Господин следователь. Книга 11

Глава 13 «Догони, догони!» — Ты лукаво кричишь мне в ответ

Утро началось со стука дров, которые кухарка складывала в печку, пронзительного мявканья Кузьмы и недовольного бурчания Татьяны:

— И что же ты ирод вечно жрать просишь? Подумает барин, что я тебя не кормила.

Конечно, так и подумает. Спрашивается — кому поверит хозяин? Словам кухарки или взгляду Кузьмы?

Если слышу голос из кухни — точно, проснулся. Если бы спал, то было бы пофиг.

Накинув поверх белья халат, пошел здороваться.

— Ой, барин, наконец-то приехали, — радостно сказала кухарка. — На завтрак-то что хотите? Кашку сварить или картошечку поджарить?

— У меня там горшочек принесен, можно подогреть, — сообщил я, кивая на кухонный стол.

— Нету уже горшочка, — вздохнула кухарка. — Злыдень ваш рыжий сронил, я уже и осколки собрала, все выкинула.

А рыжий «злыдень» сидел себе и посматривал с невинным видом, словно он тут и не при делах. Так я сам виноват. Забыл, что не стоит оставлять бьющиеся предметы в легкодоступных местах.

— Мне еще вчера сказали, что свет горит, стало быть — барин приехал. Уж я так обрадовалась! Я сегодня с утра хлебушка свежего испекла. Сейчас до лавки сбегаю — маслица куплю, ветчинки. Что на завтрак сготовить?

С утра хлебушка испекла? Во сколько же она встала?

— Давай что-нибудь попроще, — махнул я рукой. — И злодея рыжего придется кормить, хоть он и не заслужил.

— Уж злодея-то накормлю, — усмехнулась кухарка, а Кузьма, поняв, что речь идет о нем — а еще о завтраке, подбежал к кухарке и потерся о ее ноги.

Ишь, подружились в мое отсутствие. Это хорошо. Про Маньку можно не спрашивать — если бы проголодалась, уже бы орала.

Умылся, пошел разбираться с вещами. Саквояж я еще вчера разобрал, а чемодан оставил. Там у меня книги, подарки всякие. В первую очередь осмотрел коробку, в которой упакован подарок императора. Слава богу, все в порядке, можно на полочку убирать.

В витринке, вместе с остальным «стадом», стаффордширская керамика смотрелась гораздо лучше, чем в одиночестве. Кажется — воинственный козел подпитывается энергией соплеменников. Теперь он точно царя зверей победит.

Книги нужно разобрать. Что-то себе, что-то в другие библиотеки. А вот этот сборник стихов на французском языке преподнесу Леночке. На Рождество у меня ей припасены ноты — спасибо маменьке, прикупила. Сам бы не догадался.

А этот пакет тоже для Леночки, его вручила Анька, взяв с меня страшную клятву нос в него не совать. Велено ничего не спрашивать. И нос совать не стану, и спрашивать ничего не буду. А еще — даже и голову ломать не стану — что там такое?

Хотя… Любопытно, конечно. Заглянуть, что ли? Нет, я свое слово держу, тем более, кто его знает, этих девчонок — может, в пакете какая-нибудь тайная метка, позволяющая отследить — засовывал Иван свой нос или нет?

Женского белья в том варианте, что мне известен — трусики там, бюстгальтеры, здесь еще нет, но что-то имеется. Впрочем, пусть у барышень остаются свои секреты.

А тут у меня еще один подарок… Купил в самый последний день. Сам не понял — зачем?

Прошел на кухню, глянул — не слишком ли занята моя кухарка? Вроде, картошку закончила чистить.

— Татьяна, это тебе, — протянул я женщине черно-красный платок.

— Ой, барин, да вы что? — обомлела кухарка. — Мне⁈

— Тебе-тебе, — подтвердил я, разворачивая платок и набрасывая его на плечи женщины.

— Ой, барин… — растерянно проговорила Татьяна, а потом вдруг принялась рыдать, а еще попыталась изловить мою руку.

Вот уж только целования руки не хватало!

— Теть Тань, ты чего? — слегка обалдел я, пытаясь остановить излишние выражения чувств. Усаживая женщину на табурет, строго сказал: — Ну-ка, сколько раз можно говорить — никаких пережитков крепостного права. И барином меня называть не след.

Сам не понял — почему вместо Татьяны назвал тетей Таней. Наверное, опять вылез человек из 21 столетия, которому до сих пор претит называть женщин, что старше по возрасту полным именем, да еще и на ты. А тетя, пусть и на ты, как-то легче. Главное, чтобы это в норму не вошло. Должна быть субординация.

— Барин… Иван Александрович… — сказала Татьяна сквозь всхлипывание. — Мне, за всю жизнь, ни разу никто платка не дарил. Да и иных подарков тоже.

— А прежние хозяева? — слегка удивился я. — На Рождество, на именины?

— Господа Петраковы на Рожество двугривенный дарили, а на именины полтинник. А господин генерал даже на именины ничего не дарил. Да и не знал он, когда у меня именины.

— В смысле? — не понял я.

Даже в том мире знал, что есть такой день, когда и Татианы отмечают свои именины, а вместе с ними студенты.

Татьяна только вздохнула, смахнула слезы уголком старого платка, а сама пошла смотреться в стекло — как на ней новый платок? Платок-то хорош, но все остальное не очень с ним гармонирует. Юбка с заплатами, и блузка не слишком новая, зашитая в паре мест. И чего я раньше не замечал?

— Татьяна, надо тебе немножко прибарахлиться, — сказал кухарке. Посмотрев на ее вытянувшееся лицо, уточнил: — Я тебе денег дам, а ты себе одежду новую справишь.

— Так барин… Иван Александрович, — растерялась кухарка, — есть у меня одежда. В церкву-то я в праздничной юбке хожу. И бархатушка у меня есть — почти новая, десяти лет не проносила. А теперь вот — платочек праздничный.

— Значит, как новое купишь, в нем и станешь в церковь ходить, — решил я. — А то, что у тебя праздничным числится, разжалуешь в повседневное.

В ценах на женскую одежду я не слишком-то разбираюсь, но десять рублей, по моему мнению, должно хватить. Всунув в ладошку совершенно обалдевшей кухарки деньги, сказал назидательно:

— Ты у коллежского асессора служишь, не у лавочника какого-нибудь. Куда годится, чтобы моя кухарка в заплатках ходила? Если червонца не хватит — скажи, еще добавлю. А в Питер ты как поедешь?

— Ой, Иван Александрович, боюсь я в Питер-то ехать, — вздохнула Татьяна.

— А чего бояться? — хмыкнул я. Пожав плечами, сказал: — Понятно, поначалу все страшным покажется — и дома высокие, и людей много. Обвыкнешься потихонечку.

Как кухарка станет обвыкаться, пока сам не знаю. В Питере, это не то, что в Череповце. И лавки другие, и лавочники не те, что у нас. Здесь все знакомо, тропки натоптаны, а там ей придется все изучать.

Где и у кого там дрова покупают — сам не знаю. Мне, вроде бы, и не положено такие дела знать, но все равно — во все придется вникать самому. Как подумаю о предстоящем переезде, столичной жизни, так самому страшно становится.

Но будет у Татьяны и радость — воду таскать не надо, водопровод в столице имеется, и даже сортиры появились.

Скорее всего, когда мы с Леночкой — если, конечно, бог даст, поженимся, переедем в столицу, то первое время поживем у родителей. Кухарке на Фурштатской тоже место найдется, пусть у родительской прислуги опыта набирается. Еще есть Анечка. Надеюсь, что к моменту нашего переезда барышня станет истинной петербурочкой, все изучит, так и наладит нам с Леночкой домашнее хозяйство.

— Иван Александрович, я другого боюсь… — заскромничала Татьяна. — Куда в Питере покойников девают?

— В смысле, куда девают? — не понял я. — В землю закапывают, куда еще? Крематориев в Петербурге пока нет, не бойся, сжигать не станут.

— Сжигают? Ух, страсти-то какие!

Как говорил Штирлиц — запоминается последние слова. Ладно, что не сказал — в столице с дровами туго, на каждого покойника не напасешься.

— Никого не сжигают, — успокоил я женщину. — Хоронят, как и у нас.

— Яков говорит — мол, столица на болоте стоит, земли на ней мало. Мол — для бар-то кладбища есть, а для таких, вроде нас, одно болото. Вот, коли помру, так в болото меня и сунут. А в болоте, в воде сырой, лежать не охота.

Если подумать — какая разница, где лежать? В песочке или в болоте? А в воде — хоть в сырой, а хоть в кипяченой, тоже без разницы. И у нас, в Череповце — Покровское кладбище, на котором дворян да именитых горожан хоронят — оно в сухом месте, а Коржанское, где иной народ лежит — из небогатых мещан, да из крестьян, там тоже сыро, а по весне вообще заливает.

— Яков еще говорил — мол, быть Петербургу пусту!

— Татьяна, нескромный вопрос — тебе сколько лет? — поинтересовался я. Не дождавшись ответа, хмыкнул: — Куда тебе еще о смерти-то думать? В твоем возрасте кое-кто еще замуж выходит. Поедешь в Петербург — жениха там себе найдешь. Но если ехать со мной не захочешь, силой не повезу. А Якову передай — если он станет глупости болтать, будет ему плохо. Ишь, Петербургу быть пусту, — фыркнул я. — За такие слова когда-то ноздри вырывали, батогами лупили, а уж только потом на каторгу отправляли. А Петербург — он как стоял, так и стоять будет, ничего с ним не сделается.

Ну да, еще сто с лишним лет Северная Пальмира простоит, это точно.

После завтрака «осчастливил» своим появлением Окружной суд, доложив господину генералу, что коллежский асессор Чернавский из внеочередного отпуска прибыл, получил устное разрешение посидеть дома еще пару дней, отдохнуть с дороги. Отдохнуть — это святое.

Подумав — стоит или не стоит зайти к невесте? Девять утра — не лучшее время для визитов, а невеста, скорее всего, в гимназии, но хоть у прислуги узнаю когда вернется.

Ура! Леночка оказалась дома. У нее сегодня уроков нет.

Если кто-то считает, что жених и невеста, встретившись после долгой (две недели!) разлуки, кинутся на шею друг другу, примутся целоваться, он будет глубоко неправ. Нет, жених лишь позволит себе пожать ручку своей невесты (целовать-то пока не положено), а та, целомудренно потупит глазки.

Какие там поцелуи, если встреча происходит на глазах у тетушки? Еще хорошо, что Анна Николаевна проявила мудрость, оставив нас наедине — вышла сделать распоряжение прислуге насчет чая, а что за это время успеешь сделать? Даже и поцеловаться-то толком не успели. Бдит старшая родственница.

А теперь, чует мое сердце, тетушка вообще не разрешит невесте приходить в гости в дом жениха. Раньше-то, хоть «отмазка» была — присутствие Ани, которая, хоть и непонятно кем мне доводится, но тетушка ей доверяла, а младшая барышня прекрасно справлялась с ролью надсмотрщицы. Так ведь коза, она и есть коза.

Можно подумать, что если нас оставить на подольше, то забудем правила приличия и не утерпим до свадьбы. И отчего тетушки-матушки барышень так считают? Мы что, такие дикие?

Впрочем, дикие, или не слишком, но все возможно.

— Как там Аня устроилась? — поинтересовалась Леночка. — Не успела по Череповцу соскучиться?

— Когда Анне по Череповцу было скучать? — вмешалась тетушка. — Наверняка, обустраивается на новом месте.

— Совершенно верно, — поддакнул я. — Обустраивается, а еще новую сказку пишет.

— А мне в сказке работа есть? — заинтересовалась невеста.

— Конечно, — кивнул я. — Но нам бы с тобой лучше про Крепкогорского писать, а Анька пусть со сказкой мучается. Я ей план подробный набросал — работы хватит. Нам с тобой повесть про страшную собаку надо написать. Я, пока из столицы ехал, сюжет придумал.

— А сказка интересней, — вздохнула Леночка. Но спорить не стала. Напротив, внесла предложение: — Давай мы князя Крепкогорского женим? Чего он все один, да один? И Васю Кузякина заодно.

Забавно, но Ане больше нравился Крепкогорский, как персонаж, а Леночке — Кузякин.

— Подумать надо, — туманно изрек я. — Умному сыщику нужна умная женщина.

— А чем плоха Ирина Хостинская? — пожала плечами Леночка, но потом спохватилась: — Ах, она же замуж вышла, и мужа любит.

— Тогда, давай мы вначале Кузякина женим? — предложил я. — Придумаем какой-нибудь дело, а там красивая девушка — пусть она доктора в мужья заберет.

— В мужья заберет? — засмеялась Леночка. — Сама мужчине предложение сделает?

— А что такого? — хмыкнул я. — Наш доктор — парень хороший, воевал, был ранен, орденом награжден, но денег у него нет. А девушка, которая за помощью обратилась, очень богатая. Василий стесняется предложение сделать, пришлось ей самой намекнуть — мол, за такого, как вы, вышла бы замуж с радостью. Допустим, девушку зовут Мария, а вот фамилия…

На языке, разумеется, крутится Морстен, но требуется как-то русифицировать. Значит, придется вспоминать «Знак четырех». Не знаю — иной раз такое чувство, что самому придумывать проще, нежели вспоминать давно прочитанные вещи. Опять получится мешанина «по мотивам» повести и сериалов.

— Потом придумаем, — решил я.

Возможно, мы с Леной прямо сейчас бы принялись обсуждать, но явилась горничная, сообщившая, что нас ждет чай.

За чаем мы поначалу вели неспешный, вполне светский разговор. Я рассказывал о Петербурге, о том, что дедушка отпраздновал свой юбилей, а на его именины пожаловал сам император, пожаловавший генерала орденом святого Владимира. Про свой визит к государю говорить не стал, чтобы тетушка не подумала, что ее будущий родственник хвастун.

— Лена, а почему бы вам с Иваном на каток не сходить? — спросила вдруг тетушка.

От этих слов у Леночки загорелись карие глаза.

— И верно. Ваня, пойдешь на каток?

— А у нас есть каток? — удивился я. — Горку на площади видел, а где каток?

Когда шел от Окружного суда к дому Десятовых и на самом деле видел на Торговой площади огромную ледяную горку. Верно, после окончания ярмарки Милютин распорядился убрать все следы пребывания живности и обустроить места для гуляний. В прошлом году в это время я в Новгороде был, поэтому, что творилось в родном городке, не помню.

— Каток у нас на пустыре, на прудах, — пояснила тетушка. — Раньше Леночка с подружками на каток бегала, а нынче подружки разъехались, а одной идти…

Анна Николаевна не договорила, но и так понятно. Одной ходить неприлично, тем более, ежели имеется жених. А вот с женихом ходить на катки не возбраняется.

— Вот и сходите, пока светло и гимназистки твои на каток не набежали.

— Побегу собираться, — вскочила из-за стола Леночка и побежала в сторону своей комнаты. Тетушка метнулась следом, напутствуя по дороге любимую племянницу:

— Лена, юбку шерстяную надень! И про теплые панталоны не забудь!

— Тетя Аня! Ваня услышат…

— А что такого, если услышит?

Тетушка вернулась, уселась на место, помотала головой, а я, стараясь не улыбаться, сделал вид, что ничего не слышал. Тем более — что я могу знать о женских панталонах? Только то, что зимой их обязательно следует надевать даже самым красивым барышням. Да, у меня же подарок от подружки невесты лежит. Потом занесу.

Проводить невесту до катка — это нормально. Но самому встать на коньки? В последний раз я это делал давно, на курсе этак, на втором или третьем. Я же все навыки растерял.

У Леночки свои коньки есть, а мне выдали те, что хранились у тетушки — заржавевшие, с кожаными ремешками, успевшими задубеть от времени.

Хотел спросить — откуда они взялись, но не стал. Возможно, остались после одного из сыновей Анны Николаевны.

Разумеется, пытался отбрыкаться. И как это я к своим лапам прицеплю коньки, которые малы? И старые ремешки наверняка лопнут, как только окажусь на катке. И, вообще, катаюсь неважно.

Но Леночка так нежно на меня смотрела, что отказаться было невозможно.

— Буду словно корова на льду, — предупредил я.

— Ванечка, — улыбнулась кареглазка. — Будешь падать — я тебя подхвачу.

Как я и думал, кататься мы отправились к тому самому Святому прудику, где некогда «топился» реалист. Или «александровец»? Уже и не помню.

По моим понятиям назвать все это «катком» — слишком сильно. Нет ни барьера, за который можно уцепиться, ни раздевалок. Ладно, что из-под снега торчат скамейки, на которые можно присесть и привязать к башмакам коньки.

Людей здесь пока нет — набегут к вечеру, зато наличествовало изрядное количество снега, который нанесло по краям прудика, зато имелась деревянная лопата, воткнутая в сугроб, а рядом — метла. Я оглянулся по сторонам — нельзя ли кого-нибудь «припахать»? Увы, никого. Крякнул, скинул шинель и фуражку и взялся за уборку снега. Понятно, зачем барышням нужны кавалеры на катках — снег откидывать.

Пока я трудился, Леночка успела привязать собственные коньки к башмачкам. Эх, а я-то собирался за ней поухаживать. Помню-помню, что однажды ремешок ей поправлял какой-то бурсак.

Конечно же, коньки, что дала мне Анна Николаевна оказались не того размера. Подошвы моих башмаков нависли над коньками. Но терять было уже нечего.

Мы взялись за руки и пошли на лед.

Я рассчитывал, что сумею прокатиться с невестой хотя бы один круг, чтобы совсем не опозориться, но мне повезло — старый ремешок лопнул, башмак выскочил из крепления и я едва не брякнулся. Полбеды, если бы сам упал — но мог бы и барышню уронить. Ладно, что успел выпустить ладошку Леночки и мужественно упал на одно колено, не растянулся на льду.

— Авария, — констатировал я, стараясь придать голосу печальные интонации, хотя на самом-то деле не слишком переживал. Одно дело, если произошла «техническая» неувязка, совсем другое — показать неумение перед любимой девушкой. — Ленусь, катайся одна, а я посижу и полюбуюсь.

— Ваня, ты оденься сначала, — заботливо попросила невеста, проследила взглядом, чтобы жених доковылял до скамейки и накинул шинель, а уж потом заскользила по льду.

Я сидел на скамеечке и любовался тем, как моя невеста наматывает круги по небольшому прудику. Возможно — стоило бы одеть барышню в более подходящую одежду для фигурного катания, но даже в широкой юбке и коротком жакете, в шапочке она казалась грациозной и прекрасной.

Проезжая мимо меня, Леночка лукаво улыбалась и махала мне ручкой.

Нет, обязательно куплю себе коньки по размеру и срочно выучусь кататься! Иначе, какой-нибудь фигурист уведет у меня невесту.

Вот ты мчишься туда, где огни.

Я зову, но тебя уже нет!

'Догони, догони! " —

Ты лукаво кричишь мне в ответ[1]

Хорошая песня, жаль, что полностью ее не помню.

О, а на каток бегут люди и не кто-то там, а юные помощники полиции — Анатолий Легчанов и Алексей Смирнов. Завидев меня, парни слегка поскучнели.

— Прогуливаем? — поинтересовался я.

— Н-ну… — застеснялся Легчанов, а его рыжий друг затараторил:

— Иван Александрович, мы нынче первый раз прогуляли, да и то, только последний урок. Хотели покататься немножко, пока гимназистки не набежали.

— Нагоняй дадут? — усмехнулся я.

— Лестницу мыть придется, — вздохнул Анатолий. — Господин директор у нас строгий. Каждый прогул — отработка.

Ну, раз так, пусть катаются. Ишь, ради катка готовы лестницы мыть. А ведь и я когда-то был молодым, и с уроков сбегал. Да что там — и лекции в универе иной раз пропускал. И в армии, было дело, в самоходы ходил.

— Парни, я вас не видел, — предупредил я.

— Не видели! — радостно загалдели мальчишки, усаживаясь на скамейку, рядом со мной.

Оказалось, что у ребят одни коньки на двоих и кататься они будут по очереди. Первым принялся привязывать веревочки к башмакам Смирнов. Завязывая узелок, Алексей, как бы между делом, спросил:

— Иван Александрович, а когда Аня с курсов вернется?

Ничего себе вопросы. Неужто этот рыжий к Аньке неровно дышит? Хм… А ведь не случайно они накостыляли сыну купца.

— Года через четыре, не раньше.

— Четыре — это недолго, — обрадовался Алексей. — Я как раз и училище закончу, практику пройду.

Алексей умчался наматывать круги, а его друг Анатолий хмыкнул:

— Втюрился он в вашу Аньку. Жалеет, что предложение ей не сделал.

— В смысле — предложение? — не понял я.

— Ну, не предложение, — поправился Анатолий, — а помолвку. Чтобы она, пока на курсах учится, невестой считалась.

— И чего же не сделал? — полюбопытствовал я, стараясь, чтобы в вопросе не обозначилась насмешка.

— Так ведь кольцо нужно, — рассудительно сообщил Анатолий. — Как без кольца руку и сердце у барышни просить? Вы ведь, когда к Елене Георгиевне сватались, кольцо ей подарили. А чем Леха вас хуже? И с простеньким колечком не подойдешь, золотое нужно.

Я покивал. И впрямь — чем рыжий «александровец» хуже меня? И ладно, что кольцо парень купить не смог. Как бы я выкручивался, если бы ко мне пришли Аньку сватать?

Хотел спросить — разобрался ли Анатолий с тем шантажистом, но как раз подъехала Леночка. Пришлось отвлекаться, чтобы сбежать на лед, протянуть руку и усадить на скамейку усталую, но ужасно довольную барышню.

— Как замечательно! — радостно заявила моя кареглазка, усаживаясь на скамейку. — Жаль, что тебя коньки подвели.

— А что с коньками? — деловито поинтересовался Анатолий, склонившись к моим конькам. — Малы?

— Ага, — с наигранной грустью произнес я.

— Хорошие коньки! А можно мне покататься?

Я посмотрел на Леночку. Все-таки, коньки не совсем мои, та кивнула.

— Иван, не возражаешь, если мы с молодым человеком вместе прокатимся? — загорелась Леночка.

Конечно нельзя, но как же откажешь? А ручка у невесты в перчатке?

— Если молодой человек у меня невесту не отобьет — то можно.

— Нет, Иван Александрович, я у своих друзей невест отбивать не стану, — на полном серьезе заявил Анатолий. Кому другому бы не поверил, а вот этому парню доверяю.

Засмотревшись, не сразу увидел, что ко мне бежит помощник пристава Спиридон Савушкин. Вона — у парня погоны коллежского регистратора. Надо бы человека поздравить, но чувствую — бежит не за поздравлениями.

— Ваше высокоблагородие, — козырнул Савушкин. — А я за вами. Новость плохая.

Ну вот, не успел приехать, а уже что-то стряслось. Одно хорошо, что Анатолий мою барышню до дома проводит.

[1] Лев Ошанин