Господин следователь. Книга 11

Глава 18 Вторая жена

Утром, после завтрака, отправился в дом Десятовых. Анна Николаевна попыталась напоить раннего гостя чаем, но уже некогда. Нужно же Леночку в школу, то есть, в гимназию проводить, узнать — довел ли вчера «кавалер» ее до дома, а самое главное — не сердится ли невеста за то, что ее бросил на катке?

К счастью, Леночка на меня не сердилась, Анатолий, вместе с Алексеем до дома ее довели, а «александровец» не сделал попытку отбить невесту у старшего друга.

Я же был полностью прощен, поцелован (в щечку, потому что тетушка смотрела), и мне было позволено сопроводить учительницу французского и немецкого языков на первый урок.

— Тетя Аня говорит, что у настоящих мужчин всегда две жены, — сообщила Леночка, из-за чего я сразу напрягся.

— В смысле — две?

— Первая жена — это женщина, а вторая — служба, — прижалась ко мне Леночка на долю секунды. — У тетушки супруг вечно на службе пропадал, да и мой батюшка, как себя помню, уходил рано, возвращался поздно.

Ну слава богу, не сердится, как иной раз бывает. Все-таки, замечательные женщины в 19 веке живут!

— Ваня, ты ведь отыщешь того, кто Зинаиду Дмитриевну убил? — спросила Лена, а когда я с удивлением посмотрел на свою любимую девушку, пояснила: — Прости, что влезаю в твои дела, но мне Зинаиду Дмитриевну очень жалко. Мы с ней и знакомы-то почти не были, встречались на улице, но помню, что была она какая-то…

Барышня попыталась подобрать подходящее слово, поэтому я досказал:

— Не от мира сего?

Немного подумав, Леночка кивнула:

— Вроде того. Идет по улице — всем улыбается. Такая, словно свет изнутри. Она ведь в Благовещенский храм ходила, но все равно — после заутрени в наш собор придет, всем нищим милостыню подаст.

— Ой, Леночка, и мне ее жалко, — только и сказал я.

Вот мы уже рядом с гимназией. Кажется, словно по команде, из заснеженных кустов повылазили любопытные мордашки, а в окнах преподаватели уткнули носы в стекла.

Но мы всех разочаровали. Леночка быстренько чмокнула жениха в щечку, вызвав молчаливое неодобрение девчонок и убежала.

Из-за ближайшего куста вышли две барышни, с которыми я был знаком — Муся и Катя.

— Ну что ж вы так? — укоризненно заявила мне Муся. — Аня нам наказывала — за Иваном Александровичем присматривать, если что — прикрывать.

— Ага, — кивнула и Катя. Продемонстрировав огромный мужской портфель, пояснила: — Я батюшкин портфель второй день таскаю, как дура. Выходит, что зря?

— Барышни, давайте в следующий раз, — пообещал я, тихонечко отступая к проезжей части.

Так, надо срочно уносить ноги. Того и гляди — побьют разочарованные гимназистки.

Хорошо, что здание Окружного суда рядом. А на входе надежный служитель и старый солдат. Уж как-нибудь да спасет меня от разгневанных девчонок.

Петр Прокофьевич сразу же сообщил новости:

— От господина исправника курьер приходил. Просил передать, что его высокопревосходительство ждет ваше высокоблагородие к десяти часам, на совещание.

— Так и сказал — его высокопревосходительство? — удивился я. Очень сильно курьер Абрютина в чине повысил.

— Ага, так и сказал, — заулыбался Петр Прокофьевич. — Курьер-то бестолковый еще, не знает правил.

Совещание в десять — это хорошо. Успею осмотреть вещдоки.

— А еще что?

— Еще Его превосходительство решил вам помощника дать.

Я сегодня выспавшийся, позавтракавший, поэтому все новости воспринимаю спокойно. Но идея заполучить помощника мне не понравилась. Я что, кабинет теперь должен с кем-то делить? Он у меня и так маленький. Ладно, помощнику дело найду.

— Пашку Знаменского он вам в помощники определил, — сообщил служитель. Крякнув, поправился: — Виноват, теперь Пашку положено Павлом Петровичем звать. Он у нас нынче коллежский регистратор.

Знаменского я знал. Как-никак, он когда-то квартировал у моей хозяйки, а недавно козлушку в коллекцию подарил. Но если служитель, всегда умевший соблюдать субординацию, называет судебного пристава Пашкой — это о чем-то да говорит.

— Разгильдяй Знаменский, или как? — поинтересовался я.

— Не то, чтобы разгильдяй, но молодой он еще, несерьезный, — сказал Петр Прокофьевич. — У нынешней молодежи — все бы хи-хи, да ха-ха.

— Да уж, молодежь нынче несерьезная пошла, — поддакнул я служителю, размышляя — сколько же Пашке лет? Девятнадцать-двадцать? Ну да, зеленый еще совсем. То ли дело я, в свои тридцать с хвостиком… Ладно, в двадцать один, если нынешние года считать.

— Петр Прокофьевич, а про убийство что говорят? Какие новости?

— Так какие…? — призадумался старик, пожимая плечами. — Болтают, что Зинаиду Красильникову любовник убил, с которым она в Петербурге снюхалась. А кто же еще?

Ишь ты. Зинаида и в Петербург не ездила, а тут уже версия. Но про «любовную» переписку все уже знают, да и трудно у нас такое сохранить в тайне. Почтальоны — первые разносчики сплетен.

— А не говорят — откуда любовник здесь взялся? — поинтересовался я, в тайной надежде, что народ, который все знает, уже сам раскрыл преступление, а мне только и останется задержать злодея, да отвести его в суд.

— Вестимо как. Приехал из Питера, девку зарезал, да обратно укатил.

У дверей кабинета уже переминался с ноги на ногу мой помощник. Учитывая, что судебные приставы у нас имеют «свободный график», явился рано.

— Здравствуйте, Иван Александрович, — поздоровался коллежский регистратор, а потом, протянув мне руку, с некой солидностью сообщил: — Мы теперь с вами коллеги.

Руку я у парня принял, пожал, но потом, задержав его ладонь в своей, сказал:

— Так, уважаемый коллега, уясните небольшой урок — первым руку всегда протягивает тот, кто старше по возрасту или по служебному положению.

— А… — начал что-то разъяснять мой помощник, пытаясь вытащить ладонь. Куда там. Силенок у него маловато.

— Павел Петрович, без обид — советую вам это хорошенько запомнить. Если вы собираетесь работать следователем — пусть даже короткое время, это очень важно. Ежели вы исправнику руку протянете первым — он не оценит.

Отпустив ладонь парня, открыл дверь и пропустил Знаменского вперед. Снял шинель, сделал приглашающий жест.

— Павел Петрович, раздевайтесь, присаживайтесь.

Пока Павел раздевался, я прикидывал — помощник мне дан на время или Лентовский планирует отстажировать парня на следователя? Мысль, в общем-то, разумная. Если я уйду, суд останется без следователя, что отвечает за город и прилегающие к нему волости. Литтенбрант, конечно, недалеко, но из сельского джентльмена следователь неважный. Ленивый он.

Дождавшись, пока коллежский регистратор сел, спросил:

— Первый вопрос — вы сами ко мне попросились или приказ начальства исполняете?

— Иван Александрович, я давно уже хочу стать судебным следователем. Таким, как вы. И прошение написал, только Николай Викентьевич его подписывать не стал. Сказал — поступаете в распоряжение судебного следователя по особо важным делам господина Чернавского, а там посмотрим.

— Образование, насколько я знаю — Александровское техническое училище?

— Не-а… Я реальное заканчивал, — отозвался парень. — После Александровского бы пришлось три года без чина ходить.

Что ж, это даже и лучше. Среднее образование у парня есть, основу законодательства знает — все-таки, два года приставом служит. А все остальное приложится.

Возможно, стану выглядеть занудой в глазах юнца, но лучше уж прямо скажу.

— Павел Петрович — следующее правило. Если ваш ответ отрицательный — лучше вам сказать — никак нет или, просто — нет. Мы, пусть и не военизированная организация, как полиция, но все равно — отвечать должны четко и правильно, а говорить грамотно. По крайней мере — спохватился я — тот еще грамотей, — стараться говорить грамотно.

Решив, что на сегодня воспитательной работы хватит, перешел к насущным вопросам.

— Павел Петрович, что вам известно об убийстве?

— Так, а чего там известно-то? Зинаиду Красильникову зарезали, вот и все, что я знаю. Убийцу не задержали и, наверное, никогда не разыщут.

Есть некоторые элементы ответа, к которым можно попридираться, но не стану. Но хорошо, что Знаменский не говорит, как прочие — дескать, уж вы-то. Иван Александрович, убийцу отыщете. Надеюсь, что отыщу, а может и нет.

Посмотрев на румяные щеки парня, покрытые нежным пушком, решил, что о бритве с ним советоваться не стоит. Займем человека чем-то другим. Чем бы его озадачить? Ага.

— Детали убийства вы узнаете в процессе расследования, — веско сказал я. — Пока могу сказать, что это мужчина. Кого могла бы впустить одинокая — но приличная, женщина к себе домой?

— Может, разносчика какого, если одна живет и деньги водятся. А у Красильниковой они точно водились — папаша ейный… — принялся рассуждать Знаменский.

— Павел Петрович, не папаша ейный — а ее отец, — прервал я своего помощника. Поморщившись, спросил: — В реальном училище грамотно говорить не учили?

— Учили, — вздохнул юноша. — Но я, последние два года, все больше с мужиками разговоры веду. Вот, и сам начал по-ихнему разговаривать. У нас ведь так, у судебных приставов…

Встрепенувшись, Знаменский принялся рассказывать о своей нелегкой доле:

— Едешь куда-то, за штрафом, или в счет долгов имущество изымать, если суд решил, а там на тебя смотрят, как на зверя. Бабы ревут, мужики, чуть ли не с колом встречают. Водички попить попросишь — не дадут. Это следователи — аристократы.

Он что, вместо того, чтобы принять замечания решил меня разжалобить или устыдить? Дескать — вот, через что мне пришлось пройти, пока вы тут бумажки перебираете. Щаз, расчуйствуюсь. У меня же сложилось мнение, что судебные приставы сидят в своем кабинете, чай пьют, а иной раз убивают время за картами. Ну, с какой стороны смотреть — у каждого своя правда.

— Павел Петрович, а вас кто-то неволил идти в судебные приставы? — поинтересовался я. — Могли бы в технологический институт поступить, или еще куда-то. А то и в приказчики податься. Или — вольноопределяющимся на воинскую службу, офицерские погоны бы выслужили. Или в полицию — канцеляристом бы взяли, а там, со временем, в приставы или надзиратели. Похлопотать?

— Нет, Иван Александрович, я следователем хочу стать.

— А если следователем — то к замечаниям относитесь спокойно, — заметил я. — Помните, что в нашей профессии постоянно учиться нужно. Сам всю жизнь учусь, это нормально. Ничего страшного, если вас кто-то поправит. — Подумав, решил душой не кривить: — У меня, например, имелись, да и сейчас имеются проблемы с правописанием. И яти с буквой е путаю, и твердый знак забываю ставить. Если меня старшие коллеги поправляют — всегда говорю спасибо.

— Вы яти путаете? — слегка обалдел парень. — А мы слова заучивали, чтобы помнить, где ять ставить.

— Вот и молодцы, — похвалил я реалистов. — Теперь вернемся к убийству. Так кого еще могла впустить Зинаида Дмитриевна? Или — кто мог зайти в дом с улицы, чтобы никто худого не заподозрил? Слуга, это понятно. А кто еще?

— Может, почтальон? — предположил Знаменский.

— Совершенно верно, — кивнул я и похвалил парня. — Мысль ваша идет в правильном направлении. Стало быть, ваша первая задача — сходить на почтамт, выяснить — кто из почтальонов обслуживает адрес, по которому проживала Красильникова.

— И допросить? — заинтересовался парень.

— Можно пока не допрашивать, только узнать — когда он последний раз видел Зинаиду Дмитриевну? Уточнить — когда он почту приносит в ее дом и прочее. Допросить мы его всегда успеем.

Разумеется, допрашивать нужно сразу. Но сумеет ли парень грамотно провести допрос? Впрочем, пусть тренируется. А вдруг и на самом деле почтальон замешан? Первоначальные показания могут пригодится потом.

— Если есть желание — допросите, хуже не будет. Образчик допроса у нашего управляющего канцелярий возьмите, у него старые дела лежат. Не забудьте папкой обзавестись, бумагу взять. Запишете только то, что по существу. Пусть скажет — где он находился с семнадцати часов вечера и до утра. Запугивать или требовать, чтобы сознался в убийстве не нужно.

В детективах, как правило, следователь задавал следующий вопрос — а где вы находились в момент убийства? А если подозреваемый отвечал — мол, в момент убийства я находился там-то, тут-то его и ловили на слове.

Но мы такие вопросы задавать не станем. Весь городок знает — когда случилось убийство.

— Допрошу, — пообещал Знаменский, поднимаясь со стула. — А папка у меня своя имеется.

— Павел Петрович, это еще не все, — остановил я резвого юношу. — Пойдете в приемную, попросите заодно, чтобы Игорь Иванович написал официальный запрос на имя почтмейстера, чтобы они составили нам реестр всех денежных переводов, которые осуществляла покойная госпожа Красильникова. Без бумажки почтмейстер может и заартачится.

Посмотрев на часы, ахнул. До совещания осталось двадцать минут. Добежать до исправника успею, а вот осмотреть вещдоки уже нет.

В кабинет исправника явился без опозданий, даже с минутой в запасе. А там, кроме самого Василия Яковлевича, был еще коллежский регистратор Савушкин, а с краю стола пристроился канцелярист. Правильно — кто станет протокол совещания вести?

Конечно, про протокол я погорячился, но запись вести нужно. Не самому же исправнику это делать?

Как я понял, в последнее время Спиридон Спиридонович стал правой рукой исправника. А что поделать, если официальный заместитель, господин Щука, только в ветеринарных да санитарных делах хорош, а Антон Евлампиевич опять прихворнул, и снова запросился в отставку. Да и Савушкин — наилучший выбор. Надеюсь, как откроет батюшка «полицейскую академию», Спиридона Спиридоновича туда учиться и отправим. На перспективу — выйдет из него помощник исправника по оперативной работе.

Я думал, что сразу начнем обсуждать план оперативно-розыскных мероприятий, посвященных поиску убийцы Зинаиды Красильниковой, но вначале пришлось рассказывать о «мертвой» руке. Может, я не все подробности поведал (сцену в кофейне на Невском упустил), но близко.

Абрютин только хмыкнул, Савушкин уважительно промолчал, и мы приступили к более важным делам, нежели отрубленные руки.

— Спиридон Спиридонович, что у тебя? — посмотрел исправник на Савушкина.

— У меня, ваше высокоблагородие, ничего, — развел руками помощник исправника. — Кухонного мужика — Афанасия Щеглова, который у Красильниковых дрова колет и снег убирает, я сам опросил. Клянется — на вечерней службе в тот вечер был.

— Верить мужику можно? — поинтересовался исправник.

— Проверили уже — был он на службе. Дьячок его хорошо знает.

— Спиридон Спиридонович, все равно — распорядитесь, чтобы Щеглова ко мне на допрос доставили, — сказал я. — Пусть завтра утром… нет, лучше прямо сегодня, после обеда… У меня к нему вопросы есть.

Еще бы им не быть. Мужик знал Зинаиду, был вхож в ее дом. С таким делом лучше не откладывать.

Савушкин кивнул, потом принялся докладывать дальше:

— Городовые и по соседям прошлись, и на почтовую станцию сходили — ничего подозрительного. Соседи, как водится, ничего не слышали и не видели, а то и вовсе на службе были. Почтари твердят, что вечером кареты не отъезжали, никого подозрительных не было. Но Яскунов почтовую станцию навещать будет. Смирнову приказал — сегодня же обойти все лавки, ломбарды, предупредить насчет сережек с жемчугом. Дескать — если принесут такие на продажу — сразу за полицией посылать.

Я с уважением посмотрел на Савушкина. А ведь я вчера ему такую задачу не ставил. Про сережки упомянул, было дело. Впрочем, он же в полиции служит, догадался.

Выслушав соображения полицейских, сам принялся за рассказ. Не знаю, имеет ли отношение к убийству отставной поручик Синявский, но кратенько рассказал коллегам историю почтового «романа» Зинаиды Дмитриевны и афериста. Озадачил Абрютина — пусть запрос сделает в Сыскную полицию Санкт-Петербурга о местопребывании мошенника на момент убийства. Ежели, убийца и на самом деле Синявский (в чем я сомневаюсь), он где-то на половине пути к столице.

— Илья, запиши, — приказал Абрютин канцеляристу. — Подготовишь запрос в Сыскную полицию, сбегаешь на телеграф, пусть устанавливают. Запиши — по подозрению… Нет, как лучше?

Я решил, что голову ломать не стоит.

— А так и писать — по подозрению в убийстве. Он же у нас подозреваемый, верно? Синявский Игорь Модестович, отставной поручик. Адрес у Сыскной имеется — они его недавно тревожили.

Канцелярист принялся составлять черновик, а я продолжил. Сообщил, что на почту человека уже отправил — это чтобы двойную работу не делать, пустился в рассуждения:

— Значит, господа, помимо сережек с жемчугом, которые не то всплывут, не то не всплывут, у нас имеется только один след — это бритва. Если человек лишился собственной бритвы, то он, скорее всего, пойдет покупать новую. Согласны?

Василий Яковлевич взял на себя роль адвоката дьявола.

— А если у него было две бритвы? — задал резонный вопрос исправник. — Вот, у меня, например, их две. Одна еще со службы, а есть поновее. Новую потеряю или сломаю — так можно старой обойтись.

— И у меня две, — признался я. — Одна старая, я ее с собой из Новгорода привез, вторая новая, английская, которую мне полиция подарила. А у его благородия господина Савушкина?

— А у меня одна, — сообщил Савушкин. — Зачем мне две?

Все правильно. Зачем нормальному человеку две опасных бритвы?

— При желании можно ножом побриться, ежели, заточить как следует, — не сдавался исправник.

— Можно. Слышал, что есть искусники, которые топором умудряются бриться, — не стал я спорить. — Еще возможно, что убийца бороду решит отпустить. Но след все равно надо проверить.

— Слышал, господин коллежский регистратор? — покосился исправник на подчиненного.

— Так точно, ваше высокоблагородие, все слышал. Стало быть — отправлю Смирнова еще разок по лавкам — пусть про бритвы поспрашивает. Еще к парикмахерам заскочу — узнаю, не появился ли у них новый клиент? Вдруг этот убийца из таких, которые не желают со щетиной ходить?

Не перехвалить бы Савушкина. Но все равно — умница.

Бритва — это не ниточка, а паутинка на ветру. Но мы нынче за все хватаемся. И за то, что имеется лишь гипотетично.

— Зинаида Дмитриевна была женщиной богатой, но при обыске мы денег у нее не нашли, — сообщил я очевидную вещь. — Не исключено, что убийца их забрал с собой. Вопрос — сколько там было? Красильникова получала деньги в конторе Милютина, часть отправляла своему жениху, но что-то да оставалось.

Мы с Василием переглянулись. Понятно, что данные будут притянуты за уши, но кто сейчас скажет точную сумму похищенного? Только убийца.

— Пока все? — поинтересовался исправник, обводя взглядом присутствующих.

Кажется, все. Сережки, да неизвестная сумма денег. Или нет?

— Стоп, господа, — вспомнил вдруг я. — В доме я не нашел ридикюль Зинаиды Дмитриевны, но точно помню, что он у нее был. Она, когда со мной у Лентовских встречалась, из сумочки фотографию своего жениха доставала.

— И как он выглядит? — заинтересовался Савушкин.

Правильно, женская сумочка — штука приметная. Еще бы мне самому вспомнить — как она выглядит? Нет-нет, поднапрягу память — все вспомню.

— Он не кожаный, а вроде, как из ткани, только плотной, — пустился я в объяснения. — Похоже на ту, из которой половики ткнут, только она не такая, а другая…

— Может, из гобеленовой? — усмехнулся исправник.

— Василий… Василий Яковлевич, ты гений. А как догадался?

— Иван Александрович, будь ты женат, тоже бы знал, из чего женские сумочки делают, — усмехнулся исправник.

Как только Василий назвал материал, стало легче вспоминать.

— Ткань гобеленовая, сбоку вышивка — цветок, вроде подсолнуха. Ручка… Ручка короткая, из витого шнура. Защелка медная. Размер…

Я попытался показать размер сумочки:

— Вот, такой вот…

Чуть было не сказал — формата А4, но Василий меня понял.

— Илья, записал? Сумочка в высоту семь вершков, в ширину три с половиной.

Чай нынче некогда пить, нужно сбегать в суд, узнать — что там мой стажер накопал? Потом на обед, а сразу после него — допросить Афанасия Щеглова и, все-таки, осмотреть при дневном свете вещдоки. Вдруг на рукоятке бритвы фамилия хозяина?

Впрочем, чудес не бывает.