Жрица богини Маар

ГЛАВА 20

Господин Тимек пришел за час до заката. Жрец Содиафа, давний знакомый Гаримы, мне всегда нравился. Он легко, по-родственному располагал к себе, не прикладывая никаких усилий, чтобы завоевать доверие. И в тот вечер он выглядел спокойным, уверенным в своих действиях и в успехе. Вот только я подмечала, как дрожали его пальцы, слышала, как тихонько позвякивала чашка, когда жрец ставил ее на блюдце. Ровный тон и сосредоточенно-деловое выражение лица пожилого мужчины меня не обманывало.

— Вы уже помогали так кому-то? — стараясь прочувствовать собеседника, спросила я.

— Да, госпожа, случалось, — уверенный правдивый ответ, твердый взгляд, улыбчивые морщинки у глаз, расслабленная поза. Но что-то меня настораживало. Могла поклясться, жрец надеялся, что обойдется без уточнений. Напрасно. Как бы отчаянно я ни хотела разобраться с этим странным сном, в омут с головой нырять не собиралась.

— Часто? — не сумела совладать с голосом. Он дрогнул, а вопрос прозвучал сипло.

— Дважды, госпожа Лаисса, — интонации жреца стали ласковыми, успокаивающими, от этого волнение только усилилось.

— И чем это закончилось для тех, кому вы помогали?

Я выжидающе смотрела на жреца. Тот отвел глаза и явно раздумывал, в какую форму облечь ответ.

— Говорите, как есть, господин Тимек, — мягко подбодрила Гарима. — Мы обе знаем, что вы хотите добра. Но с закрытыми глазами, не зная ничего о возможных последствиях, сложно решиться на совершенно новый… обряд.

— Понимаю, госпожа, — вздохнул жрец. — А также знаю, что вам не понравится ответ. Из тех двоих один был преступником, которого я заставил вновь пережить те убийства, которые он совершил. Из-за моего принуждения он явно испытывал сильную боль. А когда признание и доказательства были получены, преступника казнили.

— А как же жрицы? Почему для него не провели ритуал? — недоумевала я.

— Все просто, — обезоруживающе улыбнулся господин Тимек. — Это было в одном из южных королевств. У них нет своих жриц и Храмов, хотя там верят в Супругов.

— Что случилось со вторым? — внешне невозмутимая Гарима пыталась держать деловой настрой, но я чувствовала ее нарастающую тревогу.

— Второй была умалишенная девушка, — жрец помрачнел, но отвечал полно, не таился. — Помешанная рассказывала о своих снах, многие были навязчивыми. Ее родственники думали, что если один и тот же сон повторяется неоднократно, то он должен что-то означать.

— Разумное предположение, — осторожно заметила я. — Разгадка сна могла девушке помочь.

— Не в этом случае, госпожа Лаисса. Не в этом, — он вздохнул и вдруг показался мне ужасающе дряхлым. Будто из-за тяжелых воспоминаний постарел за мгновения на десяток лет. — Ей снились урывки, лоскуты цельного полотна. Управляемый сон собрал их воедино. Оказалось, что все это время ей снилось, как она убивает младшего брата.

— Какой ужас, — зябко повела плечами Гарима.

— Это не самое кошмарное, — разуверил господин Тимек. — Ребенок в то время был жив. Собранный в одно целое сон долго пугал девушку. Она стала тихой, спокойной. Хоть больная и сторонилась брата, я искренне верил, что она исцелилась. Пока она не попробовала убить дитя точно так, как во снах. Ее едва успели остановить.

— Вы рассказываете жуткие истории, — укорила Гарима, положив ладонь мне на плечо.

— Я ведь предупреждал, что вам не понравится, — он, будто извиняясь, развел руками.

— Предупреждали, — подтвердила я и постаралась не показывать, как испугалась из-за откровений жреца. — Но меня не нужно принуждать. Поэтому, думаю, боли не будет…

— Я тоже в этом убежден, — поспешно согласился господин Тимек. — К тому же эти ваши сны, насколько я понял, они вовсе не о вас. Так ведь? Вы пристальней посмотрите на чужую жизнь. Только и всего.

— Да, можно и так сказать, — улыбка и голос Гаримы показались мне напряженными.

Отчего-то подумалось, что сестра не рассказала жрецу содержание этих снов.

— Нужно послать за императорским лекарем, — решительно добавила она, потянувшись к колокольчику.

— Зачем? — удивился господин Тимек.

— Мне нужно видеть, как умирает один человек, — объяснила я. — Но в своих снах я не наблюдаю со стороны. Я чувствую то же, что и он.

— О… Вы же Проживающая! Я даже не подумал об опасностях для вас, — страх и сомнения жреца проявились так явно, что ему больше не удавалось их скрывать.

Я постаралась изобразить улыбку. Судя по тому, как Гарима обняла меня одной рукой, сыграть уверенность и решимость не удалось.

— Ты не обязана это делать, — бросая настороженные взгляды на колдующего над заварочным чайником жреца, прошептала Гарима.

В глазах беспокойство, голос заметно дрожит, поза напряженная, будто сестра готова в любой момент вскочить и броситься на мою защиту. Но пока ей приходится защищать меня от меня самой.

— Я хочу этого, — ответ прозвучал твердо, но, к сожалению, не убедительно. Поэтому Гарима стала спорить и уговаривать одуматься.

— Он не обидится, если ты сейчас откажешься. Он прекрасно понимает, что ты очень рискуешь, соглашаясь на ритуал.

— Этот сон… он был не просто так. Нельзя бездействовать!

Я говорила напористо, старалась так победить ее тревогу, свое волнение. Но сама боялась принятого решения, поэтому злилась. Злилась на сестру, невольно усиливающую мой страх.

— Если Великая послала тебе этот сон, она пошлет его еще раз, — тихо возразила Гарима.

— Да пойми же ты! Я не могу спокойно сидеть и ждать, когда тот человек умрет не только в моих снах, но и на самом деле. Я устала убивать! — прозвучало слишком резко и громко, о чем я тут же пожалела.

Пожилой жрец отвлекся от своего занятия и смотрел на меня. Он был не просто поражен, он был ошеломлен. Мои последние слова стали для него откровением. Господину Тимеку в голову раньше не приходило, что одна из сильнейших Забирающих за долгую историю Империи так расценивает свою роль.

Гарима порывисто обняла меня. Я обхватила сестру обеими руками, с удовольствием вдохнула мягкий запах ее духов.

— Я боюсь за тебя, — тихо призналась сестра.

— Я тоже боюсь. Но страх — недостаточный повод, чтобы отступать.

Она вздохнула и не ответила.

Мы начали, когда пришел императорский лекарь. Присутствовать при ритуале его не приглашали, но он и не хотел этого, с видимым удовольствием устроился в гостиной с книгой.

Отвар, который дал мне господин Тимек, имел очень странный для тарийского зелья аромат. Они пахли местными травами и пряностями, терпкими и сладковатыми, а на вкус почти всегда горькими. Это снадобье пахло зимой в Сосновке. Теплым вином с травами, диким медом, потрескивающими дровами и овечьей шерстью. Даже свет лампад, казалось, стал более тусклым. Как у лампы, заправленной дешевым маслом. Она стоит на покрытом скатертью деревянном столе. Я на стул сложенное одеяло подложила, чтоб за столом сидеть удобно было. Стул низкий слишком. Левой рукой страницу истрепанной, зачитанной книги придерживаю, в другой руке горячая чашка. Над ней парок поднимается. Тепло и уютно, пушистый шарф, толстая жилетка. Огонек за замутненным стеклом вздрагивает, я тянусь за ножницами, чтобы нагар снять.

— Где ты? — звучит незнакомый низкий голос. Ласковые интонации не скрывают требовательности.

— В Сосновке, — спокойно отвечаю я.

— Ты дома?

— Нет, я в своей хижине.

— А тот, кого ты хочешь увидеть, он где?

— Далеко, — я закрываю книгу, указываю рукой направление. — На запад отсюда.

— Пойдем туда? — немного нерешительно предлагает голос.

Закрываю глаза, киваю. Меня влечет куда-то, как щепку течением подхватывает. Но не страшно, почему-то знаю, этот поток вреда не причинит. Меня будто выносит на берег, и только тогда я открываю глаза. Вижу богатый каменный дом. На каждом углу трехэтажного здания сделаны небольшие выступающие площадки, там стоят каменные статуи воинов. Лучники, копейщики, мечники выполнены в человеческий рост, облачены в тарийские доспехи. Выглядят сурово, грозно, так, будто защищают здание.

— Что ты видишь? — неизвестный голос обеспокоен моим долгим молчанием. Это чувствуется, хоть звучит он по-прежнему ровно и уверено.

Я описываю здание и, повернувшись к нему спиной, продолжаю:

— Большой двор вымощен плиткой, вокруг высокий забор. Здесь холодно, недавно был дождь.

— Где тот, кого ты ищешь?

— Он в доме, — отвечаю убежденно, вновь смотрю на здание и показываю на окна в правом крыле.

— Иди туда, — велит голос.

Я прохожу мимо живых тарийских воинов. Имперцы вход охраняют, но меня не видят. Забавно. Широкие коридоры и лестницы сменяют друг друга. Я поднимаюсь на верхний этаж и подхожу к украшенной золотом двери. Рядом с ней слуга. Это мои покои, обставленные точно так, как я люблю. Золотистые занавеси на окнах, мягкие диваны, пухлые кресла, которые обнимают уютом, когда в них садишься. Спальня, сделанная так, как удобно, как привычно. Еще не открыв двери, знаю, что увижу, и радуюсь избавлению от необходимости следить за выражением лица.

Общение с вельможами даркези далось мне этим вечером нелегко. Я так и не понял, почему они столь настойчиво зазывали меня в Арнис. Торговые дела мы все обсудили еще месяц назад во время их визита в Семигорье. С тех пор ровным счетом ничего не изменилось, хоть господа и пытались представить это иначе.

Масен склоняется в приветствии, распахивает дверь. Я вхожу в комнату и первым делом снимаю кольцо наместника и тяжелую золотую цепь с пятью круглыми бляшками. Пусть на них изображены гербы подвластных мне крупнейших городов, сейчас этот символ видится обузой, бременем. Положив украшения на ближайший комод, встречаюсь взглядом с собственным отражением. Тени у глаз, седина на висках. Из-за освещения, надеюсь, что из-за него, морщины на лбу и у рта кажутся слишком глубокими для моего возраста. Мне ведь всего сорок два.

Динея идет следом. Я слышу, как она в коридоре разговаривает с кухаркой, дает распоряжения о завтраке. Мне повезло с женой. Кто бы мог подумать, что политический брак будет таким удачным. Да, Динея не красавица, и это, пожалуй, ее единственный недостаток. Она умна, осторожна, наблюдательна и может даже из болтовни с женами чиновников вынести что-то полезное.

— Доброй ночи, госпожа, — почтительно прощается кухарка. Тихо затворяется дверь, мы с женой остаемся одни.

Динея кажется уставшей и бледной. Я протягиваю ей руку. Жена улыбается, на щеках появляются ямочки. У нее теплые пальцы, а объятия нежно пахнут нарциссом. Коснувшись лбом ее уложенных в сложную прическу волос, говорю тихо:

— Они тебя утомили.

Она чуть отстраняется, встречается со мной взглядом и, легко касаясь ладонью шеи, целует в губы. Так нежно и одновременно страстно меня кроме нее никто не целовал. В такие минуты я думаю, что она меня любит, что всегда любила. Но мы никогда не говорим о чувствах. Просто оба знаем, что наш брак давно уже больше, чем политический. А в моменты, подобные этому, мне стыдно, что не ценил Динею в первые годы брака.

Мы расстаемся ненадолго. Нужно приготовиться ко сну, но все мои мысли о прошедшем приеме. Поведение вельмож было неуловимо странным. Они казались взволнованными, хотя поводов для тревоги я не видел. Ничто не угрожало торговым соглашениям или договорам, новых распоряжений от короля не было. Нет, я решительно не понимаю, почему меня так настойчиво приглашали в Арнис.

Я отпускаю слугу, слышу, как жена на пороге своей комнаты разговаривает со служанкой. Забираюсь под одеяло и жду. Динея появляется через несколько минут, гасит лампы и тоже ложится. Мы засыпаем, обнявшись.

Внезапная боль за грудиной так сильна, что почти не могу дышать. Сводит челюсти, будто выламывает их. Борюсь за каждый вдох и знаю, что смерть рядом… На глаза наворачиваются слезы.

— Что с тобой? — Динея наклоняется надо мной. Она напугана, из косы выбились пряди.

Мне так больно, что даже не могу ответить. Только вцепляюсь в ее руку. Жена отворачивается, хватает что-то с прикроватного столика. Звенит колокольчик. По-моему, проходит вечность, прежде чем открывается дверь. Слуга. Верный Масен. Он не подведет.

— Зови лекаря! — твердо приказывает Динея. — Принцу плохо!

Масен не задает вопросов, «Да, госпожа» доносится уже из другой комнаты. Слышу, как он бежит, как распахивает дверь в коридор.

— Торонк, — Динея поворачивается ко мне.

Она плачет, мне ее жаль. Мне за нее страшно. Она не справится одна без меня в чужой стране.

— Лекарь сейчас будет, — у нее горячая ладонь.

Мои пальцы ледяные, онемевшие, дрожат.

— Покажи хоть, где болит.

С трудом поднимаю левую руку, кладу ее на грудь.

— Великие Супруги, — бормочет она.

— Боюсь, это сердце, милая, — шепчу я.

Боль становится сильней, кажется, что руку выдирают из сустава. Мне холодно.

Держусь за Динею из последних сил. Так, будто от нее зависит моя жизнь. Ее черты смазываются, голос доносится словно издалека, я не чувствую ее ладони, которые только что были обжигающе горячими.

Я умираю…

Кто-то кричит "Лаисса". Смутно вспоминаю, что это мое имя. Крик надрывный, той женщине страшно, но голос не узнаю. Кто-то хлещет меня по щекам. С трудом разлепляю веки и вижу лежащего на постели еще нестарого мужчину. Он мертв. У него на груди плачет, заходится рыданиями женщина. Все кажется тусклым, сероватым. Будто смотрю через плотную ткань.

— Лаисса! — голос требовательный, тон приказной. — Теперь ты дома. Думай о доме.

— У меня нет дома.

Этот ответ правдив. Он ранит. Из-за него снова саднит в груди, и я завидую умершему. Динея его всегда любила, последние годы и он любил ее. Они были друг другу домом. У меня такого нет и никогда не будет. Хочется, чтобы серый туман поглотил меня. Там не пусто и не страшно. Там, кажется, есть то, что мне нужно…

— Лаисса! — снова зовет голос.

Я отмахиваюсь от него.

— Представь, что ты в Ратави, — незнакомый голос чувствует, что я ускользаю от него, дрожит от напряжения. — Думай о своей комнате, о книгах, о большой кровати, пестрых подушках. О фарфоровых статуэтках…

Голос называет предметы, и в тусклой пустоте перед глазами вспыхивают образы. Картина будто собирается по кусочкам, и вот я вижу свою спальню. Она пуста, тонкая струйка дыма поднимается от курильницы.

— Здесь пахнет ванилью, — с нажимом подсказывает голос. — Подойди к курильнице!

Я слушаюсь, приближаюсь к металлической подставке, склоняюсь над яшмовой коробочкой. Из дырочек в крышке поднимается дымок. Он и в самом деле пахнет ванилью.

— Ляг на кровать, — велит голос.

Выполняю приказ бездумно, безразлично.

— Рассказывай, где ты была, что видела, — требует неизвестный, и я снова подчиняюсь.

Говорю о доме, о непонятном приеме и переглядываниях незнакомых мне мужчин-чужеземцев, о женщине. Боль за грудиной снова настигает меня. Она глуше, чем прежде, но такая же удушающая. Лицо немеет, рука отнимается, по щеке скользит слеза, щекотно. Говорить не могу, перед глазами снова тусклая комната, женщина, рыдающая на груди мертвеца.

— Лаисса! — кажется, кричащая в ужасе. — Лаисса, очнись!

Меня трясут за плечи, но я не могу вынырнуть из видения. Удар по щеке, еще один.

С усилием стряхиваю с себя жуткий сон, открываю глаза. Надо мной склонилась Гарима. Бледная, перепуганная. Я подскакиваю на постели и вцепляюсь в сестру обеими руками.

— Хвала Супругам! — стискивая меня в объятиях, повторяет Гарима.

Я плачу, но могу, наконец, дышать полной грудью — боль ушла.

Прошло много времени, прежде чем я успокоилась. Гарима обнимала меня и легко покачивалась из стороны в сторону, убаюкивала, как маленькую.

— Госпожа, — тихо и робко произнес мужской голос.

Я вздрогнула и повернулась к императорскому лекарю.

— Мне нужно вас осмотреть, — прозвучало так, будто сам не был уверен, спрашивает он или настаивает.

— Если это так нужно, — я неохотно высвободилась из рук сестры.

— Вы держались за сердце, — извиняющимся тоном продолжал лекарь. — Как вы себя чувствуете?

— Уже неплохо, — почти честно ответила я. — Можно мы обождем с этим полчасика? Нам с сестрой нужно срочно поговорить.

Лекарь переглянулся с Гаримой. Сестра кивнула.

— Разумеется, — согласился он.

Когда за лекарем закрылась дверь, а Гарима перебралась с моей постели на стул, я заметила жреца. Он казался виноватым и взгляда в глаза избегал.

— Вы очень помогли мне, господин Тимек, — заверила я. — Я очень вам признательна!

Он поднял голову и, увидев мою искренность, вздохнул с облегчением.

— Нужно немедленно написать принцу Торонку, чтобы не ездил в Арнис и не принимал у себя даркези, — заявила я, повернувшись к Гариме. Она удивилась, молча ждала объяснений.

— Его отравят. Сделают так, что будет похоже на болезнь сердца, — продолжила я.

— Может, так и есть? Больное сердце? — осторожно предположила сестра.

Я отрицательно покачала головой.

— Нет, — я была совершенно уверена в своей правоте. — Точно, нет. Он здоровый мужчина. Ему всего сорок два. Он никогда прежде не жаловался на сердце. А те люди, сановники даркези, они вели себя очень подозрительно. Я знаю, что они его отравили. Я просто знаю.

— Хорошо. Я немедленно уведомлю Императора. Он предупредит принца, — пообещала Гарима.

— И у меня еще одна просьба, — я смутилась, хотя чувствовала, что поступаю правильно.

— Какая? — подбодрила меня сестра, ласково улыбнулась.

— Попроси принца Торонка от моего имени, чтобы сказал, наконец, жене, что любит ее, — пробормотала я. — Она ждет этого признания десять лет.

Гарима тихо рассмеялась:

— Хорошо, попрошу.

— Спасибо, — я сердечно поблагодарила, отгоняя навязчивое воспоминание о целующей меня… принца женщине. От этих мыслей бросило в жар, чтобы как-то скрыть неловкость, я поменяла тему.

— Что это были за травы? Они точно были не тарийские, — вопрос прозвучал строго и требовательно.

— Верно, — бледный жрец слегка замялся, но лукавить не стал. — Это сарехские травы, северные. Как и ритуал управляемого сна.

— Сарехские? — насторожилась Гарима.

— Меня научил этому один ныне покойный друг, — поспешно объяснял господин Тимек.

Он считал себя виноватым, потому что утаил природу ритуала и сделал это сознательно. Я отчетливо ощущала, что раньше жрец опасался, мы откажемся, узнав о сарехских травах.

— Для сарехских священнослужителей такое в порядке вещей.

— Зачем они это делают? — допытывалась Гарима.

— Так они показывают силу своих богов, но чаще лечат душевные раны, — пожал плечами господин Тимек. — Помогают вспомнить любимых, но ушедших. Отпустить прошлое, что ли…

— Интересно, — задумчиво нахмурилась сестра, привычным движением потянулась к сережке.

— Вы не могли бы описать все сарехские ритуалы, которые знаете? — попросила я. — Особенно указать травы, которые используются. Мы были бы очень признательны.

— В качестве благодарности я приму только рассказ о том, зачем сиятельным госпожам понадобились подобные сведения, — озорно усмехнулся пожилой мужчина.

— Мы считаем, что какая-то сарехская трава виновата в погроме, — встретившись взглядом с господином Тимеком, ответила сестра. — Очень уж подозрительным было пиво, с которого все началось.

— Вот даже как? — поразился жрец.

Он задумался, поглаживая бороду. Взгляд стал пустым, удивленно приподнятая бровь и поджатые губы придавали лицу скептическое выражение. Молчание затянулось, и Гарима осторожно кашлянула. Мужчина встрепенулся, стараясь скрыть неловкость, коротко улыбнулся.

— Простите, я отвлекся. Разумеется, все известные мне травы и ритуалы я опишу, — сказал он таким тоном, словно это было будничное дело, из-за которого не стоило и переживать. — Но вот что меня смущает. Погром начался в сарехской таверне. Знай хозяин, что в пиво что-то подмешано, не стал бы его подавать. Ведь то, что его заведение полностью разрушено, — совершенно ожидаемый, предсказуемый итог. По-другому и быть не могло!

— Это пиво явно не от обычного поставщика, — подхватила я. — Иначе трактирщик мог подать его и через месяц! К тому времени напряженность между даркези и сарехами уже пошла бы на убыль.

— Верно, я об этом и говорю, — обрадовался поддержке господин Тимек.

— Значит, нужно определить траву и выяснить, откуда у трактирщика пиво, — подытожила Гарима. — Это наверняка кто-то, кому он доверяет…

Она хмурилась, теребила сережку, потом решительно встала:

— Но этим будем заниматься завтра. На сегодня мне волнений хватило. Тебя должен осмотреть лекарь, — она подошла ко мне, поцеловала в лоб. — Постарайся потом поспать. Я сейчас же поеду к Императору, расскажу о будущем покушении на принца Торонка. Надеюсь, мы не опоздаем с предупреждением… А вас, господин Тимек, я очень прошу сделать записи о ритуалах. Это очень важно. Чем скорей у нас будут эти сведения, тем лучше.

— Конечно, — жрец несколько раз мелко кивнул, — я понимаю. От этого зависят судьбы общин.

— Я бы не стала так преуменьшать, — грустно покачала головой Гарима. — От этого зависит судьба Империи.

Мужчина недоуменно нахмурился, и сестра пояснила:

— Убийство семьи посла. Погром. Покушение на принца Торонка. Все это — шаги к войне с сарехами и даркези. Именно ее мы пытаемся предотвратить.