Жрица богини Маар

ГЛАВА 6

Тот самый день, день первого ритуала, настал скоро. Слишком быстро. Всего через две недели. Сестры знали, что дознание почти завершено. Они порывались мне об успехах господина Мирса рассказывать, говорить о преступнике, повторяли, что его вина доказана. Меня это не утешало и не успокаивало. Напротив, чем больше проходило времени, тем сильней становилась тревога. Так волновалась, что спать не могла. Не иначе Суни рассказала все сестрам, потому что после второй бессонной ночи Гарима зашла ко мне в гости. Она принесла с собой травяные пирамидки для курильниц, не спрашивая моего разрешения, зажгла их. Хотя до того я множество раз просила Суни обходиться без благовоний. Из-за жары даже самый приятный аромат казался удушливым и угнетающим.

Сестры относились к травам иначе. Для Абиры они были символом роскоши, тем, чем наслаждались лишь избранные. Поэтому Передающая использовала самые дорогие благовония. Гарима приписывала травам лечебные свойства и хранила в одинаковых коробочках больше сотни корешков и цветов.

Так и теперь аромат, выбранный Доверенной, оказался удивительно приятным, бархатистым и светлым. Гарима попросила меня лечь на постель, сама по-хозяйски разбросала подушки и в изголовье села. Я послушалась. Просто не хотела спорить. В пресловутую силу трав я не верила, к тому же чувствовала себя бодрой. Напуганной, рассерженной, но бодрой.

Сестра открыла небольшую костяную баночку, набрала на пальцы немного мази и провела ею полоску на моем лице. От переносицы до волос, через весь лоб. Гарима тихо мурлыкала незатейливую песенку, мазь дурманяще пахла лавандой и еще чем-то незнакомым. Сестра терла мне лоб, виски. Сквозь полусон почувствовала, что Суни трет мне ладони и запястья, теплыми пальцами касается стоп.

Проснулась незадолго до полудня. Отдохнувшая, свежая, повеселевшая. Сестры ждали в беседке, а их новости испортили мое прекрасное настроение. Дознание завершилось, день ритуала назначили.

До того часа, когда я впервые заберу чью-то душу, оставалось чуть больше суток.

Утро началось с кирглика, омовения. Но в этот раз притихшим сестрам не удалось меня отвлечь. Они сами переживали, я это чувствовала. Сестры волновались за меня и из-за меня, из-за моего первого ритуала. Их тревожность только усиливала мою, но мы все знали, что суд великой Маар свершится. Что она решит мудро и верно, а жрицы будут лишь олицетворением ее воли. Сестры много раз говорили, что управлять собой, влиять на что-то во время ритуала почти невозможно. Я им верила и надеялась, ритуал останется в памяти неясным сном.

Мои одежды были черны. Мысли — безрадостны и мрачны. Я старалась не называть преступника человеком. Даже про себя. Надеялась, что его вина очевидна и доказана. Как заклинание повторяла, что я есть воля Маар. И только.

Но руки тряслись, дышала часто и сбивчиво, дрожали губы, в глазах щипало, сердце колотилось, билось больно. Мы с сестрами шли к сияющему кристаллу, к прислужницам, держащим шкатулки с браслетами. В Храме пока было пусто, но меня предупредили, что это ненадолго. Мы произнесли клятвы, призывая в свидетели кристалл. Змеи оплели руку Гаримы, теплые перья охватили мою, легкие крылья бабочек трепетали на руке Абиры. Я повторяла про себя, что с этой минуты не принадлежу себе. Что девушка с хищной птицей на руке — не я вовсе, а Забирающая Маар, что я осталась за порогом Храма. Стало спокойней.

Доверенная Маар вышла в соседнюю комнату. Там был преступник, там пока ждали все те, кто хотел посмотреть на ритуал. Там были родственники подсудимого, которые еще могли с ним проститься.

Я не вижу Гариму, но вдруг чувствую ее заклинания. Будто она совсем близко и тихо напевает ритуальные слова. Слышу отклик мужчины на магию Доверенной и ответ Абиры, тоже ощущающей происходящее.

Мы, сестры и жрицы Маар, — одно неделимое целое. Неподвластные себе, подчиненные богине вершительницы судеб. И слова о том, что я уже не я, а только Забирающая, — правда.

Кажется, убаюкивающая песня Гаримы вьется вечность, столетия длится вплетение души мужчины в невидимое полотно магии ритуала. Двери распахиваются, на пороге Доверенная. Она ведет за руку невысокого мужчину в простой светлой одежде. Он сильно хромает, приволакивает одну ногу. Его короткие курчавые волосы блестят сединой. Крупный нос с горбинкой, большие глаза, пухлые губы. Знаю, он не понимает, где он, что делает, что сейчас произойдет. Магия Гаримы делает его спокойным, безразличным к происходящему и во всем послушным жрицам.

За Доверенной и преступником в зал входят люди. Император, его жена, сестра убитого, советники, господин Мирс и многие, многие другие. Десятки людей. Но они не существуют ни для преступника, ни для меня. Он их не замечает вовсе, а мне люди видятся призраками, появляющимися на грани сна и яви.

Гарима подводит мужчину ко мне, отпускает его руку. Велит встать передо мной на колени. Он без раздумий выполняет приказ, но больная нога предает, подворачивается. Он лежит, распластался на полу. Никто, даже отзывчивая и добрая Гарима, не спешит ему помогать. Глядя, как человек силится подняться, как кровь пропитывает штанину и рукава на плечах, я не испытываю к нему и капли сочувствия. Это кажется правильным, но все же удивительным. В этот миг понимаю, что действительно перестала быть собой на время ритуала. Как и Гарима, бесстрастно взирающая на преступника.

Он встает на четвереньки, выпрямляется, смотрит мне в глаза. Взгляд светло-голубых глаз пустой, одурманенный, а от мужчины веет свежей кровью и лавандой.

Я подхожу ближе. На шаг. Хочу смотреть в светлые глаза, хочу видеть, знать, что было, как было…

Вижу конюшню, иду по проходу между стойлами. Красивые длинноногие кони бьют копытами, фыркают, трясут гривами. Пахнет навозом и свежим сеном. Разговариваю с людьми. Говорю нарочито весело, а руки дрожат. Я затыкаю большие пальцы за кушак, держусь за расшитую ткань. Люди ухаживают за лошадьми, легко кланяются мне, отрываются от своих занятий. Они под моим началом, знаю всех, как облупленных. Раздумываю, кого назначить виновным в том, что случится. Случится скоро.

Подхожу к дому, где стоят колесницы. Страшно, тревожно, сердце бьется часто, но сомнений нет. Это нужно сделать, я сделаю. Татий проверяет колесницу первого советника, отсылаю его с поручением. Подхожу к белой с золотом колеснице. Дорогое дерево, красивая вещь. Ее жаль. Принца тоже жаль, но он должен умереть и умрет. Скоро.

На стене висят инструменты. Беру тонкую пилку. Руки дрожат так, что не получается снять ее с гвоздя. Шепотом ругаю себя, решительно хватаю пилку. Слишком сильно от злости на себя — на левой ладони порез. Неглубокий, но неприятно. Выступила кровь. Это подстегивает, раззадоривает. Руки больше не трясутся, подбадриваю себя ругательствами, подхожу к белой колеснице. Там надпил, здесь. Места неприметные, к тому же в них усиления. Но я, главный мастер и конюший, знаю, как сильное место превратить в слабое.

У дверей шаги — вернулся Татий. Едва успеваю повесить на место пилку, но стою рядом с ней, а она покачивается. Спрашиваю нарочито грозно, строго, выполнил ли Татий поручение. Он отвечает вежливо, почтительно. Это он молодец. Но взгляд то и дело скользит на пилку, в глазах недоумение. Вот и нашелся будущий виновный. Он парень молодой, сложностей с ним еще не было, выговоров тоже. Но это дело поправимое. Первый выговор будет прямо сейчас. Покричав на Татия, обругав его за нетщательную работу, выхожу во двор, громко хлопнув дверью. С удовольствием вижу, что мои крики слышали по крайней мере четверо. Когда все произойдет, о нерасторопном Татие и моем недовольстве вспомнят многие.

Подставить Татия не получилось. В его халатность не поверили. В злой умысел — тем более. Если бы не проклятый Мирс, к словам Татия и не прислушались бы. Но внимательный бес заподозрил меня, начал проверять. Сердце захлестывает ужас, животный страх за жизнь. Пришли стражники. Я знаю, что буду упорствовать. Знаю, что мое признание им не получить. Но знаю и то, что скоро окажусь перед белым кристаллом в Храме. И от этого в жилах стынет кровь, замирает сердце, и я тону в безысходности…

Стряхнуть чувства убийцы удается не сразу, но ритуал хотя бы позволяет мне вынырнуть из его воспоминаний. Ни жалости, ни сочувствия, ни радости от того, что преступнику не удалось погубить еще и молодого парня, а справедливость победила. Только непонятная, тянущая из меня силы, саднящая в костях жажда. Непреодолимое желание забрать, поглотить, впитать то прекрасное, что есть даже у этого человека.

Его душа должна принадлежать мне.

Это единственное, чего я хочу. Единственное, чего жажду. Единственное, что мне нужно знать.

Сияют многочисленные ритуальные камни, светятся перья, кажется, что вся рука — золотая птица. Ее глаза горят грозно и уверенно. Моя рука тверда. Ни дрожи, ни страха, ни сомнения. Тонкий клюв нацелен в грудь преступника. Я чувствую биение его сердца. Оно заходится стуком, будто радуется приближению моей птицы. Она станет его искуплением, принесет покой.

Рубаха на груди распахнута. Мужчина сам держит полы открытыми. На коже свежие рубцы и кровоподтеки, короткие волосы опалены. Тонкий клюв касается груди там, где биение сердца ощущается сильней всего.

Почти незаметный укол. Преступник вздрагивает всем телом, дышит прерывисто, едва не постанывая от удовольствия. Птица насыщается, нечто удивительное, нечто, что я никогда не смогу описать, через нее наполняет меня.

Блаженство.

Меня затапливает светом. Преступник падает у моих ног, но это нисколько меня не трогает. Он больше не существует. Свет, который я вобрала, становится невыносимо ярким, причиняет боль. Вначале чувствую лишь покалывание в пальцах, потом ломоту в суставах, и я понимаю, что должна избавиться от света.

Абира, моя освободительница, стоит у самого кристалла. Ее бабочки зовут меня, трепещут маняще. Моя птица касается самой крупной и отдает пресыщающий меня свет. Абира положила одну ладонь на кристалл, чтобы отдавать ему душу. Я откуда-то знаю, что будь дар Передающей сильней, она вначале вобрала бы в себя весь свет. Как я. Но эту мысль быстро сметает радость. Радость избавления от чужой души. Восторг от того, что все идет правильно, что нет ошибки, а воля Маар исполняется.

Кристалл искрит разноцветными всполохами. Сосредоточенная в нем сила бьется ровно, как большое сердце. Как и во время первого ритуала, на нем появляются места для ладоней. Мы с сестрами кладем левые руки на молочную поверхность и доводим ритуал до конца. Запечатываем душу преступника в белом кристалле. Как в тюрьме. Пока великая Маар не спустится с небес и не позволит заключенным в кристалле душам прожить вторую жизнь…

Кристалл медленно потускнел, погасли ритуальные камни в браслетах, померкло золото. Я словно очнулась, будто видела одновременно неприятный и прекрасный сон. Вдруг почувствовала на себе взгляды множества людей, ощутила их благоговение, преклонение перед богиней, ее судом, ее жрицами.

Двое воинов со знаком Храма на доспехах потащили в другую комнату бьющегося в судорогах убийцу. Прислужницы поднесли шкатулки. Только когда перья ворохом осыпались с моей руки, почувствовала облегчение.

Император подошел поблагодарить нас за то, что провели ритуал и дали воле Маар свершиться. Правитель казался успокоенным, но все еще не чувствовал себя отмщенным. Его жена искренне волновалась за мужа и хотела бы утешить, но не знала, как. Разговаривая с ней, я отчетливо поняла, что она искренне любит супруга. Это удивило. Я считала, что договорным династическим бракам чувства чужды. Принцесса Теллими, сестра убитого, казалась напуганной и обеспокоенной. Траурный белый платок на ее голове отчего-то казался мне лицемерным.

От этого искренняя тревога господина Мирса виделась еще более яркой и сердечной. Он единственный из многочисленных гостей спросил, как я себя чувствую. Я чувствовала себя истощенной, опустошенной, но удивительно довольной.

— Я знаю, что все прошло правильно, — ответила я. — Это успокаивает.

— Рад, что это так, — в его улыбке читалось облегчение. Он замялся, а я почувствовала, что воин не решается задать вопрос.

— Спрашивайте, господин Мирс, — подбодрила я. — Вы же знаете, я не посчитаю вопрос наглым или неуместным.

Он благодарно поклонился.

— Мне удалось выяснить, что колесницу повредил он. Но не удалось узнать, зачем он это сделал, — признался воин.

— В этом я не могу помочь, — я покачала головой. — Я этого не увидела.

Господин Мирс надеялся на другой ответ, но его у меня, к сожалению, не было. Воин поблагодарил и отошел, теснимый полным и довольно приятным мужчиной, оказавшимся главным судьей Ратави.

В этот раз прием недолго длился, и на нем не присутствовали иноверцы. Меня это радовало. Сама мысль о том, что пришлось бы разговаривать с сарехами или даркези, сомневающимися в каждой минуте ритуала, казалась кощунственной и оскорбительной.

— Все прошло замечательно! — похвалила Гарима, когда мы остались втроем в общих комнатах. — Что бы ты ни думала, ты — истинная жрица великой Маар, Лаисса. Истинная и сильная.

— Ты забрала его душу полностью и только потом отдала мне! — с восхищением сказала Абира. — Ральха так не умела.

— Это предыдущая Забирающая? — уточнила я.

О ней разговор заходил впервые. И Гариме это совсем не понравилось. Доверенная бросила укоризненный взгляд на Абиру, та смутилась и глаза отвела.

— Что с ней случилось? — переглядывания настораживали, и я решила добиться ответа.

— Она умерла, — ровный тон Гаримы меня не обманул. Сестра тщательно подбирала слова, чтобы не солгать мне. Но не смерть была той причиной, по которой Ральху не хотели вспоминать.

— Она была старая?

— Нет, ей не исполнилось и пятьдесят, — прозвучал тихий ответ.

— Она чем-то болела?

— Тоже нет. Ральха была здорова, — такие же безжизненные слова.

— Я упрямая, — напомнила я. — Могу гадать вечность. И просто так не отступлюсь.

Гарима отвернулась, смотрела только на свои сплетенные пальцы. Передающая тоже моего взгляда избегала.

Недолгую напряженную тишину нарушила Абира.

— Да расскажи ты Лаиссе. Зачем скрывать? Ни на ней, ни на нас это никак не скажется.

Гарима вздохнула и с сердцем бросила:

— Ты могла бы и догадаться, что мне больно об этом говорить! Я ведь знала Ральху дольше, чем ты.

— Прости, — повинилась Абира. — Но утаивать эту историю от сестры неправильно.

Гарима вскочила, стала ходить вдоль окна, теребила длинную серьгу. Я не подгоняла, больше ни о чем не спрашивала. Доверенная собиралась рассказать мне правду, но еще не знала, с какого места начать.

Решившись, Гарима вернулась в свое кресло, посмотрела мне в глаза.

— Я расскажу. Только прошу тебя, не осуждай никого. В этом мире много искушений. И не нам судить, насколько чья вина велика.

Я кивнула. Сестру это немного успокоило. Она сделала глубокий вдох и начала:

— Ральха была Видящей, ее знаком были пауки. Она любила свой дар и, даже если это покажется тебе странным, она любила забирать души. Еще она много времени проводила в архивах, читала, изучала древние книги о наших и чужих богах. Она была сложным человеком, тяжелым. Порой резкая, злая, нетерпеливая. А через час становилась веселой и беззаботной, лучилась радостью, готова была обнять весь мир. Она очень любила одного человека, но у них не сложилось. Он не смог долго терпеть такие резкие, а иногда необъяснимые перепады настроения. Он ее бросил. Ральха долго переживала, хотела его вернуть. А потом его нашли мертвым на окраине города, в канаве. Обглоданного собаками.

Я старалась не представлять описанную картину и подавить тошноту. А Гарима смахнула слезы и продолжила.

— Мне уже тогда следовало заподозрить неладное. Я ведь не раз слышала, что именно такой смертью грозила тому человеку Ральха. Но я, и не только я, все… Все считали это пустыми угрозами брошенной женщины.

Она вздохнула, ненадолго замолчала, собираясь с мыслями.

— Ральха горевала. Слишком показательно, слишком нарочито. Но подобное наигрывание становится обычно очевидным позже. Тогда же, два года назад, ее страдания казались настоящими. Ей сочувствовали, о ней беспокоились, прощали капризы… А потом у нее появился другой мужчина. С ним она не была счастливей, а связь не длилась так долго. Она сказал, что прогнала его сама. Что он уехал из Ратави. И поверили ей, а не родственникам, говорившим, что он внезапно исчез. На смену второму любовнику пришел третий, потом и четвертый. А потом в Ратави появились Наблюдающие.

Я нахмурилась, не подозревая, о ком речь. Гарима заметила это и пояснила.

— На востоке Изначальной Империи есть Забытый город. Там многие сотни лет назад возвели самый первый Храм. Говорят, там огромный кристалл, соединенный с другими кристаллами в Империи. В том городе живут Наблюдающие. Это жрицы великой Маар, обладающие такими же дарами, что и мы. Там не проводят ритуалов. Наблюдающие следят за тем, чтобы другие жрицы не злоупотребляли своей силой.

— Ральха злоупотребила? — не сдержалась я.

Сестры кивнули.

— Она убила тех мужчин, — сказала Гарима. — Забрала их души и наслаждалась мучениями людей. Она нашла в старинных свитках описание какого-то колдовства и с его помощью спрятала души убитых в небольших кристаллах. Но таких кристаллов она раздобыла только три. Перед четвертым убийством Ральха решила освободить место в тех камнях и сбросила украденные души в храмовый кристалл. Наблюдающие почувствовали души невиновных и приехали в Ратави. Они сами провели ритуал и казнили преступницу. Так же жестоко, как она убивала тех мужчин.

После этих слов повисла тяжелая гнетущая тишина. Я пыталась сдерживать воображение. Хотела, чтобы слова оставались словами, не вызывали картин. Мне это не удавалось, но, несмотря на тошноту, я все же чувствовала облегчение.

Было приятно знать, что есть Наблюдающие, что за ошибки и преступления наказывают и жриц. Это успокаивало.