Жрица богини Маар

ГЛАВА 5

Следующий день начался с позднего и очень легкого завтрака. Немного фруктов, чай. Абира и Гарима выглядели радостными, я этого настроения не разделяла. Собственное будущее виделось мне серым и мрачным, а посвящение только приближало первый ритуал божественного правосудия.

В саду стояло особое строение для проведения ритуальных омовений. Кирглик казался половинкой яйца гигантской птицы. Стены дома плавно переходили в округлую крышу и были снаружи выложены белой и голубой плиткой. Мне чудилось, в этом узоре скрывали письмена, а общий рисунок напоминал завитки мехенди.

Первая комната была маленькой и светлой. Больше я не разглядела — смотрела только в пол. Выяснилось, что нужно донага раздеться. Смутилась ужасно. Огнем горели щеки, уши и даже шея. “Сестер” нагота не смущала. Я же дрожащими руками сняла одежду и завернулась в огромное полотенце. Гарима, велев подойти ближе к другой двери, плеснула на мои босые ноги водой из кадки.

Я ожидала увидеть в следующей комнате какую-нибудь ванну. Ведь кирглик предназначался для омовений. Но во втором помещении, выложенном мелкой разноцветной плиткой, ничего похожего не было.

В центре заполненной паром комнаты лежали три больших пористых камня. Я и без объяснений понимала, что нужно снять полотенце и лечь на один из камней. Но обнажиться не могла. Не в присутствии пяти женщин — двух жриц и трех прислужниц. Меня долго уговаривали, но в итоге им пришлось смириться с тем, что на горячий камень я легла, по-прежнему замотанная в полотенце.

Одна из прислужниц расплела мне косу, стала расчесывать гребнем. Я лежала, закрыв глаза, сложив руки на груди, вцепившись в полотенце, как в последнюю защиту. Тепло камня, ароматный пар и убаюкивающий напев прислужниц успокаивали, умиротворяли.

Было хорошо и уютно, клонило в сон. Ладони прислужницы скользили по моей шее, плечам, гладили руки. В какой-то момент я поняла, что полотенца на мне давно нет, что во всем слушаюсь женщину, намыливающую мое тело, натирающую его благовонными составами.

Не знаю, сколько времени провела в той комнате, но описать свое состояние могла только одним словом. Блаженство. Когда прислужницы замолчали, надо мной склонилась Абира, протянула руку, помогла встать, отвела в третью комнату.

Воздух показался в первые мгновения нестерпимо холодным, а вода в небольшом бассейне просто ледяной. Но купание освежило и взбодрило, придало сил. И это ощущение чистоты тела, души и мыслей было замечательным.

Потом мы втроем долго сидели в больших плетеных креслах у бассейна, кутались в длинные мягкие халаты. Пили пряный чай, ели фрукты и горчащий дикий мед. Беседовали обо всем. О моей жизни в Сосновке, о путешествии в Ратави, о Храме, построенном очень давно, больше пяти сотен лет назад. О городе, возникшем вокруг Храма, о городках, в которых жили Гарима и Абира до того, как стали жрицами. Говорили об Императоре и его трех женах. В родных краях считалось, что тарийцам разрешено многоженство. Я о таком не читала, поэтому не верила. Как оказалось, не зря. Император в свои пятьдесят с небольшим был дважды вдовцом.

Заметив мое любопытство, Абира оживилась и с удовольствием стала посвящать меня в подробности жизни императорской семьи.

Первой женой Великого Императора Адмия стала королевна из небольшого соседнего государства. Она успела родить близнецов, сына и дочь, прежде чем ее отравили. Тогда эта история наделала много шума, хотя любому тарийцу было ясно, что смерть первой жены младшего из трех принцев особенной бедой не обернется. Как я поняла по тону жрицы, большинство думало так: «Императорские внуки живы, а невестка — дело наживное».

Кто же мог знать, что любимец народа, старший принц Рамин, бесславно погибнет. Корабль, на котором он плыл к северным берегам Жемчужного моря, поглотил шторм. Кто же мог знать, что всего за три недели до торжественного венчания на царствование второго брата, Фаида, во время охоты укусит ядовитая змея. Многие готовы были видеть волю богов в том, что вспыльчивый, угрюмый, склонный к жестокости Фаид так и не стал Императором. Но подобные размышления большинство вельмож не занимали. За каких-то полгода ситуация у трона поменялась до неузнаваемости. А новым Императором стал девятнадцатилетний молчаливый и вдумчивый вдовец.

Замкнутый Адмий не приближал никого из вельмож, имел свое собственное представление обо всем и не поддавался влиянию. Такое положение вещей не могло устраивать придворных. Молодому Императору стали спешно подыскивать жену.

Абира, большая любительница сплетен, сказала, что Императору Адмию предложили сочетаться браком с женой его покойного брата Фаида. Она принадлежала к древнему богатому роду, и с ее помощью вельможи надеялись влиять на Адмия, как прежде на вспыльчивого Фаида. Старинный закон наследования такой брак поощрил бы, хоть женщина и была не просто тяжела от умершего, но даже на сносях. Адмий отказался. Но это предложение заставило Императора задуматься о судьбе детей покойных братьев.

По мнению Абиры, любой другой правитель решил бы вопрос просто и навсегда. Убил бы всех. Но Император оставил жен и детей покойных братьев во дворце, окружил вниманием, теплом и заботой. Он не делал отличий между ними и родными детьми, а вельможи, предсказывавшие, что повзрослевшие мальчики предъявят права на престол, ошиблись. Оба сына Рамина стали преданными своему дяде наместниками в отдаленных землях разросшейся Империи. А сын Фаида — верным военачальником, руководившим защитой северных границ.

Гарима считала Правителя не только разумным политиком, но и хорошим человеком. И я доверяла ее суждению. В конце концов, она неплохо знала Императора Адмия лично, а дар позволял ей чувствовать других людей. А еще оказалось, что жрицы довольно часто общались с правящей четой и старшим наследным принцем. Поэтому другие новости, которыми осторожно поделилась со мной Абира, ранили и “сестер”.

В императорскую семью пришло горе — шесть недель назад старший сын Императора погиб. Его колесница оказалась повреждена, на повороте колесо отскочило, ось разломилась, и осколок угодил принцу в живот. От ранения он умер за считанные часы.

Очень многие говорили, что колесница была повреждена нарочно. Довольно уверенно называли пару имен. Гарима сказала, что с возвращением господина Мирса в Ратави поиск виновного пошел быстрей. Мне понравилось, что Доверенная с уважением относилась к Посланнику.

Но один вопрос не давал мне покоя.

Не могла отделаться от мысли, что если бы господин Мирс не проиграл спор, если бы остался в городе, охранял императорскую семью, то принц не погиб бы. Своими сомнениями я со жрицами не делилась, а Гарима, сама того не зная, только укрепила мои подозрения. Она сказала, что за последние десять лет, а именно столько господин Мирс был начальником стражи во дворце, ни одно из покушений не было успешным.

Я внимательно слушала рассуждения вдумчивой Гаримы и поверхностной Абиры и догадывалась, какой будет моя роль. В скором времени мне придется выполнить свое предназначение и забрать душу убийцы принца. Наверное, поэтому Император был так нетерпелив, так хотел, чтобы обряд посвящения провели скорей.

Сидя в большом кресле у тихо плещущей, будто дышащей воды, я впервые почувствовала себя уютно рядом со жрицами. И Абира, и Гарима больше не казались мне чужими, враждебными, создавалось впечатление, что мы знакомы несколько лет. Что между нами есть нечто связывающее, объединяющее, непонятное другим.

Становилось темней, от воды веяло холодом. Отдых в кирглике закончился. Из комнаты с бассейном мы вышли на другую сторону дома, в помещение, где висели ритуальные одеяния. Именно на них походила одежда, которую носили жрицы. Признаться, я ни разу не видела жриц в обычных платьях. И сама после посвящения их не надевала — возникло необъяснимое ощущение, что они не для меня.

Одеяния жриц были сделаны из тончайшего шелка и какой-то прозрачной ткани, в которой загадочно поблескивали золотые нити. «Богатство пустыни» — так я бы назвала цвета, использованные портнихами. Песочный, приглушенный кармин, медово-желтый, терракотовый, белый, словно выветрившиеся на солнце кости, черный, как ночное небо. У Абиры и Гаримы нарядов было очень много. В моей части тоже нашлась подобающая одежда, хотя мерок с меня не снимали. Заметив мое удивление, Гарима невозмутимо пояснила:

— Суни очень опытная, у нее глаз наметанный.

Абира тем временем вызвала служанок. Наблюдая за тем, как она позволяет себя одевать и причесывать, я усомнилась в том, что жрица вообще способна на что-либо сама. Чем больше в комнате появлялось женщин, тем больше я волновалась. Их благоговение меня пугало, смущали предложенные мне на выбор дорогие, но странные наряды. Хотя сильней всего тревожило чувство, что близится что-то очень важное и неотвратимое.

Стараясь отвлечься от нарастающего беспокойства, выбрала одежду. Наряд состоял из двух частей. Верхнюю можно было с натяжкой назвать блузой. Рубашка терракотового цвета облегала тело плотно, словно вторая кожа. Богато расшитый золотом вырез оказался почти неприлично глубоким. К коротким рукавчикам, едва прикрывавшим плечи, другие рукава крепились. Из прозрачной ткани, легкие, длинные, воздушные. А вот нижнюю часть одеяния можно было назвать только штанами. Широкий пояс, полупрозрачная струящаяся ткань, собранная мягкими складками на щиколотках.

Непристойный наряд для девушки…

Надеясь, что просто проглядела юбку, перебрала оставшуюся одежду.

— Юбок нет. И не будет, — лукаво улыбнулась Абира, следившая за мной.

— Почему? — удивилась я.

— Такой обычай, — вмешалась Гарима. — Всегда так было. Уверена, если захочешь, найдешь объяснение в старых книгах. В библиотеке при Храме их тысячи.

Она обезоруживающе улыбнулась и села, вверяя свою пышную гриву заботливой служанке. Слова Доверенной вдохновили. Я всегда любила читать, сожалела, что книг у меня так мало. Думая об огромной библиотеке Храма, отвлеклась от непристойных штанов, позволила Суни привести мои волосы в порядок.

Жрицы молчали, благоговейные служанки тоже. Тишину нарушали только шорох одежды, потрескивание трав в курильницах и дыхание. Мое волнение вернулось и затопило сознание, подчинило быстрое сердце, смешало мысли. Я все время поглядывала на спокойных жриц и завидовала им. Они знали, что впереди, были в мире со своим предназначением. Чувствовали себя на своем месте и знали, что этот мир подчиняется им.

Глянула в зеркало, подметила восхищенный взгляд Суни и поняла, что показывать страх не имею права. Слишком многие видят во мне лишь олицетворение дочери великой Маар. А полубожеству негоже бояться.

— Мы войдем в Храм в том же порядке, в котором участвуем в ритуалах, — пояснила Доверенная, когда последние приготовления были завершены.

— Мне еще нужно что-нибудь знать? — я переплела пальцы, стараясь скрыть дрожь. Но голос подвел. Звучал робко и неуверенно.

— Нет, — Гарима ласково погладила меня по плечу. — Нет. Все объяснится само. Просто доверься сердцу, доверься судьбе и великой богине. Позволь ритуалу подхватить тебя.

— Постараюсь, — кивнула я, моля небеса о том, чтобы уберегли от грубой ошибки и постыдной оплошности.

— Все будет замечательно, — обняв меня, заверила Абира. — Ты справишься.

Я сделала глубокий вдох, медленно выдохнула и изобразила улыбку.

— Я готова, — соврала без зазрения совести.

Прислужницы распахнули двери, впуская в кирглик ночь, песни птиц и свежий, напитанный ароматами цветов воздух. Доверенная вышла первой, приняла фонарь из рук ожидавшей снаружи женщины. Большой, похожий на молочно-белый цветок светильник мерно покачивался на держалке, выглядящей точь-в-точь, как удочка. Может, днем раньше меня это сравнение позабавило бы, но не теперь, когда казалось, что сияющий цветок парит в воздухе. Такая же удочка оказалась в моих руках, и я пошла вслед за Гаримой к иномирному зданию Храма.

Внутри пахло свечным воском, незнакомыми травами, благовониями. Аромат получился сложным, но не тяжелым. Напротив, на душе спокойно стало, светло. Казалось, вот-вот произойдет нечто совершенно чудесное.

Безмолвные прислужницы стояли вдоль главного прохода, держали в раскрытых ладонях на уровне груди маленькие золоченые плошки с маслом. Фитильки в них не тлели. Женщинам не позволялось смотреть на жриц во время ритуала, и я была уверена, что ни одна не нарушит запрет. Поэтому никакие повязки на глаза не нужны.

Гарима прошла мимо прислужниц молча, заняла свое место в пяти шагах от белого кристалла. Я к нему подошла, словно во сне, зачарованная тусклым сиянием. Он изменился, совсем не походил на тот, что я видела несколько дней назад. Ни разноцветных бликов, ни мягкого и радостного света. Лишь скрытая мощь, близость которой стирала мысли, подчиняла чувства. Я все не могла избавиться от ощущения, что тогда, в первый раз, я любовалась кристаллом, а теперь он рассматривал меня. Пристально, изучающе, выжидающе.

Моя правая ладонь на груди, словно сдерживает тревожное сердце. Смотрю в белый туман кристалла. Смотрю и не могу оторваться. Тишина совершенная, свежий аромат трав щекочет чувства. Кажется, кристалл читает меня, будто книгу. Ему нравится то, что он видит.

Волнение уходит, уступает умиротворению. Дышу глубоко, полной грудью. Сердце бьется медленно, ровно. Справа и слева раздаются гулкие хлопки. Будто мое сердце бьется и там. Но я не смотрю по сторонам. Нет ничего важней кристалла.

Из-под моих ног снопом вырывается золотое сияние, обволакивает, обнимает. Я стою на цветке, он вспыхивает с каждым ударом моего сердца. От моего цветка по полу вьются светящиеся плети, соединяются с цветами Абиры и Гаримы. Те тоже сияют, вспыхивают с каждым ударом сердец. Я тоже хлопаю в такт, как и жрицы. Тоже пою незнакомую песнь, слов которой умом не понимаю. Она кажется заклинанием. Мелодия пронизывает меня, связывает с сестрами. По щекам скользят слезы, на губах улыбка. Счастье переполняет меня, напитывает золотым сиянием цветов и белым светом кристалла.

В левой руке ладонь Гаримы, в правой — Абиры. Мы танцуем рядом с кристаллом, и сами похожи на цветок. Голоса сплетаются, дары учатся чувствовать друг друга. И мы разделяем одну радость.

Кристалл зовет, манит. На молочно-белой поверхности вдруг появляются золотые прожилки, как стебли вьющихся растений. Видны листики, тонкие усики. Мы все еще держимся за руки, все еще поем заклинание, поэтому для нас распускаются цветы. По два для каждой, чтобы положить на них ладони.

Кристалл будто напитан полуденным солнцем, он просто дышит теплом и силой. Не порабощает, а приветствует, словно рад мне, как потерянной дочери. Хочется раствориться в нем, стать частью великого волшебства, божественного замысла. Я больше не принадлежу себе. Я — часть прекрасного целого.

Из-под рук Абиры в кристалл, словно пыльца с цветов, летит золотой песок. Он обращается хрупкими бабочками с сияющими крыльями. Я наблюдаю за их танцем, а вижу Абиру. Такой, какая она на самом деле под коконом высокомерия. Ее дар слаб, желание вызывать восхищение велико. Она жаждет поклонения и любит, превозносит себя. Безмерно гордится тем, что стала Передающей. Она трепетна в вере и счастлива быть частью ритуалов. Они — смысл ее жизни. Они делают ее еще более особенной, чем внешняя красота. Абира судит обо всем поверхностно, сплетни — вот предел ее возможностей. Мудрости в ней нет, душевного тепла мало и предназначено оно ближайшим людям. В понимании Абиры, ближайшие — это другие жрицы. И все же она незлой человек. Себялюбивый, неумный, но незлой.

Я вижу ее настоящую, и нет во мне ни неприязни, ни осуждения. Я принимаю ее такой, какая она есть. Ведь она мне сестра.

С ладоней Гаримы к сердцу кристалла устремляются змеи. Они быстры, полнокровны, но не смертоносны. Золотая чешуя блестит и играет узорами, а в них я вижу Доверенную. Гарима прекрасный человек. Она добра, скромна, хорошо образована и выполняет свои обязанности ради богини, ради укрепления ее власти и величия. В этом ее стержень, а не в опьяняющих счастьем ритуалах. И уж точно не преклонении окружающих. Вдумчивая Гарима сострадает, утешает и уменьшает сердечную боль других людей. Ее дар сильный, спокойный, нежный, как объятия матери. Доверенная стесняется своей внешности и старается отвлечь внимание от недостатков украшениями. Она знает, что глупцы посмеиваются над браслетами и цепочками, но сомневается, что умные действительно видят душу за всей этой мишурой.

Я вижу ее доброе сердце и острый ум, ее неуверенность. Кажется, мы знакомы сотни лет. И я принимаю ее такой, какая она есть. Ведь она мне сестра.

От моих ладоней в молочный туман кристалла летят вороны. Крупные, опасные, сдержанные, наблюдательные, внимательные к мелочам. В их крыльях я вижу сцены из жизни в Сосновке. Появление Доверенной. Разговор с приглашенным священником. Картины живые и яркие, но боль от них притупилась. Будто чужой стала. Вороны взмахивают крылами, в блеске перьев рождаются новые образы. В птицах чувствуется мощь куда большая, чем в змеях. Меня это огорчает.

Не знаю, какой меня видят Гарима и Абира. Не знаю, какое у них складывается мнение. Я уверена только в одном. Они примут такой, какая я есть. Потому что я им сестра.

Прекрасный ритуал завершился на рассвете и опустошил нас. Я думала с трудом, но тяжелые, неповоротливые мысли были радостными. Узнав сестер, увидев их без прикрас и наносного блеска, понимая, что сама предстала перед ними такой же открытой, я впервые в жизни не чувствовала себя одинокой и лишней.

Сидя между Гаримой и Абирой, отрешенно глядела на ровный ряд прислужниц. В руках у женщин горели золоченые светильники — фитильки зажглись сами, когда ритуал завершился.

— Осталось только надеть ритуальный браслет, — тихо сказала Доверенная, обнимая меня за плечи. — И можно будет пойти поспать. Император и другие почетные гости приглашены на вечер. Мы успеем отдохнуть.

Она встала, тяжело опершись на скамью, хлопнула в ладоши. Прислужницы, до того стоящие неподвижно, будто статуи, встрепенулись, засуетились. И нескольких минут не прошло, а перед нами оказались большие шкатулки. Богатая резьба, золотая отделка, изображения трех золотых цветов, сплетенных в венок. Прислужница с поклоном подала одну шкатулку Доверенной. Под тяжелой крышкой на черной шелковой подушке лежали золотые змеи. Их чешуйки ловили свет, поблескивали, от этого казалось, что змеи дышат, глядя на мир миндалевидными карими глазами. Гарима почти коснулась левой ладонью матовой поверхности кристалла, а пальцами правой почти дотронулась до гладкой головки самой большой змеи.

— Я надеваю браслет, чтобы служить великой Маар и чтить законы богов. Не мне судить, а только им. Не я решаю, а боги через меня.

Едва она договорила, золотые змеи зашевелились и в считанные мгновения оплели руку Гаримы до локтя. При этом самая большая обвила соединенные указательный и средний пальцы, улеглась на тыльную поверхность кисти.

Потом прислужница поднесла шкатулку Передающей. Я не удивилась, увидев под крышкой бабочек, мягко и едва уловимо шевелящих крыльями. В их кружевные рисунки тоже были вставлены коричневые прозрачные камни. Абира произнесла те же слова, что и Доверенная. Бабочки вспорхнули и облепили точеную руку женщины. По примеру Гаримы положив ладонь на грудь, Передающая отступила.

Прислужница поднесла мне шкатулку. Коснувшись крышки пальцами, я надолго замерла, пытаясь утихомирить разбушевавшееся сердце. Волновалась безмерно, тщетно повторяла себе утешающие слова. В конце концов решила, что промедление только усиливает мою тревогу, и открыла шкатулку. Там лежали золотые перья и голова длинноклювой птицы. Мне казалось, она неотрывно смотрит на меня, следит за каждым движением.

Голос дрожал, когда я произносила те же слова, что Доверенная и Передающая до меня. А не отдернуть руку, когда золотые перья поднялись в воздух, оказалось очень сложно. Птичья голова устроилась на указательном и среднем пальце, так, будто они были частью ее клюва. Но все же острый и опасный на вид клюв удлинял мою руку на полпальца, не меньше. Теплые перья разных птиц мягко обхватили предплечье, поблескивали золотом и незнакомыми коричневыми камнями. Одно перо было особенно большим и напоминало глаз, в середине которого сидел очень крупный круглый камень.

Несмотря на обилие золота, деталей, камней, браслет на руке почти не ощущался. Я чувствовала тепло, но не тяжесть.

Сестры подошли ближе. Мы втроем стояли напротив кристалла, смотрели в его ласково поблескивающее туманное сердце и читали молитву на незнакомом мне языке.

Ее отзвук постепенно затих где-то в Храме. Я чувствовала себя хорошо и спокойно, ласково поглаживала красивые перышки на запястье.

— Мы наденем браслеты сегодня вечером, — тихо сказала Гарима. — Перед множеством приглашенных. Они должны видеть, какой символ носит новая Забирающая Ратави.

— А какой это символ? — насторожилась я.

— Возрождения, — пояснила Гарима. — И дар твой очень силен, это тоже видно по браслету. Великая была щедра к тебе и к Ратави.

Я промолчала. Не стала говорить, что тяготилась даром.

Доверенная подошла к прислужнице, державшей раскрытую шкатулку, коснулась кончиками пальцев темной ткани. Змеи соскользнули с ее руки, свились клубком. В это время хрупкие бабочки Передающей перелетели в свою шкатулку. Абира расставалась с ними нехотя, это отчетливо виделось по лицу. Меня же птица пугала. Казалось, она смотрит на меня огромными карими глазами и чего-то ждет. Поэтому я обрадовалась, когда перья, будто осенние листья, с шорохом ссыпались в шкатулку.

— Нужно выспаться до праздника, — провожая взглядом прислужниц, уносящих шкатулки, обронила Абира. Она помолчала, потом будто встряхнулась и продолжила веселей. — Уже через несколько часов здесь соберется столько людей. Император с супругой, министры, принц, вельможи, купцы…

Она предвкушала вечерний праздник. Неудивительно, ведь Абира наслаждалась вниманием, жаждала его. Я, оглядев Храм, представив себе множество незнакомых людей, испугалась и смутилась. Ведь все они будут смотреть на меня, на мой браслет. Захотят со мной разговаривать, познакомиться.

— Если праздник в мою честь, я ведь могу сама пригласить гостя? — я с надеждой посмотрела на Гариму.

— Ты о господине Мирсе? — с улыбкой уточнила она.

Я кивнула.

— Мы уже пригласили его, — ее голос звучал тепло и мягко, а выражение глаз было ласковым. — Подумали, тебе будет приятно его видеть.

Я порывисто обняла Доверенную. Ее забота поражала сердечностью, искренностью. Мне хотелось сделать что-то особенное и для Гаримы, понимавшей меня так хорошо. Она погладила меня по плечу, поцеловала в лоб.

— Ты справишься со всем. Я в этом совершенно уверена, сестра, — подбодрила Доверенная. — Главное, не забывай, что это не они придут оценить тебя, а ты соблаговолишь встретиться с ними.

— “Соблаговолишь”… - я усмехнулась, головой покачала. — Слово-то какое…

— Жрицы нисходят к общению с обыкновенными людьми, — вмешалась Абира. — Ты это вскоре поймешь.

Припомнилось, как Передающая разговаривала с господином Мирсом. Стало противно, неприятие душу оцарапало. Я от всего сердца понадеялась, что словами “нисходит” и “соблаговолила” никогда не будут описывать меня.

— Прежде, чем мы разойдемся по спальням, нужно еще кое-что обсудить, — спохватилась Гарима. — Пойдемте ко мне.

Она мягко держала меня за руку, отчего-то казалось, что сестра тревожилась, а разговор ждал неприятный. Абира удивленно приподняла красивые брови, кивнула.

В комнатах Гаримы очень знакомо пахло смесью пряных трав. В четырех углах гостиной стояли курильницы, каждая со своим благовонием. Их дымок смешивался, и общий аромат получался легким, сладковатым и древесным. В этой комнате хотелось сидеть часами. Подложив под спину подушку, я уютно устроилась на диване и вспомнила, где уже слышала такой запах. В лавке торговца жемчугом. Видимо, он пользовался ароматическими травами, чтобы покупатели задерживались у него подольше.

— Я не буду тянуть, перейду сразу к делу, — тон Гарима, севшая рядом со мной, взяла деловой. — Не узнав, какой силы твой дар, заводить этот разговор было бессмысленно. Еще ты, несомненно, понимаешь, что из-за убийства Его Высочества твой первый ритуал правосудия состоится довольно скоро.

Я кивнула. Отлично осознавала причины, по которым Император торопи жриц с обрядом посвящения.

— Дары жриц великой Маар разнятся по силе, — ровным голосом продолжала Гарима. — Слабый дар позволяет жрице чувствовать магию кристалла, ощущать душу и деяния осужденного во время ритуала. Направлять ее так, чтобы ритуал прошел правильно. Таких жриц называют Чувствующими. Дар такой силы у Абиры.

— Поэтому бабочки казались хрупкими? — спросила я.

— Поэтому, — подтвердила Гарима. — И ритуальных камней чуть меньше, чем в других случаях.

Она бросила короткий взгляд на Передающую, я тоже осторожно в ту сторону глянула. Стало понятно, почему Гарима так вдумчиво подбирала слова и даже несколько лукавила. Абиру задевало упоминание слабости ее дара. И, щадя ее чувства, Доверенная предпочитала не подчеркивать, что ритуальные камни в бабочках были совсем мелкими.

— Следующие по силе — Видящие, — продолжила Гарима тем же спокойным деловым тоном. — Магия кристалла во время ритуала и вне его ощущается четко, видны душевные порывы людей. При должном уровне владения даром можно на других даже влиять. Видящие не только ощущают душу осужденного во время ритуала, но и видят, что он совершил. Будто присутствовали на месте преступления. Дар такой силы у меня.

Я надеялась, что она все же меня причислит к Видящим. Стать еще одним исключением, оказаться обладательницей наиболее сильного дара не хотелось. А название меня и вовсе напугало.

— Проживающие, — голос Доверенной прозвучал похоронным колоколом. — Это сильнейшие дары. Магия кристалла ощущается постоянно и четко. Такая жрица может временами даже читать мысли, настолько ясно она видит души людей. Проживающие не просто видят преступление, но во время ритуала будто сами становятся преступником. Видят его глазами, ощущают его кожей, полностью проникают в его мысли.

Она роняла фразы холодно и сухо, от этого мое сердце колотилось быстрей, а пальцы дрожали. Я вцепилась в небольшую подушечку, отвела глаза. Надеялась так скрыть волнение.

— Такой по силе дар у тебя, — бесстрастная Гарима огласила приговор. Но я еще не готова была с ним смириться.

— Я ведь не могу читать мысли. И вообще плохо вижу души людей. Не то что ты! — я пробовала защищаться, отказаться от определенной мне судьбы. Хоть и чувствовала, что борьба бесполезна. — Может, ты ошибаешься!

— Нет, не ошибаюсь, — она покачала головой, положила ладонь на мои побелевшие от напряжения пальцы. — И я точно знаю, что дар будет развиваться после посвящения. Мехенди долго сковывали его, но со временем ты будешь читать сердца людей так же легко, как свое.

— Я не хочу проживать жизни преступников! — по щекам покатились слезы, а голос сорвался. — Как можно ослабить дар?

Абира недоуменно покачала головой и промолчала.

— Никак, — твердо ответила Гарима. — Но тебе не стоит из-за этого волноваться. Во время ритуалов ты будешь в трансе. Когда он закончится, подробности выветрятся из памяти, ты будешь помнить только общую картину. И то смутно.

Она ободряюще погладила меня по плечу.

— Тебе не следует бояться дара. Дар — это благословение, — ее голос звучал мягко и торжественно. — Жители Сосновки отравили его для тебя, и я уверена, что великая Маар еще накажет их за то, что превратили дар в проклятие. Но ты скоро поймешь, какова истинная ценность дара. Все станет на свои места. Пока просто постарайся свыкнуться. Я рассказала о силах даров сейчас, чтобы ритуал не напугал тебя.

Кивнув, я смахнула слезы. Сетовать не судьбу, жаловаться на силу дара в присутствии двух искренне верующих жриц, гордых своим предназначением, было глупо.

В Храме было многолюдно и тихо. Стоя рядом с сестрами у кристалла, я старалась не показывать волнения и страха трем сотням собравшихся людей. Их взгляды были обращены на меня. Я чувствовала, что от меня ждут чего-то особенного, волшебного. Что на меня возлагают надежды.

Гарима первой произнесла ключевую фразу, едва касаясь ладонью мягко сияющего кристалла. Змеи проворно скользнули ей на руку, любовно обвили ее. Мой голос прозвучал робко и сипло. Не думаю, что эти слова вообще услышал кто-нибудь кроме сестер и прислужницы, держащей шкатулку. Моя рука стала длинноклювой птицей с теплым золотым оперением. Я прижала ее к груди, как и Гарима. Передающая произнесла клятву ясно и громко, так, что слышно было в самых дальних уголках зала. Легкие бабочки вспорхнули и, трепеща крыльями, расселись на руке Абиры.

Мы стояли у кристалла, прижимая руки с браслетами к груди. За спинами ровным молочным светом сиял кристалл, питающий нас, читающий наши сердца. Собравшиеся в зале пели молитву на незнакомом мне языке. Пусть умом я слов не понимала, но душа откликалась на каждый звук. Я знала, что люди благодарят Маар.

Опять я чувствовала себя частью чего-то великого, неподвластного времени, недоступного пониманию простого смертного.

Когда молитва закончилась, мы с сестрами сняли браслеты. Я отрешенно смотрела на ворох золотых перьев, любовалась таинственным блеском ритуальных камней. Необычное ощущение пустоты смешивалось со страхом и обреченностью. Я знала, что следующий раз надену птичий браслет ради того, чтобы забрать душу убийцы принца.

Вечерний праздник вспоминался круговертью множества лиц. Из более полусотни новых знакомых в память запала только императорская семья. Правитель носил траур, как и его молодая жена, приходившаяся убитому принцу мачехой. Она и единоутробная сестра погибшего носили белые тонкие платки, полностью повторявшие прически и охватывавшие косы. Как потом объяснила Гарима, такие платки символизировали поседевшие от горя волосы.

Император, вне всяких сомнений, расспросил обо мне господина Мирса. Потому что Правитель не удивлялся моим смущению и растерянности. Я привыкла глаза прятать, молчать и в разговоры не вмешиваться. Поэтому желание людей беседовать именно со мной и ловить мой взгляд удивляло безмерно. К счастью, Император не говорил о ритуалах и не упомянул ни траур по сыну, ни близящийся суд над убийцей. Лишь сказал, что я, как и другие жрицы, всегда буду желанной гостьей во дворце как на праздниках, так и на советах.

Я отвечала вежливо, немногословно не только Императору, но и другим людям, стремившимся к знакомству. К счастью, от меня не требовалось даже запоминать их имена. Главам богатых родов, министрам, купцам и прочим хватало коротких разговоров и заверений, что встреча мне приятна. Единственным человеком, которому я действительно обрадовалась, был господин Мирс. Не оттого, что уже знала его. Но и потому, что он видел во мне семнадцатилетнюю Лаиссу, а не только сиятельную Забирающую великой Маар.

Как и к другим гостям, я подошла к нему сама. Он мне обрадовался, теплая улыбка украсила его лицо. К сожалению, мы разговаривали очень мало. Я замечала, что к нашей беседе прислушивались. А многие высокопоставленные гости и вовсе отнеслись к нашему разговору с толикой ревности, о чем наблюдательный господин Мирс мне и шепнул. Я удивилась, спросила, откуда мысли такие.

— Я всего лишь начальник дворцовой охраны, госпожа Лаисса, — улыбнулся он. — А вы общаетесь со мной почти так же долго, как с первым советником Императора. Мне не по чину такой продолжительный разговор с вами.

— Вы же говорили, что я ничего никому не должна пояснять, — я недоуменно нахмурилась.

— Верно, говорил, — согласился он. — Но сегодня особенный вечер. Разговор с вами — проявление благодати великой Маар. Не показывайте никому особенного расположения. Хотя бы сегодня. Пока не разберетесь в политических течениях столицы и страны. Знать очень внимательно следит за настроением Императора и его семьи, но и благоволение жриц не менее драгоценно.

Я вздохнула, поблагодарила за совет и пожелала господину Мирсу приятного вечера. Не успела отойти от статного воина и на три шага, как ко мне сразу двое мужчин подошли. Оба тарийца явно ждали, когда я закончу предыдущий разговор. Оба были напористы и явно соперничали, соревновались в красноречии. С каждой минутой их фразы становились все более запутанными и вычурными. Я честно вслушивалась, ловила нить. Сложная задача, потому что мужчины часто друг друга перебивали. Глянула в сторону воина. Он наблюдал за этой беседой и, встретившись со мной взглядом, ободряюще улыбнулся.

В числе новых знакомых оказались и послы. Невысокий, но очень крепкий на вид сарех глядел на меня оценивающе, рассматривал внимательно.

— Никогда бы не подумал, что Забирающей Маар станет едва ли не моя соплеменница! — голос у него был низкий, гулкий. Широкоплечий мужчина покрутил длинный русый ус, усмехнулся. — Я думал, это шутка такая, когда сказали, что Забирающая из северной провинции. А тут… Прямо глаз радуется! Северянка, да еще такая красивая!

Господин Далибор говорил мне лестные слова. Прямолинейные и громогласные. Я сдержанно благодарила и чувствовала, как краснею. Потому что казалось, светловолосый сарех умеет невозможное — ощупывать взглядом.

Посол даркези, высокий и худой лысеющий мужчина, был менее словоохотлив, но стремился мне понравиться. Господину Квирингу это удалось лучше, чем раздевающему меня глазами сареху. И все же обоих, таких непохожих послов роднило то, что они не верили в Маар, а лишь отдавали дань вежливости. У них были свои боги. Во мне послы видели простую смертную женщину, чем сильно отличались от тарийцев.

Это действовало отрезвляюще. Как глоток ключевой воды, когда в голове мутится от жары.

Во множестве людей я давно потерялась, но следовала совету господина Мирса и старалась всем уделять одинаковое время. Наверное, поэтому праздник так утомил. К концу вечера я уже валилась с ног, не запоминала лиц и обрадовалась, когда торжество закончилось.