Жрица богини Маар

ГЛАВА 17

Мы с Гаримой сидели в моей гостиной и пили чай. За последние часы документы и отчеты порядком надоели. Они повторяли известные сведения и не дали никаких новых зацепок. Вечерело, в саду пересвистывались птицы, легкий ветерок шевелил занавеси. Суни принесла мне конверт. Само по себе необычное событие удивило меня еще больше, когда я прочла подпись. Письмо прислал Ингар, но я не могла отделаться от ощущения, что писал его совсем другой человек. Вежливый, спокойный, обходительный. Сарех просил прощения за свою несдержанность и за резкие высказывания. Благодарил за помощь и участие. Просил о встрече следующим вечером. А закончил словами: «Я пойму, если ты откажешь. Я вряд ли показался тебе приятным человеком, и горе из-за смерти отца меня не оправдывает. Но я подумал над тем, что ты сказала, и хочу помочь найти настоящих виновников».

Я протянула Гариме листок.

— Жаль, что у тебя нет образца почерка, чтобы сравнить, — усмехнулась сестра. — Никогда бы не подумала, что Ингар может так выражаться. А то, что он попросил прощения, вообще из ряда вон выходящее событие.

— Да, ты права. Он не из тех, кто станет извиняться, — я хмуро смотрела на письмо. — Я ему нужна, иначе он не узнает правду об отце. А извинился письменно, чтобы я не видела его ложь.

— Все может быть. Но не отталкивай его. Люди в трудных ситуациях иногда ведут себя совсем не так, как им свойственно. Он в самом деле может потом раскаяться. Но сейчас рана слишком свежа для искренних сожалений.

— Понимаю, — вздохнула я. — Поэтому не откажусь встретиться. Пусть приходит. Может, и мы узнаем что-нибудь новое и полезное.

— Возможно, — согласилась Гарима и поменяла тему. — Ты дополнила дневник?

— Да. Хочешь взглянуть?

— Я возьму его, проверю кое-какие даты. Завтра обсудим, — она легко улыбнулась и, поцеловав меня в щеку, пожелала доброй ночи.

… Трудно дышать, болит за грудиной. Болит ужасно, на глаза наворачиваются слезы. Рядом женщина. Тарийка. Черные вьющиеся волосы выбились из косы. Лицо перепуганное, бледное. В свете ночника ее глаза — черные провалы. Мне страшно, будто вижу смерть… Свою смерть…

Я подскочила на кровати, с трудом отдышалась. Чужая боль постепенно уходила. Видимо, во сне я кричала — рядом верная Суни капала успокоительное в стакан. Залпом опустошив его, я мечтала о том, чтобы Гарима нашла не только причину и смысл этих снов, но и лекарство. Чтобы они прекратились.

Утром судебный пристав уведомил жриц о том, что начался суд над даркези, убившем Снурава.

— Ты была права, — сказала Гарима, прежде чем Абира как-то прокомментировала новость. — Император не стал затягивать с судом.

— Вот видишь, — самодовольно улыбнулась Передающая. — Надеюсь, в этот раз обойдется без странностей во время ритуала.

Она окинула меня настороженным взглядом, будто ждала обещания, что все пройдет как обычно. Я только пожала плечами.

— Я не пойду на заседание, — держа в руке приглашение, сказала Гарима.

— Но ты всегда это делаешь! — возмутилась Абира.

— Не в этот раз. Не хочу вспоминать ту ночь.

— Я пойду, — решилась я. — Мне любопытно, как изменились эти люди за последние дни.

Тот же зал, те же писари, те же судьи. Оба посла присутствовали на заседании. На скамьях сидели знакомые по предыдущему разбирательству люди. Но иноземцы действительно сильно изменились. И дело было даже не в том, что даркези и сарехи поменялись местами. Ведь теперь обвиняли даркези, а сарехи выступали пострадавшей стороной. В зале чувствовались подавленность, угнетенность. Общины делили их поровну. Чужеземцы боялись за свои дома и судьбы, а суд и ритуал казался им искуплением, справедливой платой за погром.

Вызванные свидетели, городские стражи и охранники Храма, выглядели на этом фоне воплощениями уверенности и спокойствия. Ингар, тоже дававший показания, успешно скрывал ярость, старался на подсудимого не смотреть. Сарех мертвой хваткой вцепился в пояс, отвечал короткими, рублеными фразами. Я чувствовала его горе, гнев и ядовитую радость. Ведь он знал, что душа убийцы будет заключена в кристалле. Позорная участь для тарийцев и еще более жуткое наказание для иноверцев.

Судьи не стали тянуть с приговором и объявили его всего через три часа слушания. В этом я тоже видела влияние Императора. Ему хотелось поскорей покончить с этой историей. Ритуал с моего разрешения назначили на послезавтра.

Ингар не опоздал и, к моему удивлению, даже принес подарок. Набор красивых черепаховых гребней.

— Я должен попросить прощения за свое поведение, — сказал сарех, с поклоном вручая мне открытую коробочку. — Кричать на тебя после всего, что ты для меня сделала, было несправедливо.

Ингар говорил ровным тоном правильные вещи, вел себя исключительно почтительно. Поверить в такое резкое преображение порывистого воина было очень трудно. Прислушиваясь к его чувствам, отметила и построение фраз. Оно делало ложь невозможной, а переживания сареха виделись мне бледными и сильно приглушенными.

Это вызывало подозрения вплоть до того мига, когда я взяла из рук Ингара подарок. Оказавшись близко к воину, отчетливо различила знакомый запах успокоительного. Немудрено, что после всего случившегося оно ему понадобилось.

— Ты хорошо выступил в суде, — осторожно похвалила я, жестом пригласив Ингара присаживаться.

— Спасибо, — угрюмо кивнул он, заняв кресло у чайного столика. — Впервые в жизни не жалею о том, что не убил врага. Надеюсь, ты заберешь его душу.

— Я уже говорила, что не управляю собой во время ритуала, — напомнила я.

— Да, говорила, — сухо бросил он.

Повисла тишина. Я не знала, как продолжать разговор, и сомневалась, что Ингар готов к беседе. Он не смотрел в мою сторону, выглядел хмурым и ожесточенным.

— Вы узнали что-то новое? — прервал он затянувшееся молчание.

— Мы пока не знаем, насколько это важно, — уклончиво ответила я.

— Ты хотела обсудить со мной какие-то подарки, которые получал отец, — все еще не поднимая на меня глаз, напомнил Ингар.

— Да, хотела. Ты знаешь что-нибудь о чернильнице?

Он нахмурился еще больше, глянул на меня недоуменно.

— О какой чернильнице?

Я замялась, не представляя, как правильно указать время, не упоминая отравление. Выхода, щадящего чувства Ингара, не нашла.

— О той, которую ему подарили за несколько дней до смерти жены и сына посла.

Гость откинулся в кресле, сложил руки на груди, задумался.

— С опалами? — через пару минут уточнил он.

Я кивнула.

— Он рассказывал, что встречался с кем-то, кто приехал вместе с принцем Ясуфом, — начал рассказывать Ингар. — Это вряд ли был человек из свиты, потому что отец о соотечественнике говорил. Помню, он упоминал какие-то лекарства. Видимо, тому человеку нужно было лечение. Раз он дорогим подарком отблагодарил, отец смог ему помочь.

В рассказанную историю я не поверила, хотя для Ингара она была правдой.

— Если этот человек не был из свиты принца, где он мог останавливаться? Кто мог бы его знать?

Сарех вновь задумался.

— Если бы это знакомый отца проделал такой долгий путь ради встречи, я бы имя знал. Этот человек у меня бы останавливался, — рассуждал вслух Ингар. — Такого не было. Значит, не знакомый. Обычный человек остановился бы в «Белом лебеде», но сам бы приехал или с каким-нибудь торговым караваном. Не вместе с принцем Ясуфом. А отец это подчеркнул.

— Но ты все же уверен, что это не был кто-то из свиты? — уточнила я.

— Теперь уже нет, — он отрицательно покачал головой. — Хотя это и не так важно. Господин Далибор наверняка с ним встречался.

— Почему?

— Тот, кто путешествует с принцем, явно не простая плашка в заборе. Это кто-то поважней, — хмурился Ингар. — Отец был выдающимся лекарем, но чтобы ради лекарства через полмира ехать… Странно… Нужно поговорить с господином Далибором.

— Нужно, но не тебе, — твердо сказала я.

— Не думаю, что я настолько виноват перед тобой, чтобы ты могла мне указывать, — хмыкнул Ингар, вставая.

— Дело вовсе не в этом! Ты можешь спрашивать его, сколько захочешь, но правды не добьешься. Только спугнешь и дашь время придумать удобные ответы.

— О, мне он не осмелится врать, — голос сареха дрожал от скрытой угрозы.

— Ты ничего из него не выбьешь, — повторила я. — Успокойся и подумай, наконец! Твоего отца как-то вынудили приготовить и дать яд. Если посол замешан, он с честными глазами солжет тебе, а ты даже не поймешь, что тебе сказали неправду.

Он хмыкнул, сложил руки на груди.

— Доверься нам с сестрами. Нам он не сможет солгать, — как могла убедительно увещевала я.

— Ой да ладно, — презрительно бросил Ингар. — Это вы для тарийцев особенные. Для любого сареха вы простые бабы.

— Да, возможно, — я медленно, но верно закипала, держать себя в руках становилось все сложней. — Вот только простая баба Забирающая чувствует ложь. В этом суть ее дара. Нельзя обмануть Забирающую. Или тебе знакомые тарийцы не рассказывали?

— Рассказывали, — буркнул Ингар.

— Я прошу тебя, не ходи к нему. Ты его вспугнешь. Он уничтожит улики, бумаги… Ты больше навредишь, чем поможешь.

Он не ответил, только принялся расхаживать по комнате. Напрасно я понадеялась, что он так пытается успокоиться. Сарех лишь больше раздражался и злился.

— Ты хочешь, чтобы я ждал и бездействовал? — проорал он, остановившись рядом со мной. — Чтобы на женщин-иноверок положился? Вам же дела нет никакого!

— Ты ошибаешься. Нам есть дело, и мы…

— Как же! — перебил сарех. — Вам важней всего душу забрать!

— Успокойся, — процедила я, уже понимая, что достучаться до разума взбешенного мужчины не получится.

— Вот-вот! — чуть не ткнув пальцем мне в лицо, выпалил Ингар. — "Успокойся!", "Подожди!", "Не мешай, мы разберемся!". Вот и вся ваша бабская помощь!

Он рванул с места и, уже подбегая к двери, рявкнул:

— Действовать надо!

Он дернул на себя дверь, в проеме я увидела охранника.

— Задержите его! Если нужно, силой! — твердо велела я.

Не прошло и минуты, а воин повалил Ингара на пол лицом вниз и придавил коленом. Я повернулась к Суни, присутствовавшей при разговоре с сарехом, и попросила принести успокоительное. Она глянула удивленно, но просьбу выполнила быстро. Ингар крутился в руках удерживающего его охранника — безуспешно. Вывернуться из хватки воина, не вывихнув себе руки, сарех не мог.

— Это успокоительное, — сухо заявила я, присаживаясь на корточки рядом с дергающимся Ингаром. — Выпей.

Он фыркнул.

— Или вольют насильно, — строго добавила я.

— Ты издеваешься! — завопил он.

Я пожала плечами:

— Предлагаю последний раз. Выбор за тобой. По-хорошему или по-плохому.

Он притих и после недолгого раздумья решил выпить лекарство. С силой своего внушения я это не связывала, потому что почувствовала мысли Ингара. Согласие, по его представлениям, наносило меньший урон гордости.

Храмовый воин отпустил северянина. Тот встал, одернул одежду, стряхнул с плеча руку охранника и, выхватив у меня стакан, в два глотка осушил его.

— Все? Довольна? — зло бросил Ингар.

Я вздохнула и поманила вспыльчивого гостя в комнату. Он нарочито медленно последовал за мной, вернулся в кресло. Я молча налила ему и себе чая, жестом предложила пахлаву. Сарех смотрел на меня с вызовом, поджимал губы и водил челюстью из стороны в сторону.

— И зачем тебе понадобился этот театр?

— Мне нужно поговорить с тобой, а не с твоим гневом. Только и всего, — спокойно ответила я.

Он хотел огрызнуться, уже даже рот открыл, но передумал. Ингар взял чашку, потянулся за медом. Я заметила, что и его пальцы дрожали. Не только мне трудно было справиться с волнением. Напряженное молчание было нам обоим неприятно, но длилось, к счастью, не больше четверти часа — щедрая Суни не пожалела лекарства на сареха.

— Тебе не стоит сейчас впутываться в это дело, — заговорила я, когда ощутила, что лекарство притупило чувства северянина.

— Ладно, я подожду, — буркнул он и пригрозил: — Только недолго.

— Поклянись памятью отца и его местом в небесном чертоге, что ничего не станешь предпринимать, если я не разрешу, — потребовала я.

— Придумала тоже! — пренебрежительно хмыкнул он, откинувшись в кресле.

— Если ты этого не сделаешь, я велю посадить тебя за решетку, — мой голос прозвучал ровно, спокойно. Что, учитывая, как сильно колотилось от волнения сердце, было поразительно.

Его лицо исказил гнев, а ярость, пусть и приглушенная снадобьем, меня ужаснула. Я отшатнулась от Ингара, когда он подался вперед и злобно выпалил:

— У тебя ничего не выйдет! Просто так в тюрьму не сажают!

— Не думаю, что ты хочешь испытать судьбу.

Ингар молчал и буравил меня взглядом. Испепелил бы, если бы мог. Я так сильно его боялась, что даже думала, мне будет гораздо спокойней, если сарех посидит под замком несколько дней. Подальше. Пока не утихнет…

— Поклянись, что не будешь вмешиваться без моего разрешения, — вновь потребовала я, в глубине души надеясь, что Ингар сорвется, раскричится и начнет размахивать руками. Тогда его остановят Суни, охранник, и мне не придется объяснять, почему я не заперла в камере непредсказуемого сареха. Почему рискнула и поверила его клятве.

Но Ингар трезво оценил положение и утихомирился. По крайней мере, внешне. Подбор фраз и скупость движений могли обмануть других, но не меня. Я ведь видела огонь в его душе.

— Ладно, — выдавил сарех. — Я клянусь памятью отца и его местом в небесном чертоге, что не буду влезать без разрешения.

Тот ответ, что должен был меня успокоить, насторожил. Даже несмотря на ссору и успокоительное, Ингар согласился слишком легко. Подозрительно легко.

— Ты забыл, что я знаю обычаи северян, — мой голос прозвучал глухо и сипло. — Ты не назвал имя того, чьей памятью клянешься.

Осознав, что уловка не сработала, сарех рыкнул от ярости.

— Ведьма! — бросил он и грязно ругнулся.

Ингар был взбешен, с трудом удерживался от того, чтобы наброситься на меня. Я видела это по позе, ясно читала в его мыслях. Он не желал подчиняться, намеревался все равно сделать по-своему. Я судорожно сглотнула, изобразила улыбку, лишь бы только не показать, как сильно он меня пугал. Заставила себя разжать пальцы и выпустить подлокотники. С трудом вдохнула, мысленно поблагодарила Суни за то, что не вмешивалась.

— Понимаю, тебе сейчас сложно. И решение непростое, — я почти не слышала собственного голоса за частым биением сердца. — Мне нужно принести кое-что. Показать, почему я так настаиваю.

— Неси! — оскалился сарех.

Я встала. Колени дрожали, ноги от волнения плохо слушались. Я продолжала улыбаться и тешила себя надеждой, что походка не выдавала неуверенность и страх.

Дверь за моей спиной закрылась с глухим щелчком. Привалившись к створке, я прижимала ладонь к груди, словно так старалась угомонить сошедшее с ума сердце.

— Что случилось, госпожа? — серьезный воин заглядывал мне в лицо. К счастью, он говорил тихо, и сарех не мог его услышать.

— Нужно подержать моего гостя несколько дней под охраной, — едва шевеля губами, ответила я. — Так, чтобы он не мог уйти. Это можно сделать здесь или нужно обратиться к стражам?

Он отрицательно покачал головой, бросил хмурый взгляд на дверь.

— В стражах нет нужды. В доме охраны есть камера. Я был бы вам сердечно признателен, если бы вы сейчас поговорили с господином Шианом. Мне не хотелось бы ни задерживать вашего гостя самому, ни покидать пост.

— Хорошо. Ждите, я скоро вернусь, — заверила я.

Я возвратилась через четверть часа с начальником охраны и еще двумя воинами. Они опасались, что Ингар мог напасть на Суни, убить ее или использовать в качестве щита. Мне было неприятно, что сареха считали жестоким, расчетливым, способным на убийство совершенно непричастной женщины. Я искренне верила, что горе на время изменило его, сделало таким. Правда, убеждать в этом охранников не стала. Я не искала ни их понимания, ни одобрения. Просто хотела, чтобы они выполнили свою работу.

Увидев воинов, Ингар взбесился. Отшвырнул в сторону столик. Фарфор с грохотом разбился. В мгновение ока сарех оказался рядом с Суни, попробовал ее схватить. Но служанка ударила его по ноге, потом кулаком в лицо. Он увернулся от второго удара, замахнулся. Ответить не успел — его скрутили охранники.

Я предпочла стереть из памяти те оскорбления, которыми сыпал Ингар. Только снова подчеркнула, что прошу подержать его в камере вовсе не из-за них. Господин Шиан сказал, что все понял и не допустит, чтобы с гостем сиятельной госпожи Забирающей обращались, как с преступником. Меня это немного успокоило, хоть и не избавило от угрызений совести.

Дверь за сарехом и воинами давно закрылась, а я все еще слышала голос Ингара, ощущала его опаляющий гнев. Мне было стыдно, чувствовала себя гадко.

Суни убирала разбитую посуду, рассыпанные по толстому ковру сласти и казалась совершенно спокойной. Нападение напугало меня, выбило из колеи, а служанку при этом почти не взволновало. Она, многократно попросив прощения за то, что говорит подобное о госте сиятельной госпожи, честно призналась, что ждала от сареха такой выходки.

После этих слов на душе стало еще противней. Складывалось впечатление, что я одна верила в хорошие черты Ингара, но другие неизменно оказывались правы, предвидя нападения, оскорбления и неприятности.