. Отыщет, арестует, и на каторгу отправит.

Болтаешь ты много, господин лекарь. Ладно, болтай.

Провожая взглядом спину Марии Ивановны, выругал себя за то, что не сообразил сразу же договориться о встрече. Мне же придется беседовать с лучшей подругой убитой, да не просто так, а под протокол. И, не исключено, что и не один раз. Теперь мне потребуется узнать о покойной Зинаиде Дмитриевне все, что известно ее подруге.

Нет бы, в ответ на ее слова ответить — мол, с вашей помощью и стану отыскивать. Когда вам угодно меня принять? Вызывать для допроса в Окружной суд жену председателя суда — не слишком прилично. К тому же — мне самому удобнее побеседовать с Лентовской на ее территории.

И с Иваном Андреевичем Милютиным придется встречаться, а его еще ловить придется. Даже не знаю — в городе он сейчас, или уехал куда-нибудь?

А еще этот земский… хрен выбил из колеи. Я даже плохо соображаю — что мне сейчас делать?

Ладно, для начала следует вернуться и допросить тех, кто в доме.