Жрица богини Маар

ГЛАВА 12

Все следующее утро тоже ушло на архив. Вняв увещеваниям Гаримы, к нам присоединилась Передающая. Когда и к полудню мы ничего толкового не нашли, решили положиться во всем на волю богини и готовиться к ритуалу. Гарима с отчаянной убежденностью повторяла, что великая Маар проведет нас. Об этом же сказал и приглашенный на обед господин Тимек. Жрец Содиафа, вопреки надеждам Доверенной, не разбирался в наших ритуалах, но всем сердцем верил в направляющую силу богов.

Омовения в кирглике, тихие сестры, растущее напряжение. Волнение каждой из нас передавалось другим, усиливалось с каждой минутой. Когда Суни укладывала мне волосы, я с трудом сдерживала дрожь, вцепившись в подлокотники. Даже перед посвящением и первым ритуалом было спокойней. Наверное, потому что тогда сестры знали, что и как будет, поддерживали меня своей уверенностью.

Храм встретил тусклым сиянием ламп и мягким, манящим светом кристалла. Он будто обрадовался нам. И мы чувствовали это, оттаивали рядом с ним, напряжение постепенно уходило, сменяясь необходимым для ритуала покоем. Стоя рядом с сестрами перед молочно-белым кристаллом, я видела, как разглаживаются залегшие между бровями Гаримы морщины, как на красивых губах Абиры появляется улыбка.

Прислужницы подали шкатулки. Прекрасная птица обняла крыльями мою руку, согрела сердце. В этот же миг понимаю, что чем бы ни закончился ритуал, душу я сегодня не заберу. Это радует.

Я стою перед золотой статуей и не ощущаю ее человеком. Это временное хранилище важных сведений, не более того. Ни сострадания, ни беспокойства о судьбе лекаря нет. Исчезли даже волновавшие меня прежде вопросы о том, как он существует там, под золотой скорлупой.

Все переживания ушли. Предо мной просто необычная книга. Книга, которую нужно прочесть.

Мелодия незнакомой песни, которую мы поем с сестрами, кажется очень родной. Словно музыка пришла из далекого детства. Она — по-матерински ласковое заклинание. Мы — ее часть, ноты, без которых она не будет совершенной. Как во время других ритуалов, я — больше не я, а лишь проводник воли богини. Я — инструмент в ее чутких руках.

Моя птица кажется живой, дышащей. В ее глазах любопытство, перья трепещут в предвкушении открытий. Волнуются мудрые змеи, глядящие на золотую статую так, словно видят сквозь скорлупу. Полупрозрачные бабочки трепещут взволновано, но и они готовы к действиям.

Тонкий клюв птицы касается темени статуи, мне кажется, он немного проникает под золотую оболочку, но за сиянием не разобрать. Хотя это не важно, ведь я снова проваливаюсь в чужие воспоминания. Те же события, то же совершенное отсутствие чувств, сопровождавшее решение приготовить яд, то же ощущение неполноценности переживаний. Словно в книге, которую я читаю, слиплись первые десятки страниц. А без спрятанных там сведений осознать происходящее трудно.

Я исследую, стараюсь проникнуть глубже, дальше, осознать причины. Ощущаю ровный поток силы, идущей от змей, и слабеющий ручеек от бабочек. Высвобождаю более ранние воспоминания, но в них ничего необычного. Разве что подарок, который за несколько дней до преступления получил Снурав. Инкрустированная опалами чернильница с дорогими чернилами. Имя дарителя сокрыто, но лекарю этот человек кажется очень важным, влиятельным и могущественным. Внимание этого человека и его подарок Снураву очень льстят.

Бабочки давно померкли, но я чувствую их присутствие. Змеи почти истощились и рядом с бледной птицей кажутся больными. Слабость накатывает волнами, а ритуал держит меня, не отпускает. Я должна добраться до сути, до ответа на вопрос «Почему?».

Но ответа нет. Нет ни ссор, ни политических разногласий, нет приказа убить… Нет ничего подобного! За целый месяц до преступления не нашлось ни единого повода! Даже маломальского…

Мне уже давно кажется, что рядом не змеи, а лишь их сброшенная кожа. Слепое безжизненное подобие былой красоты. Бабочки — иссушенная солнцем шелуха. Моя птица обескровлена, бьется из последних сил, чтобы прочесть как можно больше. Бесполезно… Бессмысленная борьба…

Последних золотых искорок едва хватает, чтобы завершить ритуал. Я падаю на колени, обнимаю статую, чтобы не упасть, и плачу от собственного бессилия…

…Закрываю дверь за господином Сарбом и радуюсь тому, чтобы больше не нужно изображать благодушие. В ярости хватаю первое, что попалось под руку, — толстая книга летит в противоположный угол, падает, сминая страницы. «Ваши тревоги понятны, но ваш брат… Он ведь в здравом уме. После нападения пострадало только тело. Но он может говорить!» — звучит в голове голос законника. — «Он по-прежнему может сам принимать решения, значит, способен сам распоряжаться своим имуществом!»

Клятый Сарб! Я в долгах, как в дерьме! Я не для того выложил золото за беседу, чтобы оставить все, как есть! И без него знал, что пока брат разговаривает, о его деньгах можно и не мечтать!

Клятые наемники! Хорошо бы с них деньги стребовать. Я за труп платил, а не за калеку! Добить не добили, уроды косорукие!

Самому придется все исправлять… Делов-то, подушкой лицо прижать… Он же и сопротивляться толком не может…

Откладывать не буду, раз решился. Сейчас он пока больным считается. Мало ли какое осложнение, а лекарь проглядел… Да и время подходящее, вечер поздний… Утром к нему зайдут, а меня и дома нет. Всю ночь у любовницы…

Он откликнулся на стук. Чудом услышал его голос через стук сердца. Ух, как ухает! Он рад меня видеть, думает, я о нем забочусь…

Пустая болтовня ни о чем бесит, но это к лучшему!

— Позволь, я поправлю подушку, брат…

…Я с криком подскочила на кровати. Суни уже стояла рядом, отсчитывала успокоительные капли. Ко мне из полумрака комнаты торопился какой-то мужчина. Я отшатнулась, запустила в него подушкой.

— О, сиятельная госпожа, простите, я напугал вас! — поймав подушку, согнулся в поклоне императорский лекарь.

— И вы простите… не признала, — залпом осушив поданный мне стакан, извинилась я.

Закрыв ладонью лицо, долго пыталась выровнять дыхание, угомонить сердце и успокоиться. Меня из-за кошмара била крупная дрожь. Отделаться от мыслей о несостоявшемся убийце, от его чувств не получалось. Картины из сна живо стояли перед глазами. Этот человек был одним из немногих, кого Гарима вспоминала и после ритуала. Настолько ее потрясли низость и подлость преступника. Как оказалось, мне он тоже запал в память.

Лекарь молча ждал, пока я соберусь с мыслями, а терпеливая и понимающая Суни вообще была сокровищем.

— Как вы себя чувствуете, сиятельная госпожа? — осторожно начал императорский лекарь, стоило мне убрать руку от лица.

— Неплохо, — я немного приукрасила действительность, потому что искренняя обеспокоенность собеседника меня насторожила. Окинув его вопросительным взглядом, призналась: — Я не совсем понимаю, почему вы здесь.

— Сиятельная госпожа Гарима послала за мной два часа назад. Она волновалась, — последовал почтительный ответ.

— Она не из тех людей, что тревожатся понапрасну. Наверное, была причина, — поторопила я мужчину.

— Вы правы. Причина была. Вы так крепко спали, что вас совершенно невозможно было разбудить, — мягким тоном, словно щадил меня, осторожно пояснял лекарь. — Ритуал закончился около четырех утра. А час назад миновала полночь.

— Что? — неверяще выдохнула я. — Вы хотите сказать, я проспала почти сутки?

— Поэтому сиятельная госпожа Доверенная беспокоилась, — поспешил подчеркнуть он.

— Ее тревога более чем оправдана, — хмуро согласилась я. — Благодарю вас за труды.

Он рассыпался в подобающих случаю заверениях, что был только рад услужить и надеется на мое скорейшее избавление от различных треволнений. К счастью, он понимал, что я не настроена выслушивать красоты речевых оборотов, и прощание не затягивал. Лекарь споро собрал в сумку свои баночки с микстурами и солями, а пока Суни провожала гостя, я встала. Вышла на балкон подышать свежим воздухом и обрадовалась, заметив в окнах Гаримы свет.

Сестра не скрывала облегчения, когда увидела меня на своем пороге, обняла.

— Мы очень за тебя переживали, — призналась она, ласково погладив меня по щеке. — Ты бледная. Что сказал лекарь?

— Ничего, — я смутилась. Только тогда сообразила, что даже не спросила совета врачевателя. Получилось, его зря подняли с постели среди ночи.

— Это даже хорошо, — ободряюще улыбнулась Гарима. — Будь что серьезное, он бы сразу сказал.

Я кивнула, а сестра взяла меня за руку и отвела к низким диванчикам. Там, у чайного столика, уже сидела Абира.

— Как ты? — спросила Передающая, сделав пару шагов нам навстречу.

— Устала, — коротко ответила я, обнимая ее. Признаваться в том, что от слабости кружится голова и мутит, не хотелось. Как и говорить, что не выспалась. Сестры и без того переволновались из-за меня. — Очень устала. Я даже не догадывалась, что этот ритуал потребует столько сил.

— Не напоминай! — воскликнула Абира. — Я никогда прежде не чувствовала себя такой истощенной!

— Мы все выложились полностью, — вздохнула Гарима, садясь рядом со мной. — До капли.

Она потянулась к подносу, взяла хрупкую чашечку и, налив пахнущего диким медом чая, протянула ее мне. Насыщенный аромат приятно щекотал обоняние, напиток радовал богатым вкусом, но все это было только частью общей картины, как и стрекотание сверчков за окном.

— Надеюсь, удалось узнать что-нибудь полезное… — пробился сквозь пелену сонливости голос Гаримы.

— Только то, что кто-то очень влиятельный и могущественный подарил лекарю чернильницу и какие-то дорогие чернила, — я ответила честно, не скрывала разочарования. — И то, что никакой причины для убийств не было…

— Даже ссоры? — недоверчиво нахмурилась Гарима.

Я отрицательно покачала головой.

— А так ли нужно знать причину, если мы знаем, что именно он убил? — пожала плечами Абира. — Ведь это сомнению не подлежит. Так ведь?

— Так, — согласилась я.

— Вот и замечательно, — Абира говорила подчеркнуто уверенно, жизнерадостно, будто ее слова были единственно правильным решением. — Тогда ничто не мешает нам провести обычный ритуал, чтобы Великая забрала душу убийцы…

— Чтобы все стало, как прежде, — закончила за нее Гарима.

— Именно! — взмахнув рукой, согласилась обрадованная поддержкой Передающая. Недовольства и даже глухого раздражения в голосе Доверенной Абира не заметила.

— Причину нужно знать, — вздохнула я.

— Но ведь он виновен. Он убил, сестра, — ласково увещевала меня Абира. — Это мы уже выяснили. Осталось только вверить его душу воле милостивой Маар.

Она предлагала самое простое решение, но оно казалось мне побегом от действительности, от настоящей загадки. Про себя я назвала его трусостью, чуть ли не предательством идеалов и замысла великих Супругов. Встретив взгляд Гаримы, увидела в ее мыслях отражение своих переживаний.

— Нельзя осуждать молоток за то, что им проломили чью-то голову, — мой голос прозвучал сипло и тихо, а слова и сравнение удивили меня саму.

— Причем тут молоток? — красивые брови Абиры изумленно изогнулись.

— Потому что он всего лишь бездушный инструмент. Таким же бездушным показался мне лекарь Снурав, когда принимал решение приготовить яд. Он был неестественно бесстрастным, ничего не чувствовал. Это единственное, за что я пока могу зацепиться. Но только пока…

— Я не стану участвовать в еще одном подобном ритуале! — немедленно возмутилась Абира. — Вы не заставите меня! Бесстрастность ей, видите ли, мешает! Он убийца! Они особые люди! Не слишком-то чувствительные!

— Сестра, — тихо, но твердо вступила Гарима, — нельзя рассуждать столь поверхностно! Сомнения, какими бы странными они нам ни казались, нужно разрешить.

— Но «бесчувственность» убийцы разве достойное сомнение? — воскликнула Абира. — Мы растрачиваем силы впустую! Истощаемся, все отдаем… А ради чего? Вот скажи мне, чего ради?

— Возможно, ради спасения человеческой жизни, — строго возразила Доверенная. — Если сравнение верно, то нужно найти того, кто держал молоток! Наказать истинного виновного. В этом смысл ритуалов Великой. В справедливости!

После этих слов Абира не решилась отвечать. Сложила руки на груди, нахмурилась, глядела на Гариму исподлобья.

— Не нам судить, что является достаточным сомнением, а что нет, — значительно мягче продолжила Доверенная. — Если Великая ведет нас этим путем, мы должны по нему пройти.

— Это что-то слишком трудный путь! — огрызнулась Абира.

В ответ Гарима улыбнулась и процитировала слова из наставлений для жриц:

— Трудности не сломят нас, не поколеблют веру. Она сильна и поможет смиренно пройти дорогами, которыми ведет нас Великая.

Абира вздохнула и молча кивнула. После такого напоминания она казалась значительно более миролюбивой. А я порадовалась тому, что удержала язык за зубами. Позиция Передающей меня возмутила до глубины души. Я бы сказала Абире, что нельзя всю жизнь только пользоваться привилегиями, которые дает статус жрицы Маар. Что за блага, за почитание приходится и платить. Что нужно исполнять долг, чутко чувствовать волю Великой и подчиняться ей.

Я бы сказала это, но оказалась бы неправа, говоря правильные вещи. Ведь ценой моему высказыванию стала бы серьезная ссора.