Жрица богини Маар

ГЛАВА 2

Ближайший городок, с которым Сосновка торговала, оказался не таким большим и красивым, как думалось. По сути, от деревни его отличали только число домов и храм десяти богов. Рощицы и поля, ручейки и реки, далекие горы на западе примелькались. Селения, в которых мы на постой останавливались, тоже вскоре стали казаться одинаковыми. Восторженные дети, опасливые взгляды, которые бросали на имперца соотечественники, только подчеркивали наигранную вежливость старост. Они боялись гневить тарийца, а потому старались угождать.

Всю дорогу Посланник меня удивлял. Всегда кланялся, даже если мы были одни. Не позволял другим мужчинам не то что касаться меня, а даже приближаться. Хотя больше всего поражало другое. Господин Мирс смотрел мне в глаза и называл по имени.

И все же он никогда разговоров первым не заводил, а поначалу беседы и вовсе не ладились. Воин отвечал неизменно почтительно, уважительно, но коротко. Словно не считал, что достоин разговаривать с сиятельной госпожой. Но проводить часы в молчании было трудно, я все чаще расспрашивала воина о Ратави и Империи. Со временем господин Мирс стал многословней, рассказывал всякое. И о южных городах, и о Жемчужном море, которое нам предстояло пересечь.

Еще Посланник будто считал своим долгом говорить мне лестные слова. Начинать с этого день, этим же и заканчивать. Он хвалил мои русые волосы, толстую косу, легкость, с которой я в седле держалась. Добрые слова он говорил безо всякого принуждения, а порой и особого повода, но неизменно искренне. Покраснев от смущения в очередной раз, не вытерпела, спросила, зачем он так поступает. Казалось, вопрос его удивил больше моей неловкости.

— Вы не похожи на женщин моего народа, госпожа Лаисса, — низкий голос мужчины чуть изменял слова приятным говором. — Но вы красивы. А красивым женщинам нужно об этом говорить.

Я еще больше смутилась, до корней волос вспыхнула, с ответом не нашлась. Никогда не считала себя красивой, но Посланник не лукавил и не льстил. Просто сказал правду. От этого замешательство мое только усилилось. Пытаясь неловкость сгладить, господин Мирс спросил:

— Вы называли старосту дядей. Он ваш родственник? — и добавил, заметив мой озадаченный взгляд. — Не хотелось бы думать, что я был с ним и его семьей недостаточно учтив.

— Нет, он не родственник, — я покачала головой. — Они с женой приютили меня после смерти родителей. Я прожила у них пять лет, а потом стала жить одна. Дядя Витор помогал по хозяйству.

Говорила нарочито бодро, ведь жаловаться не собиралась. К тому же одной жить было легче. Но моя наигранная веселость еще больше Посланника поразила.

— Вы сами вели дом? Готовили еду и ухаживали за животными? — нахмурился он.

Я кивнула.

— Это совершенно возмутительно! — вспылил воин. — Вы станете Забирающей! Это редчайший и очень тяжелый дар. Вас должны были ограждать от невзгод, заботиться о вас!

— В Изначальной Империи, возможно, так и происходит, — я пожала плечами. — Здесь этого дара боятся. А единственное, о чем жалели люди в Сосновке, так о том, что не успели меня выгнать до того, как Доверенная приехала.

Выражение его лица, его взгляда менялось на глазах. Воин постепенно понимал, какой была моя жизнь в ожидании Посланника.

— Я думал, они не называют вас по имени из уважения, — тихо сказал он.

Я отрицательно покачала головой, а голос прозвучал безжизненно:

— Нет. Они так закрывали от меня свои сердца, чтобы чужая магия, моя магия, на них не влияла. Чтобы я не могла прочесть их мысли.

Тариец долго молчал, хмурился. Во взглядах, которые он бросал на меня, читалось сочувствие.

— Теперь мне многое понятно, — вздохнул воин. — Не ожидал, что образ мышления людей в провинциях так сильно отличается от убеждений в Изначальной Империи. Это неприятное открытие.

Он больше ни разу о Сосновке и моей былой жизни не спросил, а беседу завел о простом, о песнях.

После того разговора наше общение переменилось. Вежливость и почтительность никуда не делись, даже когда мы бывали одни. Но его отношение стало теплей, человечней что ли. Он по-прежнему первым не заговаривал, хотя стал более словоохотливым, открытым. Правда, при людях вел себя, как и прежде. Мой спутник неизменно все решал за меня. Не так, будто я пленница или слабая женщина, не способная ни на что без мужчины. Нет. Посланник всем видом своим показывал, что лишь сопровождает и охраняет сиятельную, недостижимую госпожу, на которую простой смертный и посмотреть не вправе. Тон высокого воина на окружающих влиял сильно. Все встречные относились ко мне именно так, как того ждал Посланник. Меня это смущало, а господин Мирс только повторял:

— Госпожа Лаисса, поверьте, к жрицам следует относиться с еще большим почтением. Вы почувствуете разницу, когда доберемся до границ Изначальной Империи.

Посланник, к сожалению, отказался объяснить, почему мой дар так важен. Даже не сказал, чего ждут от Забирающей. Лишь пообещал, что мне все разъяснят в Ратави, и попросил об этом больше не заговаривать.

Господин Мирс выбрал кратчайший путь до столицы. В обход больших городов и по Жемчужному морю. Мне не терпелось на него посмотреть, а господин Мирс будто мысли мои прочитал и, когда мы до портового города добрались, предложил первым делом на набережную сходить. Уже не первый раз воин такую заботу проявлял. Мягкую, теплую, дружескую.

В такие моменты я хорошо чувствовала двойственность его поступков. Часть он делал ради будущей Забирающей. Выбор лучших комнат на постоялых дворах, подчеркнутая почтительность, ограждение от незнакомцев.

Часть, как предложение пойти на набережную, господин Мирс делал для меня. Для семнадцатилетней Лаиссы из отдаленного уголка Империи.

Но все его поступки и слова были искренними. Он не обманул меня ни разу, не лукавил и не преувеличивал. От этого его сердечность становилась только ценней.

Море, огромное, тихое, искрящееся в закатных лучах, меня поразило. Как и величавые корабли на волнах, как теплый ласковый ветер. Как крики чаек и запах соли. Я себе все представляла именно таким. О таком Жемчужном море я читала, о таком мечтала. Большое темно-красное солнце тонуло в далеких волнах. Глядя на него, впервые почувствовала радость от того, что уехала из Сосновки. Пожелала себе, чтобы воспоминания о ней исчезли так же, как солнце за горизонтом. Когда оно полностью скрылось в воде, воин повел меня обратно в город — нужно было найти место для ночлега.

Хозяин постоялого двора лично прислуживал Посланнику Императора и будущей Забирающей. Он лебезил и заискивал, наигрывал почтительность, а неискренность была ему вторым именем. Он принадлежал к моему народу и чем-то дядю Витора напоминал. Так же не принял чужую культуру, держась за три десятка своих богов. Так же опасался южанина гневить, но грош цена была этой лживой вежливости.

Сын хозяина принес господину Мирсу ответ капитана "Красавицы". Этот корабль шел в ближайший к Ратави портовый город и хотел отплыть с ночным приливом. Но Посланник Императора велел им задержаться, и капитан ослушаться не смел. Так велико было его желание угодить будущей жрице великой Маар. Мне это не польстило, напротив, досадно и неловко стало из-за того, что корабль задержался.

— Может, мы успеем еще сесть на корабль до ночного прилива? — спросила я занятого чаем воина.

— Так мы доставим капитану и команде много неудобств, — невозмутимо ответил тариец. — У них останется очень мало времени на подготовку.

— Но ведь они собирались отплыть сегодня, — я недоуменно нахмурилась. — К чему им еще готовиться?

— К тому, чтобы достойно приветствовать на борту "Красавицы" вас, госпожа Лаисса, — мягко пояснил воин. — Для них это большая честь.

Я смутилась, покраснела.

— Но мы потратим это время с пользой, — заверил Посланник. — Посмотрим город, погуляем. Говорят, здесь очень красивое здание городского совета.

Он говорил спокойно и уверенно, а я поняла, что спорить толку нет. Обычай мне не побороть, да и город посмотреть хотелось.

Утром нас у постоялого двора ждала крытая небольшая повозка с кожаным верхом. Господин Мирс назвал ее куббат. Я прежде таких не видела, с любопытством ее разглядывала. Большие колеса, кожаная ракушка, закрывающая седоков от ветра и дождя, скамейка с кованой спинкой для возницы. Повозка казалась легкой и быстрой. Посланник сказал, что в Ратави таких много, помог мне в куббат забраться и назвал вознице улицу.

Хорошо, что господин Мирс отъезд перенес. Прошлым вечером меня занимало лишь море, а после заката город казался сумрачным и серым. И усталость свое взяла — я по сторонам не смотрела. Теперь же убедилась в том, что Аливерд не зря называли одной из драгоценностей Империи.

Каменные двух- или трехэтажные дома, окна большие, переплеты частые, крыши черепичные. Выложенные ракушками и белой галькой улицы, много зелени. Растений я не знала, любовалась резными листьями, на разные цветы заглядывалась.

На улицах было многолюдно. Не могла избавиться от ощущения, что в городе какой-то праздник, такими нарядными мне казались прохожие. Но Посланник, сидевший рядом в куббате, заверил, что день совершенно точно будний.

Я льнула к кожаному боку повозки и старалась за него целиком спрятаться от чужих взглядов. До того дня в Аливерде это не так в глаза бросалось, но теперь мое домотканое добротное платье казалось уродливым, грубым, нищенским. С каждым ударом сердца я все больше стыдилась своей одежды. Надеялась, мы будем долго кататься по городу, а мне выходить и вовсе не придется. Уже хотела даже попросить Посланника об этом, но куббат остановился. У богато украшенной лавки с вывеской "Готовое платье".

— Думаю, мы начнем знакомство с городом здесь, — улыбнулся воин, помогая мне из повозки выйти. — Это лучшие портные Аливерда.

Зря он так подбодрить меня надеялся. Румянец нещадно жег щеки, сердце колотилось, колени дрожали. Я и представить не могла, что зайду в лавку с прекрасной одеждой в своем рубище. С ужасом представляла пренебрежительные взгляды торговцев и боялась, что меня прогонят. Но признаться в том Посланнику не смогла. Он отпустил возницу и распахнул передо мной дверь в лавку.

Не оправдались мои страхи. Вначале защитой от косых взглядов был господин Мирс. После, когда по его требованию хозяйку позвали, меня возвеличили слова "будущая Забирающая". Худенькая невысокая владелица лавки хоть и принадлежала к моему народу, сразу угождать принялась. Нас с воином пригласили на верхний этаж в просторную примерочную. Удобный диван, ширмы, за которыми можно было переодеться, приземистый стол, загроможденный папками с рисунками. Обходительная помощница владелицы принесла чай и сладости. Лишь бы дорогим гостям было хорошо и уютно.

Любезная портниха показывала мне в книгах разные платья, кружева, узоры, ткани, цвета. Помощница доставала готовую одежду. Шуршала ткань, блестели пуговицы, ласкали кожу атласные ленты, просились в руки яркие заколки. Я во всем этом многообразии потерялась. Плакать была готова от отчаяния, потому что портниха хотела угодить, хотела узнать мои предпочтения.

Она не понимала, что у меня их не было. Мне почти все нравилось, но я знала, что денег попросту не хватит. Любовалась платьями, но даже смутно не представляла, какие наряды носят в Ратави. А платить и платить дорого за одежду, которую потом не смогу носить, считала глупым.

Портниха решила, что мне ничего не приглянулось. И заметно волновалась. У нее дрожали руки, улыбка стала вымученной. Помощница тоже все чаще на господина Мирса поглядывала. Будущей Забирающей женщины не боялись, их куда больше пугало недовольство Посланника Императора. Я совсем растерялась, чувствовала себя очень глупо и, сцепив руки на коленях, молча смотрела на большую книгу с картинками. Было стыдно, что у меня нет денег на все эти наряды, совестно, что женщины так старались впустую. От неловкости щипало в глазах, но я старалась не расплакаться.

Портниха, до того сбивчиво рассказывающая об особенностях кроя, замолкла. Ее помощница давно уже перестала мельтешить и растеряно стояла рядом. Напряженную тишину прервал низкий бархатистый голос воина.

— Думаю, последние два десятка можно убрать. Они не подходят для путешествия.

Помощница отмерла и бросилась выполнять указание.

— А на первую дюжину стоит посмотреть еще раз, — продолжал невозмутимый Посланник.

Не знаю, догадался ли он, почему я молчала, но женщинами стал сам руководить. Выбрал четыре платья, распорядился пригласить башмачника из соседней лавки, принести белье и ленты для волос.

Даже половина часа не минула, а я стояла за ширмой во всем новом, глядела в огромное стеклянное зеркало.

И не узнавала себя.

Зеленое платье с коричневыми вставками, кожаный пояс с тиснением, холодящее тело шелковое белье, мягкие сафьяновые сапожки. Помощница переплела мне волосы, сделала прическу как у городских. У девушки в отражении была точеная шея, кажущаяся длинней из-за выпущенных из прически прядей. Овал лица мягкий, а прямые брови — в меру широкие, ровный нос, высокий лоб, взгляд больших глаз удивленный. Я робко улыбнулась, и на полных губах девушки появилась такая же улыбка.

Глянула на сиротливо лежащее в сторонке домотканое платье, на сапоги из грубой кожи, на белую рубаху, которую до этого дня считала тонкой, а не напоминающей кору.

Как за всем этим господин Мирс разглядел, что я красива? Ведь я сама поняла это только сейчас.

Нерешительно вышла из-за ширмы. Посланник подбодрил улыбкой. Похвалил новый наряд, сказал, что мне очень идет. Господин Мирс, как всегда, был правдив. Но я смутилась, до корней волос вспыхнула, поспешно скрылась за ширмой, чтобы выполнить его просьбу и примерить другое платье.

Когда с этим закончили, я осталась в последнем, золотистом с черным рисунком. Смотрелась в зеркало, осторожно расправляла складочки, ласково гладила удивительные ткани красивых нарядов. Не могла заставить себя переодеться в домотканое рубище. Любуясь этими вещами, от зеркала глаза с трудом отводила, так нравилось мне собственное отражение. И понимала, что всех моих сбережений едва ли хватит даже на один наряд.

Снова пожалела о том, что господин Мирс завел меня в эту лавку. Он помочь хотел, но на деле дразнил. И дразнил жестоко, даже не догадываясь о том.

Помощница ушла, я осталась за ширмами одна. Нужно было сделать выбор, но глаза разбегались. Чем дольше смотрела на платья, тем дальше от меня становилось решение. Выглянув из-за ширмы, поманила воина. Он удивился, подошел, спросил почтительно:

— Что угодно госпоже?

Это обращение так привычным и не стало. А тогда, учитывая мое безденежье, смутило еще больше. Щеки горели, голос дрожал, посмотреть на воина я не осмелилась. Стесняясь внимания портнихи, глядящей на меня, прошептала:

— У меня денег хватит только на одно платье. Какое выбрать?

Он долго молчал. Я не торопила, понимала, что и ему, наверное, сложно советовать.

— Госпожа Лаисса.

Посланник заговорил шепотом, но что-то в его голосе заставило меня глаза поднять на собеседника. Он разглядывал меня даже не с удивлением. Он был поражен до глубины души. Будто слова мои, пусть и укладывались во фразу, оставались для него бессмысленными. А еще господин Мирс искренне сочувствовал мне. Даже на мгновение возникло ощущение, что он подавляет порыв обнять меня.

Странно было видеть в другом человеке душевное тепло, обращенное на меня…

— Вы — будущая Забирающая столицы. Вы — драгоценность, подарок великой Маар. Все, что только пожелает ваше сердце, светлейший Император почтет за честь преподнести вам.

В который раз меня поразил ответ господина Мирса, высокого красивого воина, обращавшегося ко мне с неизменным и, как мне тогда казалось, незаслуженным почтением. Он в который раз говорил слишком невероятную правду.

Посланник знал, что слова о почестях меня смущают, улыбнулся. Ласково, ободряюще:

— Теперь у вас начинается другая жизнь. У вас будет все, что только захотите. И, разумеется, я от имени и по поручению светлейшего Императора покупаю для вас все приглянувшиеся вещи.

Я сбивчиво бормотала благодарности, а господин Мирс только недоуменно качал головой. Он все еще не мог привыкнуть к тому, насколько отличалось отношение к жрицам в разных уголках Империи.

По совету воина я оставила в лавке свое домотканое платье. А ту служанку, которой поручили мои новые вещи на постоялый двор отнести, попросила сумку со старыми выбросить. Увидев в зеркале иную себя, наконец, поняла, что у меня начиналась другая жизнь. И в ней нет места проклятой Кареглазой из Сосновки.

Мы с господином Мирсом весь день гуляли по городу. Обедали в центре, бродили по чудесному саду, а ближе к вечеру Посланник нанял куббат и отвез меня в квартал торговцев жемчугом.

Я о жемчужинах читала, но никак их себе не представляла. Потому что сравнивать не с чем было. В тот вечер узнала, что жемчуг бывает белым и розовым, черным и лиловым, круглым и продолговатым, гладким и корявым, будто сморщенная горошина. Не меньше трех десятков лавок. В каждой сотни драгоценностей, таинственный блеск перламутра и металлов. Тогда я решила, что куплю себе украшение. На свои деньги, сама. Сделаю себе подарок в честь начала новой жизни.

Кулонов, сережек, колец, ожерелий там было великое множество. Но все они казались мне холодными и чужими. Господину Мирсу повезло больше. Он выбрал длинные серьги, два разных браслета и нитку золотистого жемчуга.

— Нельзя вернуться домой после долгой поездки без подарков, — чуть извиняющимся тоном пояснил воин. Наверное, мое любопытство заметил.

Он впервые упомянул семью, и я от вопроса не удержалась.

— А кому они?

Посланник немного смутился, а в голосе слышалось тепло, когда он о своих родных заговорил.

— Для жены и дочери, для матери, для матери жены. Своему отцу и отцу жены приготовил резные пряжки из кости. У нас таких не делают, предпочитают металлы. Осталось только найти подарок сыну.

— У вас большая семья, — улыбнулась я.

— Большая, — согласился воин. Подал мне руку, чтобы помочь с пары ступенек спуститься. Жест приятный и ставший за две недели пути почти привычным.

— Родственники жены, моих двое братьев, у каждого своя семья, дети. У старшего брата даже внук есть. На празднование годовщины его рождения полсотни человек собралось, — он говорил с усмешкой, и не было в ней сочувствия ко мне. К сироте без родни, без корней. Воин уже обмолвился как-то, что все тарийцы станут мне семьей. Он верил в это искренне, чем очень удивлял.

В следующей лавке я тоже не нашла себе украшение, зато неожиданно помогла господину Мирсу с подарком для сына. Заметила тяжелую серебряную шишку на ремне. Сама шишка была инкрустирована перламутром, а ремень расшит серебром. Назначения этого предмета я не знала, но была уверена, что воину нужно его купить. Хотя объяснить, почему так решила, не могла. Просто знала.

— Мне кажется, вашему сыну это пригодится, — сказала робко, коснувшись пальцами металлических чешуек. На ощупь они оказались теплыми и приятно гладкими.

Воин поблагодарил за совет, взвесил шишку в руке, попробовал ремень на прочность.

— Не думал, что вы разбираетесь в оружии, — заметил он, когда торговец подарок в коробку укладывал.

— Вы угадали, — смущенно призналась я. — Не разбираюсь. Даже не знаю, что это.

— Это тимлек, — охотно начал рассказывать Посланник. — Его крепят на рукоять скимитара. Вот сюда, — он показал на своем мече. — Если пользоваться с умом, клинок будет послушней, например. Есть и другие применения, дающие в бою преимущества. Вы правы, сыну пригодится. Он ведь тоже воин.

— Это, кажется, называется династия, — вспомнила я мудреное слово.

— Верно, — согласился Посланник, вновь подавая мне руку.

Лавки сменяли друг друга, а нужная вещь все не попадалась на глаза. Следующая лавка поразила меня странной смесью ароматов. Воздух казался мягким и пряным, теплым и шелковистым. На душе было легко и радостно. Принюхиваясь к дымку над курильницами, разглядывала украшения. Один кулон привлек внимание. Серебряный ромб с разными по толщине завитками, четыре жемчужины на вершинах. Пара голубоватых украшала верх и низ, а пара белоснежных сидела в завитках узора в других углах. Я даже дышать забыла от восхищения. Ласково провела пальцем по краю, не сдержалась, положила амулет на ладонь. Любовалась изящным ажурным рисунком вокруг каждой жемчужины. Кулон был совершенным, словно нарочно для меня сделали.

Краем глаза заметила улыбку лавочника-тарийца. Он видел, что за это украшение я все отдать готова, и явно придумывал заоблачную цену. Господин Мирс тоже заметил настрой торговца, поманил его, о чем-то коротко с ним пошептался. Я не слышала, что именно воин сказал, но лавочник побледнел и, бросая на меня восхищенные взгляды, преподнес украшение в подарок. Я попробовала отказаться и заплатить хоть сколько-то. Но торговец лишь потряс головой и заявил:

— Госпожа, Вы станете Забирающей. Ваше появление — честь для меня. Я счастлив, что Вам что-то пришлось по душе. Пусть этот подарок принесет Вам радость.

Я приняла кулон. И носила его всю жизнь. Хоть мне не судилось самой купить себе украшение, о торговце всегда с теплом вспоминала. Потому что он был первым человеком, который мне за столько лет искренне обрадовался.