Господин следователь. Книга 11

Глава 20 Утро следователя

Разумеется, любое утро у меня начинается с чашки кофе. Если его нет, я за себя не ручаюсь. Запросто разозлюсь и отправлю под арест половину города, а начну с кухарки, если та позабудет купить зерна, обжарить их и смолоть. Ладно — только обжарить, смелю и сам.

К кофе пригодилась бы свежая газета, но почту приносят в девять, когда я отправляюсь на службу, поэтому прессу читаю вечером. Или вообще не читаю. Я и выписываю-то лишь «Новгородские губернские ведомости» и «Новгородские епархиальные ведомости».

Первую из-за того, что я, все-таки, служу в Новгородской губернии, в какой-то мере являюсь губернским чиновником, поэтому должен поддерживать местную прессу, быть в курсе событий, а вторую — потому что там печатают много интересного, касающегося древней истории. Причем, не только нашего края, но и России в целом. Жаль, не указан редактор неофициальной части — познакомился бы.

Так что, чтение периодики спешки не требует, тем более, что «Губернские ведомости» все равно привозят к нам с опозданием дня на три, а то и четыре.

Сегодня — исключение из правил, потому что на столе, под вчерашними газетами, обнаружил письмо из Санкт-Петербурга. Конечно же от Аньки. И как это я вчера просмотрел? В том смысле — что не увидел письма? А, Татьяна взяла письмо и газеты, положила на мой письменный стол, а я вчера, как пришел, газеты не трогал. Настроения не было.

А ведь я соскучился о ней.

И что она пишет?

'Здравствуйте многоуважаемый Иван Александрович.

В первых строках своего письма хочу сообщить вам, что вы, дорогой мой братец Ванечка — настоящий поросенок.

Причем — гадкий, грязный и неумытый!'

Ничего себе, наезд. Причем — кроет меня теми фразами, которыми я ее когда-то ругал. Ишь, запомнила.

И за что это? А, есть за что.

'Со времени вашего отъезда из Санкт-Петербурга прошло уже семь дней (три дня на дорогу, и еще три-четыре дня кладу на время, что будет идти мое письмо), а вы, до сих пор, не удосужились написать ни своей маменьке, ни мне хотя бы несколько строчек.

Или я неправа? И вы, любезный братец, уже соизволили отписать нам — как вы доехали, все ли в порядке с вашим драгоценным здоровьем, не сбежала ли ваша невеста с проезжим гусаром, хорошо ли кушает Манька?

Если это так, и я действительно неправа, а ваше письмо уже стучится к нам в дверь, то я готова извиниться перед вами — а еще лично съездить на Императорский фарфоровый завод, и заказать вам дюжину козочек для коллекции.

Но нет, дорогой братец, зная вас, уверена, что письмо до сих пор не написано. Поэтому, могу быть спокойна за свой кошелек.

Охотно верю, что у судебного следователя снова случилось какое-то дело — раз вы вернулись в город, точно, кого-нибудь да убили'.

Далее «официальная» часть письма была прервана рисунком мордочки, вроде смайлика:)) и Анька перешла на ты.

«Ваня, но на самом-то деле, ты можешь найти минут десять-двадцать, чтобы написать письма маменьке и мне. Или хотя бы напиши только Ольге Николаевне. Она, между прочем, очень переживает — как ты доехал? Не случилось ли чего?»

Мне стало стыдно. Не так, чтобы провалиться сквозь землю, но ощутимо.

Я же собирался сразу с дороги написать письмо — хотя бы одно на всех, но отвлекся, а потом убийство случилось.

Явлюсь на службу, там все и напишу. И родителям, и Ане. Можно бы прямо сейчас — время есть, но чернила закончились. Пока Анька была — проблем не знал. Думал, что чернильница сама наполняется, а тут, вишь, сухая.

О чем еще пишет Анечка?

'Наверное, про побег Леночки с гусаром — глупая шутка. Но из рассказов, что мне попадались в журналах, непременно присутствует побег невесты с гусаром. Так себе и представила — дорога, а по ней скачут гусары, увлекающие чужих невест. Но если сбежит невеста — это не так страшно. Хуже, если сбежит жена.

Ваня, не сердись, это я на тебя сержусь. Знаю, что Леночка тебя очень любит и никуда не сбежит. Главное, чтобы ты сам куда-нибудь не сбежал.

Теперь о деле. Ваня, с издателем я пока договориться не смогла. Господин Верховцев обещает свести меня с Алексеем Сергеевичем Сувориным, но я решила отложить разговор. Скоро Рождество, все люди, включая издателей, празднуют. А мне еще нужно время, чтобы справится у сведущих людей — надежный ли человек г-н Суворин? Александр Иванович отзывается о нем очень хорошо, но твой батюшка не пишет рассказы, поэтому ему нет надобности торговаться о гонорарах. Надо будет встретиться с кем-то из литераторов — хотя бы с Антоном Павловичем. Тогда можно порасспросить подробней об отношении издателя к авторам.

Еще я хочу напомнить, что сказка про волшебника Изумрудного города написана только до встречи девочки Ани с волшебником Гудини. Я решила немного додумать биографию нашей главной героини. Пусть ее батюшка будет лесничим, а матушка дочерью немецкого барона, поссорившаяся со своей семьей. Фамилия у матушки была фон Бок! Как тебе? Читателей, а особенно читательниц всегда интересуют такие детали. А здесь они еще и сами станут додумывать о любви родителей и о прочем.

Так как мы поступим? Поставим в повествовании точку, отправим главную героиню домой или продолжим? Ты говорил, что Гудини поставит друзьям условие — он исполнит их просьбы, но и они должны сослужить ему службу. Конечно, со стороны волшебника некрасиво пользоваться наивностью Ани и прочих, но в этом случае сказка закончиться слишком быстро, и мы заработаем очень мало. А нам нужно заработать тысяч двадцать-двадцать пять, чтобы тебе хватило на экспедицию.

Ваня, если ты будешь торопиться, то можешь взять деньги из моей доли, а когда я начну создавать свою лабораторию, то вернешь. Если не сможешь вернуть — ничего страшного, заработаем еще.

Я посмотрела газету «Новое время», что издает г-н Суворин — она выходит пять раз в неделю. Если давать отрывок из сказки ежедневно, то нашего материала хватит лишь на две недели. Наверное, будет разумнее, если мы станем делать (как ты говоришь) выкладки через день, то хватит на дольше.

Жду от тебя синопсис. Слишком не увлекайся — пиши схематично, а уж я разверну.

Скажи — а ты точно уверен, что не стоит превращать Железного дровосека или Страшилу в живого юношу, чтобы Аня вышла за него замуж? Не сейчас, разумеется, а потом, в конце ее приключений.

Договор с Сувориным будет на твое имя, значит, тебе и предстоит его подписать. Разумеется, договор я сама посмотрю, а потом отправлю тебе. Но, дорогой Ваня — не забывай, что любой издатель может схитрить. Не исключено, что г-н Лейкин уже имел разговор с Сувориным касательно нас с тобой, поэтому отправит бумаги на твой адрес.

Ваня, я тебя очень уважаю, и очень люблю (как брата!). Ты у нас очень умный, талантливый, но в житейских делах — очень наивный. Хотела даже написать — бестолковый, да что с тебя взять?

Очень тебя прошу, ничего не подписывай, не посоветовавшись со мной. Или — ты подпиши договор, но отправь его не в редакцию, а сюда, на Фурштатскую. Я посмотрю.

Вот теперь все. Ждем ответа. Огромный привет Леночке. Поцелуй ее и от меня, и от своих родителей, и от дедушки.

Дедушке бы тебе тоже следовало бы написать.

Твоя старшая сестрица Анна'.

Ответ я точно, что напишу быстро. И почему же женщин обязательно несет не туда? Помню, как Анька требовала, чтобы «Обыкновенное чудо» закончилось свадьбой. А сколько воплей было из-за расставания Лосева с Аэлитой? Соавторше моей дай волю, так она всех поженит, либо замуж повыдает.

И Леночка, между прочем, туда же. Сыщика Крепкогорского захотела женить. А Аньке вишь, приспичило тезку из «Волшебника» влюбить в кого-нибудь. Ни в коем разе не стоит никого превращать. И девочка эта еще маловата, чтобы влюбляться.

Анька (моя) вообще оригиналка. Ишь, девичья фамилия матушки героини фон Бок. Впрочем, чем это хуже, чем графиня Ко́зел?

Позавтракав, пошел на службу. По дороге зашел в покойницкую. Но там был только санитар, он же служитель. Артемий меня не слишком-то любит, как ни зайду — смотрит исподлобья, а еще становится боком, закрываясь руками.

Санитар лишь сказал, что вскрытие покойницы Михаил Терентьевич провел, но где он сам пребывает — неизвестно. Скорее всего, будет после обеда.

В полицейский участок и заходить не стал. Скорее всего — полиция никаких зацепок пока не нашла, нашла бы — сами бы прибежали.

Мой помощник пока не появился, поэтому, я с чистой совестью принялся писать всей своей родне.

Начал с письма отцу. Писать товарищу министра — самое простое. Сообщил ему о смерти Зинаиды Дмитриевны, о том, что веду расследование. Об убийстве он уже наверняка знает, но пусть получает новости из первых рук.

Маменьке писать гораздо сложнее, потому что не знаю, о чем писать. Разумеется, поведал, что у меня все хорошо, доехал благополучно, без происшествий, с Леночкой виделся пару раз, даже сходил на каток. Я ведь и на самом деле сходил. А то, что не сумел покататься вместе с любимой девушкой — это другой вопрос.

Дедушке… О чем написать генералу от инфантерии Веригину? Ладно, отпишу, что очень горд и счастлив, что мой любимый дед стал кавалером ордена святого Владимира 1-й степени. Еще напишу о погоде.

Да, и самое главное. Поздравлю деда с наступающим Рождеством!

Эх, отчего не введены в оборот поздравительные открытки? Надеюсь, что в скором времени жить будет проще — все-таки, в открытом письме и места поменьше, да особо и не распишешься.

Теперь самое трудное — письмо Аньке. Напишу ей, что если я поросенок, то она порядочная свинка. Нет, слишком банально. Тем более, что Анна Игнатьевна что-то такое и ждет. Но мы не станем размениваться на ответную ругань. Поступим круче. Для начала, я поблагодарю ее за заботу, за то, что она беспокоится обо мне и моих близких. Пусть удивляется — чего это Ваня не стал ругаться?

В первых строках письма передам ей привет от Маньки. От Кузьки приветы передавать не стану, не заказано.

Пара строк — хватит.

Тезисно, обрисую поход Анны и ее друзей в Фиолетовую страну, где на них нападают Летучие обезьяны. Страшилу разбирают на составляющие — тряпки и солому, Железного дровосека быстренько окунают в лужу с соленой водой, Льва связывают и запирают в клетку. Единственный, кто успел сбежать — пес Тотошка.

А дальше — по тексту. Аню отправляют на кухню, она, обаяв кухарку, готовит восстание против Бастинды, тем временем, маленький, но храбрый Тотошка умудряется своими лапками открыть клетку со Львом.

Вместе со Львом они вытаскивают из соленой воды Железного дровосека, смазывают его маслом.

Хм… Вытащить-то они вытащат, но как смазывать станут? У них же лапы! Надо подумать. Ладно, пусть они смажут Железного дровосека не машинным маслом, а сливочным. То есть — коровьим.

Потом Аня выльет ведро воды на злую колдунью. Но злая колдунья не растает, как в сказке Волкова. Вернее — таять она начнет, но не сразу!

Бастинда станет кричать и звать на помощь подданных. Конечно же, на вопль повелительницы слетятся обезьяны.

Немножко помучаем наших читателей. Завершить главу на самом интересном моменте, а продолжение — в следующем номере.

Отрывок начнем с того, что отчаявшейся Ане на помощь героине прибегут друзья. Лев зарычит, Дровосек начнет размахивать топором, а Тотошка вцепится в хвост особо наглой обезьяны и погибнет в неравном бою.

Читатель сразу заплачет. Нет, зачем убивать храброго песика, ради чьих-то слез? Пусть остается в живых.

Что-то я забыл? А, куда девался Страшила? Не помню. Пусть Анька о нем думает. Пока она думает, я напишу кусок с разоблачением Гудини.

Конверты почтовые у меня есть. Разложить письма, надписать адреса. Главное — не перепутать! А дальше можно либо оставить в канцелярии — отправят, но лучше самому сходить на почту, чтобы не вводить Окружной суд в «непроизводственные» расходы на почтовые марки.

А времени-то уже двенадцать, скоро обеденный перерыв. И где мой стажер шляется?

Только подумал, как заявился коллежский регистратор Знаменский. Посмотрев на меня виноватым взглядом, спросил:

— Иван Александрович, вы меня не искали?

— А зачем? — удивился я. Или сделал вид, что удивился. Кивая парню на стул, заметил: — Официально вас никто мне в подчиненные не определял, так что — ваша воля, где вам бродить. Другое дело, что я больше ничего поручать не стану.

— И правильно, — вздохнул Знаменский, усаживаясь на стул. Кивая на конверты, которые я благоразумно успел положить адресом вниз, сказал: — Вижу, вы уже успели много дел сделать, запросы подготовили. Если желаете — на почту сбегаю, отправлю. Так оно быстрее выйдет. Курьера на почтамт отправляют, если писем не меньше двадцати штук накопиться.

— Спасибо, сам отправлю, — отмахнулся я, пресекая излишнюю услужливость помощника, за которой, определенно что-то стояло. — Павел Петрович, признавайтесь — почтальона вы вчера не допрашивали?

— Нет-нет, почтальона я как раз допросил, — засуетился Знаменский, вытаскивая из-за пазухи исписанный лист бумаги, сложенный вчетверо. А ведь говорил, что папочка у него имеется.

Я пробежал глазами протокол. Улыбнулся, увидев, что допрашивал следователь Знаменский. Ладно, потом поправлю, что следственное действие проведено по моему поручению.

Как я и предполагал — ничего. Почтальон Матыльков (да, через а) показал, что в последние полтора — или два месяца он вообще не приходил в дом Красильниковой, потому что газет она не выписывала, а писем на ее имя не поступало. Допрежь ей почта из Питера приходила еженедельно. И в день убийства он пребывал в своем собственном доме, с семьей. Супруга может подтвердить. А еще — соседи.

В принципе, алиби Матылькова следовало проверить, допросить жену. Но какой смысл? Я ему и так верю.

— Павел Петрович, вы молодец, — похвалил я помощника. — Все правильно сделали, все вопросы по существу. Конечно, могли бы протокол и пораньше занести, но и сейчас не поздно. Скажите-ка — в чем причина грусти?

Спрашивать — где же он шлялся, я не стал. Я и сам занимался не служебными делами, а личными.

— Иван Александрович, вы на меня очень рассердитесь, если я вам скажу, что передумал быть судебным следователем? — спросил вдруг Знаменский.

— А почему я должен сердиться? — удивился я. — Если вы передумали становиться судебным следователем — значит, у вас на то имеются веские причины. Так?

— Так, — кивнул Павел. Явно обрадовавшись тому, что его не ругают, спросил: — А почему вы не интересуетесь — чем я занимался все утро?

— Павел Петрович, я ведь уже вам объяснял, — с досадой пояснил я. — Вы не обязаны отчитываться передо мной. Если бы Его превосходительство официально назначил вас моим помощником — я бы с вас шкуру спустил. Возможно — спали долго, возможно — по старой памяти отправились долги выбивать.

Но настоящая-то правда была в том, что я и сам не знал — чем мне заняться. Иначе не сидел бы здесь, не писал письма родне и не занимался беллетристикой.

— А ведь вы угадали. Я вместе с нашим начальником ходил штраф со слесаря Янишева взыскивать. Ему мировой судья десять рублей за оскорбление бранными словами назначил, так он уже полгода не отдает.

— Взыскали? — без особого интереса поинтересовался я.

— Мы у него инструменты забрали, на тридцать рублей, — горделиво сообщил парень. — Вот, как квитанцию нам предъявит — все вернем. А нет — инструменты с аукциона продадим. Тридцать рублей не выручим, но долг покроем.

— Вот видите. И почтальона допросили, и начальнику помогли, — усмехнулся я. — А когда инструменты в кладовую свою поставили — или, куда вы изъятое складываете? В голову мысль пришла — а зачем мне следователем-то быть? Верно?

— Верно, — согласился коллежский регистратор. — Вот, когда нужно долги по судебному иску взыскивать — тут все понятно. Пришло распоряжение из суда — в нем все прописано. С кого взыскивать, сколько, в какой срок. А следователем быть — так это же, не пойми что и делать.

— А вы как думали? — развеселился я.

— А я-то думал, что это, как в «Приключениях князя Крепкогорского и доктора Кузякина». Вы явились на место происшествия, все осмотрели и сделали выводы. И тут бац — и преступника поймали.

— Нет, Павел Петрович, — покачал я головой. — Реальность — это одно, а приключения — совсем иное.

— Да как же так? — растерянно посмотрел на меня Знаменский. — Разве не вы про сыщика рассказы пишете? Так почему вы сами не можете так легко и быстро раскрыть?

— Павел, еще разочек повторюсь — реальность отличается от литературы, — терпеливо пояснил я. — Преступник всегда оставляет следы на месте преступления, совершает ошибки. Крепкогорский — счастливчик. Он сразу понимает — какой след выведет к преступнику, моментально обнаруживает ошибки злоумышленника.

Хотел сказать о том, что, если просто начнешь описывать рутину — так тебя и читать не станут. Кому интересна рутина? А вот мгновенное озарение — это да.

— А настоящему судебному следователю для раскрытия преступления нужно время. А еще — десятки бесед, допросов, осмотров, размышлений. Иной раз — вообще непонятно, что и делать, делаешь все подряд.

Вспомнился Владимир Владимирович, рассказывающий фининспектору о том, что поэзия сравнима с добычей радия.

«В грамм добыча, в год труды».

У следователя, примерно, тоже самое.

— Нет, я так не смогу, — покачал головой Знаменский.

— Так ничего страшного. Вы еще в таком возрасте, когда имеете полное право выбора. Вам нужно искать себя.

— Искать себя? — нахмурился Павел, пытаясь вспомнить — слышал ли он такое выражение? Наверняка не слышал.

— Человек просто обязан себя искать, — заявил я. — Разумеется, лучше это делать, пока вы молоды и не повторять, например, моих ошибок.

Забавный разговор. Я старше Павла на год, но говорю — нет, изрекаю, с таким уверенным видом старца, просидевшего лет сто в пещере. Аж самому смешно.

— Ваших ошибок?

— Потратить три года на изучение математики, а потом понять — что это мне совершенно не нужно, — пояснил я. Посмотрев на часы, спохватился. Поднялся со стула, пошел к вешалке, давая понять несостоявшемуся следователю, что пора закругляться. — Конечно, даже в моем случае не все потеряно, но право слово — лучше бы мне сразу поступать на юридический факультет, времени бы изрядно сэкономил. Так что, служите судебным приставом, а потом, через годик, еще разочек подумаете — нужно ли вам куда-то переходить?