Но возвращался как домой,
В простор меж небом и Шексной.
Соскучился, однако.
В Череповец вернулся немного раньше, чем планировал. Думал, приеду не раньше десяти-одиннадцати вечера, но ямщик умудрился доставить аж к шести!
Выгрузил саквояж, чемодан с книгами и подарками (маменька что-то Леночке прислала, и от Аньки какая-то коробка), рассчитался, вошел во двор.
Конечно же, как только скрипнул калиткой, из сарайки раздалось блеяние. Как же не поздороваться?
— Эх, а я надеялся, что тебя украли, — вздохнул я.
Украли, я бы искать не стал. Так кто позарится?
— Ме-ее?
— Да пошутил я, пошутил. А сестрица твоя в столице осталась. Две козы в доме — перебор.
Надеюсь, Манька все поняла? А нет, не я виноват, а Анька. Могла бы рогатую подружку русскому языку обучить.
Порадовался, что Татьяна службу не завалила, двор вычищен от снега, опять помаялся совестью — пожилая женщина трудится, я отдыхаю.
Что это со мной творится? Кажется, совсем недавно был на приеме у государя Всея Руси — рассуждал с ним о высоких материях, потом сидел за столом с генералами, а нынче — стою во дворе, разговариваю с козой, осматриваю поленницу и размышляю — воровали дрова в мое отсутствие или нет? Ладно, не буду сетовать — это во мне хозяин «включился».
Анечка, в свое время, соседей отучила наши дрова красть, но ведь могли и забыть уроки. Вроде — не слишком убыло, а может — и убыло, я же дрова не замерял. Спрошу потом у кухарки.
Так, а где мой ключ? Конечно же — в обусловленном месте, справа, под крылечком.
Пока проходил сени, входил в избу, опять припомнилась такая волшебная вещь, как электричество. Пора бы уже привыкнуть, что его нет — а все равно, коленом обо что-то долбанулся.
Ох ты, боже ты мой! Что за душераздирающий вой?
Кузенька, солнышко мое — прости, не виноват. Случайно так вышло. Не хотел я тебе на хвост наступать. Мог бы и сам догадаться, что хозяин твой в темноте не видит и хвост ему под ноги не совать.
Где коробок со спичками? И отчего в керосиновой лампе нет керосина? А, ну да. При мне его в лавку не завезли, а без меня Татьяна покупать не решилась. Или до сих пор не завезли.
Нет, если меня еще раз куда-нибудь забросит, пусть это будет цивилизованное место. Ладно, пусть не совсем цивилизованное, согласен и на деревню, но, чтобы в этой деревне имелась электростанция. Хоть бы маленькая.
Обычно я на лампадку ориентировался — какой-никакой, а свет, а нынче темно. Не то масло закончилось, не то кухарка не решилась ее зажечь.
Вроде, на опечке коробок должен быть?
Да что же такое⁈ Кузьма, сколько у тебя хвостов? Ну, не ори. И что ты сразу кусаться-то? Больно же, зараза рыжая.
Но все-таки, память не подвела. Спички, пусть и не сразу, с парой матюгов (никто, кроме Кузьки не слышал, а он меня простит, никому не расскажет), но отыскал, зажег свечи.
Фух, уже лучше.
В доме тепло, это хорошо. А вот что плохо, так это отсутствие еды.
Понятное дело, кухарка не знала, что барин приедет, не подготовилась. Обедал же я сегодня… Нет, сегодня вообще не обедал, а только завтракал. Хотели в Нелазском пообедать — я даже собирался навестить Литтенбрантов, но на тамошней станции оказались свежие лошади. Убежишь — придется потом до вечера ждать.
Спрашивается — куда спешил?
Чай-кофе, имеется, сахар и соль наличествует. В мешочках какая-то крупа, в подполе должна быть картошка с морковкой, мог бы что-то сварить. И есть хочется, но печку топить влом. И хлеба нет. И чего я дурак наотрез отказался взять побольше припасов в дорогу? А ведь и маменька предлагала, и Анька настаивала. Нет, уперся. Сейчас бы как найденные были.
Есть вариант — заселиться в гостиницу или метнуться к кому-нибудь в гости — к Василию, скажем, а то и к Леночке, накормят, но после трех дней в дороге показываться на глаза друзьям и знакомым, тем более — любимой девушке, не хочется. Помыться-побриться, белье сменить.
Еще Кузьма намявкивает — мол, у него миска пустая. Татьяне было велено кормить парня, а он, вишь, говорит, что голодный. Но трется — значит, все простил и понял, что не специально на хвосты наступаю. Кузенька, потерпи милый — сейчас что-нибудь придумаю.
Значит, план действий простой. Забежать к соседям, озадачить их топкой бани (они, по субботам и так ее для меня топят, но нынче четверг), а пока баня топится — сбегать в какой-нибудь трактир. В ресторацию постесняюсь идти, там и на знакомых нарваться можно. Они, скорее всего, мой «одичавший» вид не заметят, но самому неловко с трехдневной щетиной ходить. А в трактире никто разглядывать не станет. И Кузьме что-нибудь спроворю.
— С возвращеньицем, ваше высокоблагородие, — раскланялся половой, когда я уселся за стол, пройдя в господскую половину.
Кивнул парню, открыл рот, чтобы сделать заказ — тут уж и сам хозяин бежит.
— Рады вас видеть! С возвращеньицем.
А еще и посетители — наши ли, приезжие ли, заподскакивали, и тоже наперебой принялись здороваться. И надо, если не поздороваться в ответ — так хотя бы поулыбаться.
Определенно, популярность бывает утомительна, даже в условиях уездного города. И как же поп-звезды с этим живут? А говорят — кому-то это и нравится. Непривычное многолюдье. Да, у нас же ярмарка. Хорошо, что к Абрютину не пошел. У исправника и без меня дел выше крыши. Разумеется, Верочка меня и без Василия бы накормила, но без хозяина неудобно.
— Супчик с потрошками удался. Еще каша гречневая с мясом, — сообщил хозяин.
— Давай, — махнул я рукой.
Супчик с потрошками… Каша гречневая…
И тут на меня накатила тоска. Ну е-мое, как же я забыл? Ведь ровно год назад в этом самом трактире мы с Анькой — нет, тогда еще с Нюшкой, заказывали себе еду. Барышня супчик брала, а я гречку. И еще что-то, но не помню. И здесь кофе по-турецки варят. Ну да — вон жаровня стоит. И запах!
А потом мы выдержали баталию с приезжими гуртовщиками. Невольно оглядел залу — нет ли знакомых физиономий? Света в трактире мало, не разглядишь, но даже если кто-то и есть — все равно не узнаю. Я же их не разглядывал.
В дороге иные думы были, а здесь да, наехало. И как я теперь без Аньки-то буду? Скучно же будет жить без этой маленькой язвочки. Ну, как-нибудь.
Хозяин лично принес на подносе миску с супчиком, тарелку с хлебом. Вроде, когда-то косоротился на меня, обижался за разгромленный трактир, а теперь, как к родному.
— Водочки не примете с дороги? — поинтересовался трактирщик. — Или, вам как всегда — кофе по-турецки?
Водки бы я выпил. Но опасаюсь, что одной рюмкой не обойдусь, поэтому и не стану.
— Кофе, — кивнул я, а потом решил похвалить хозяина. — Такого кофе, как у тебя ни в Москве нет, ни в Петербурге. Кстати, на ярмарке-то все в порядке?
— Никого не убили, не покалечили, — отозвался хозяин. — Воришку поймали — поучить собирались, да пристав не дал, в участок приказал отвести. Вчера уже все прибрали, сегодня последние купцы разъехались. Кое-кто остался, но эти завтра уедут. Я все время думаю — вроде, и хорошо, когда посетителей много, но хлопотно очень. Закончилась ярмарка — так и слава богу.
Согласен. Хорошо, что все закончилось. И правильно, что Антон Евлампиевич «поучить» не дал. Иначе пришлось бы следователю с «глухарем» дело иметь. Пойди, установи, кто просто бил, а кто нанес смертельный удар. Но в полицейский участок зайду, посмотрю — что за субъект попался? Может, есть смысл пальчики «откатать» и в Сыскную полицию отправить?
— Воришка-то наш или нет? — поинтересовался я.
— Вроде, не наш, не из города, — сказал хозяин. — Но сами знаете — на ярмарки отовсюду съезжаются.
Это уж точно. Всякий народ едет на ярмарки, пусть даже и зима, и добираться сложно. А уж сколько «залетных» у нас появится после того, как железная дорога через Череповец пройдет — жуть. Прогресс, как это бывает, имеет и свою обратную сторону. С развитием техники и преступность развивается. Впрочем, развивается и наш брат следователь, и сыскари.
Слопал супчик с потрошками — куда вкуснее, чем на почтовых станциях, жаркое, если и похуже, чем в доме родителей — так ненамного. Надо хозяину заказ сделать — пусть посыльный один горшочек мне домой отнесет, на завтрак. И хлеба не забыть прихватить.
Кофе мне тоже принес трактирщик. Подозрительно. Ладно, подойти поздороваться с начальством, но когда хозяин трактира лично приносит заказы — значит, ему от меня что-то нужно. Как хоть его зовут-то? Кто-то из мужиков его Антипом окликал.
— Дружище, прости — имя-то твое помню, а вот отчество позабыл,
— Так, ваше высокоблагородие, Антипом меня зовут, зачем по отчеству? — развел руками хозяин.
— Нет, неприлично, просто Антипом, если ты такой кофе умеешь варить, — хмыкнул я. — Барристером не каждый умеет быть.
— Кем-кем? — переспросил хозяин.
Тьфу ты, опять перепутал. Барристер — адвокат, а варщик кофе — бариста.
— Не важно, — отмахнулся я. — В общем — по имени-отчеству как?
— Антип Григорьевич я, — приосанился хозяин.
— Смотрю я на твою физиономию Антип Григорьевич, и вижу, что ты спросить что-то хочешь? — хмыкнул я. — Ежели, жалобу собираешься подавать — в суд приходи, здесь разговоров вести не стану.
— Так ить… — начал хозяин, но я его перебил. — Антип, свет Григорьевич, представь себе, что я к тебе на улице подойду, и скажу — свари-ка любезный мне двойной кофе. И что ты мне ответишь?
— Не для себя я, ваше высокоблагородие, — замялся Антип Григорьевич. Пригнувшись ко мне, оглянулся — не слышит ли кто, поведал шепотом: — Братец двоюродный — он во Вздошье живет, у начальства просил справиться — что с ведьмой делать?
Я чуть кофе не подавился.
— И где он ведьму нашел? — поинтересовался я, делая вид, что мне ни капельки не интересно. Ради такого дела уступлю, выслушаю прямо здесь.
В ведьм с колдунами я не слишком-то верил, но кто его знает? Вон, помогла же знахарка мне зуб вылечить. Если настоящая ведьма, вроде панночки из «Вия» — так на костер, или в воду. Костер, оно понадежнее, но вода попривычнее.
Но вслух про то говорить не стал. Брякнешь, могут принять за руководство к действию.
— Во Взмошье — деревне соседней, от братовьей в версте, только в лесу.
Вздошье, Взмошье… Ну и названия.
— Это в какой волости?
— Так недалеко, верст двадцать — в Петропочиновской, — кивнул хозяин куда-то за спину.
— А сам-то брат где?
— Андрюха шишки на ярмарку привозил. Я ему предлагал на ночлег стать — отказался. Жена у него, детки, да еще и внучок нагулянный. Мало ли что будет, если ведьма рядом.
— Что он на ярмарку привозил? — озадаченно переспросил я. — Мне послышалось — шишки?
— Так шишки и привозил, — подтвердил трактирщик.
— Кедровые?
— Отчего кедровые? У нас и кедры-то не растут. Простые шишки — сосновые да еловые.
Видимо, мой изумленный вид сработал лучше всякого вопроса и Антип Григорьевич пояснил:
— Андрюха на корову копит, но откуда деньги-то взять? Потому шишки в город возит. Кто самовар на еловых кипятить любит, а кто — на сосновых. Мне больше на сосне нравится. Дух от чая ядреный.
До меня стало доходить. Нет, знаю, что самовар можно ставить не только на углях, но и на шишках, но никогда не думал, что шишки следует покупать. Пошел в лес, да набрал, какие проблемы?
— И покупают? — поинтересовался я.
— Так чего не купить-то? — пожал плечами Антип Григорьевич. — За шишками-то еще идти надо, в городе и елок-то нет, а те, что есть — в Соляном саду, те за забором. Андрюха продает дешево — мерный совок за копейку, мешок за десять копеек. Мне, как родичу, скидку делает — по пять копеек отдает. Я у него беру мешков десять, на всю зиму хватает. Так-то мы самовары угольями топим, а шишки для аромата добавляем, — пояснил трактирщик. — Но есть любители — они на одних шишках велят самовар ставить.
— Ну, в город — это понятно. А на ярмарку шишки зачем?
— Так он уже воза два на ярмарке продал. Мешка четыре москвичи купили, ярославцы пару мешков взяли. И наши, череповецкие с устюжанами брали. Говорит — еще воз, так корову и купит. Плохо, что народ подсмотрел — тоже стал шишки возить.
Охренеть. Нет, не так. О-хре-неть! В Ярославль и в Москву везут шишки из Череповца? У них там своих лесов до лешего.
Интересно, а мои нынешние земляки петушиный крик или рыбьи вздохи не наловчились продавать?
Нет, бизнесом я точно заниматься не стану. Не уловлю тенденций торговли. В голову бы не пришло, что можно торговать шишками. Эх, при случае Аньку пристыжу — мол, а ты-то бизнесвуменша отчего не догадалась?
Впрочем, что я в нынешней жизни понимаю? Понял за год пребывания, что чаепитие — это не утоление жажды, как в моем мире, а почти культ. Вполне возможно, что имеются ценители чая, вскипяченного на сосне и они подбирают себе «коллекции» ароматов. Но, все равно, не пойму — как может влиять шишка — пусть и пропитанная ароматной смолой, засунутая в самоварную трубу, на аромат кипятка, отделенного от оной шишки медью?
— Значит, возит твой братан шишки, а еще на ведьму жалуется, — хмыкнул я, подведя итоги разговора и возвращаясь к основной теме. — А почему он к батюшке не пошел?
— Ходили к батюшке, а тот ответил — дескать, дурью не майтесь. Господу Богу молитесь, никакая ведьма вам не страшна. Еще и епитимью наложил — неделю по двадцать отченашей каждое утро.
Правильный ответ батюшка дал. И «Отче наш» лишним не будет.
Это я чего-то напрягся — интересное почуял, а местные священники лучше знают. Какие ведьмы в наш век? Тех, что были — если допустить, обладали какой-то силой, отправили на костер лет двести тому назад, а нынешние, в лучшем случае, знахарки.
— Сам-то как думаешь — есть ведьма?
— Так кто его знает? Андрюха говорит — есть, мол. Он как-то во Взмошье ходил, бабке Стехе два окна вынес, а та его прокляла. Вот, корова у него отелиться не смогла, прирезать пришлось. Дочка в подоле принесла, а еще — мыши весь хлеб погрызли. А кто кроме Стехи зла ему мог пожелать?
М-да, весело. Тут вам и мыши, и корова, да еще и дочка… А высаживание окон по пьяни — это вообще национальная русская забава. Даже песню слышал: «Стукали по рамам — вылетали косяки! Неужели нас посадят за такие пустяки?». Правда, вместо стукали иное слово, но оно нецензурное.
— И зачем он бабке окна вынес? Стекло-то дорогое.
— Да какое стекло? — отмахнулся Антип. — У бабки окна пузырем затянуты, откуда у нее деньги? А окна вынес — так не со зла, а пьяным был. Со свояком своим бражку пил, скучно стало.
— Высаживал он один, или тоже со свояком? — уточнил я.
— Не, свояк уже напился, под стол упал. А Андрюхе одному скучно стало, вот и пошел на улицу. Ну, вынес окна, а чего проклинать-то было? Свояк Андрюхин окна потом вставил. А как прокляла ведьма, так все и пошло наперекосяк.
— Антип, — с досадой сказал я, решив, что человек, веривший в такую хрень, не заслуживает обращения по отчеству. — Ну ты же серьезный мужчина, хозяин трактира. Небось, уже не к крестьянам относишься, а к мещанам? Сколько раз у тебя всякие дела нехорошие творились? Наверняка, тебя самого раз сто проклинали. Ты в эти проклятия веришь?
— Так меня мужики пьяные проклинали, что в этих проклятиях толку? — уверенно заявил хозяин. — Слова, как есть слова, а брань на вороту не липнут. А тут бабка старая, а старухи — они всегда что-то знают да умеют.
— И что брат двоюродный хочет? Жалобу в суд подать? Сразу скажу — я такую жалобу не приму и никто не примет.
— Хочет узнать — что ему с ведьмой делать? Самому убить или пусть власти к ней меры принимают?
После этих слов мне расхотелось заказывать еду на вынос. Растолковывать, что за чужую дурость власти меры принимать не станут — не вижу смысла. Выложив на стол пару монет — стоимость ужина, сказал:
— Брату скажешь — пусть еще разок к батюшке сходит, еще разок исповедуется и все напасти как рукой снимет. А если он старуху убьет — будет ему еще одно несчастье, лет на восемь каторжных работ.
Про себя подумал, что восемь лет не дадут, но лет пять отвесят. Защитник станет упирать на темноту и серость, неграмотность, подтолкнувшую крестьянина на убийство, наличие у него детей и внуков, присяжные, безусловно, вынесут вердикт «виновен, но заслуживает снисхождения», а суд снизит наказание до минимума.
Скажу Абрютину — пусть тамошнему исправнику выволочку сделает. В Петропочинке убийство замышляют, а полиция не чешется? Лучше предупредить преступление, чем раскрывать потом. Да и старуху жалко.
А теперь мне пора. Водичка в бане наверняка закипела. Но горшочек с гречневой кашей (с мясом!) все-таки закажу. И сам есть захочу, а еще Кузьму надо кормить.