Железный Ворон

Глава 9

Я проигнорировал слова черноволосого парня. Его язвительный тон и вызывающая скука сразу настроили меня на оборонительный лад. Вступать с ним в перепалку, не зная, кто он и что здесь происходит, было бы глупо.

Вместо этого я сделал шаг к Степану Игнатьевичу и, чуть отведя его в сторону, понизил голос до шёпота. Моё лицо, я был уверен, выражало растерянность.

— Лекарь Матвеев, скажите… это вообще кто? Я совсем его не помню.

Степан Игнатьевич едва заметно вздохнул.

— Это княжич Дамиан Одоевский, — так же тихо ответил он. — Его род — один из древнейших. Он находится здесь… по схожим с вашими причинам. Под защитой ректора. Не обращайте на него внимания. Он со всеми так разговаривает.

Черноволосый — Одоевский — лениво наблюдал за нашим перешёптыванием, и в уголке его губ играла слабая, насмешливая улыбка.

— Ну-ну, Матвеев, не шепчитесь, — протянул он со своего кресла. — Я не кусаюсь. По крайней мере, не без веской причины. Итак, Воронцов, — он перевёл свой скучающий взгляд на меня, — я повторю вопрос. Какова причина твоего занесения в Красную книгу? Покушение? Неудачный ритуал? Или просто надоел своему папочке? Последнее я бы понял.

Степан Игнатьевич бросил на Одоевского строгий, предупреждающий взгляд.

— Княжич Одоевский, я бы попросил вас проявить сдержанность. Княжич Воронцов пережил тяжёлую ночь.

— О, я в этом не сомневаюсь, — лениво отмахнулся Дамиан. — У всех, кто сюда попадает, ночи тяжёлые. Это, можно сказать, вступительный экзамен в нашу весёлую компанию.

Он уставился прямо на меня, и его скучающий взгляд на мгновение стал острым и пронзительным, словно он пытался заглянуть мне под кожу.

— Так что, Воронцов? Язык проглотил? Или ты из тех, кто предпочитает молчать и строить из себя загадочную жертву?

Он ждал ответа. Его провокация была прямой и неприкрытой. Лекарь рядом со мной напрягся, готовый вмешаться.

Слова Одоевского были как соль на свежую рану. Вся усталость и страх мгновенно сменились глухим раздражением. Я устал быть жертвой. Я устал быть мальчиком для битья.

Я отстранился от лекаря и сделал шаг вперёд, к креслу, в котором развалился Дамиан.

— Так, слушай, как там тебя… Дамиан? — я намеренно произнёс его имя с ноткой пренебрежения. — Это вообще что за имя такое? Взял себе творческий псевдоним, чтобы выделиться из серой массы и прослыть умником?

Я остановился в паре метров от него, глядя на него сверху вниз.

— Предупреждаю один раз. Веди себя со мной попроще. Договорились?

Тишина в гостиной стала почти осязаемой. Степан Игнатьевич за моей спиной замер, очевидно, не ожидая от меня такой прямой агрессии.

Дамиан Одоевский не вскочил. Он не изменился в лице. Но что-то в нём переменилось. Скука в его глазах исчезла, уступив место живому, холодному интересу. Он медленно, почти лениво, снял ногу с ноги и чуть подался вперёд.

— Ого, — протянул он тихо, и в его голосе больше не было насмешки, а была… оценка. Словно хищник, встретивший другого хищника. — А в тебе есть огонь, Воронцов. Я уж думал, ещё один унылый аристократ, который умеет только плакать по ночам в подушку.

Он усмехнулся, но на этот раз усмешка была другой. Не издевательской, а скорее… одобрительной.

— Ладно. Принято. Ты не любишь прелюдий. Я тоже. Будем «попроще».

Он снова откинулся на спинку кресла, но теперь вся его поза говорила о внимании, а не о скуке.

— Моё имя не псевдоним. Оно настоящее. А вот на вопрос ты так и не ответил. Я спросил, что ты здесь делаешь?

В этот момент третья, до этого закрытая, дверь открылась, и из неё вышла девушка. Она была невысокого роста, с копной огненно-рыжих, вьющихся волос, собранных в небрежный хвост. Её лицо было усыпано веснушками, а зелёные глаза смотрели с живым, любопытным выражением. Она была одета в простую холщовую рубаху, перепачканную чем-то похожим на глину, и рабочие штаны.

— Опять вы с утра пораньше собачитесь, — произнесла она с лёгкой укоризной в голосе, вытирая руки тряпкой. — Дамиан, ты не мог бы хотя бы день не задирать новичков?

Она увидела меня и улыбнулась. Широко и открыто.

— Привет! Я Лина. Не обращай на него внимания, он просто язва. Добро пожаловать в нашу тюрьму для особо одарённых.

Появление девушки было как вспышка света в сумрачной комнате. Ух ты, какая огненная, — была моя первая, абсолютно неконтролируемая мысль. И тело Алексея Воронцова тут же откликнулось на неё приливом тепла и внезапным учащённым сердцебиением. Гормоны. Я уже и забыл, каково это.

А следом пришла растерянность. Давненько я не общался с такими… яркими и открытыми девушками. Да что уж там, наверное, никогда. В этом было сложно признаться даже самому себе. Моя прошлая жизнь была лишена таких красок.

Я усилием воли отогнал смущение. Нужно было что-то ответить.

— Лина? Очень приятно… — я чуть было не брякнул «Петя», но вовремя прикусил язык. — … Алексей. Алексей Воронцов.

Я постарался, чтобы мой голос звучал уверенно.

— А по поводу Дамиана… — Дамиан, ну не могу просто… вот имечко-то парню выбрали, — пронеслось в голове. — С Дамианом мы, кажется, уже поладили.

С этими словами я бросил на черноволосого парня быстрый взгляд и дерзко подмигнул. Дамиан в ответ лишь криво усмехнулся, но ничего не сказал.

Затем я повернулся обратно к Лине и, сделав шаг к ней, протянул руку для рукопожатия. Это был жест из моего мира, жест равных.

Лина на мгновение удивлённо посмотрела на мою протянутую руку, затем её лицо снова озарилось улыбкой. Она крепко, без всякого жеманства, пожала мою руку. Её ладонь была тёплой и немного шершавой от работы.

— Рада знакомству, Алексей Воронцов. Надеюсь, ты не такой зануда, как некоторые, — она весело стрельнула глазами в сторону Дамиана.

— Господа, — вмешался в нашу зарождающуюся беседу Степан Игнатьевич, его тон был строгим, но в нём слышалось и облегчение от того, что конфликт исчерпан. — Княжич, вам нужно отдохнуть. Княжна Полонская, — обратился он к Лине, — не отвлекайте его.

— Княжна? — переспросил я, удивлённо глядя на девушку в перепачканной робе.

— Ой, да бросьте вы, лекарь, — отмахнулась Лина. — Мы тут все князья да княжны. Звучит только пафосно. А по сути — просто заключённые с хорошей родословной.

В этот момент на низком столике в центре комнаты что-то тихо звякнуло. Я обернулся. Пустой до этого столик теперь был накрыт к завтраку. На нём стоял кувшин с соком, тарелка с горячими пирожками, от которых шёл восхитительный запах, мёд и какие-то фрукты. Еда просто появилась из ниоткуда.

— О, завтрак! — обрадовалась Лина. — Наконец-то! А то я с утра в своей мастерской, проголодалась как химера.

Она без всяких церемоний подошла к столу, плюхнулась прямо на ковёр, поджав под себя ноги, и схватила самый румяный пирожок.

— Ну, чего стоите? Налетай! Здесь с этикетом не парятся, ректора рядом нет.

Дамиан тоже поднялся со своего кресла и не спеша подошёл к столу, взяв себе какой-то фрукт. Степан Игнатьевич тяжело вздохнул, понимая, что его призывы к отдыху проигнорированы.

Запах еды сводил с ума, а открытость Лины подкупала. Но сейчас были вещи поважнее пирожков и знакомств. Я должен был использовать эту последнюю возможность поговорить с лекарем наедине, пока он не ушёл.

Я повернулся к Степану Игнатьевичу и, снова понизив голос до шёпота, сказал, глядя ему в глаза:

— Лекарь Матвеев… вы это… не держите на меня обиды. Я там вспылил немного, в кабинете у этого… начальника. Всякое бывает. Вы, в общем-то, хороший человек. Видно.

Он кивнул, принимая мои неуклюжие извинения.

— Вы… — я запнулся, подбирая слова, — … может быть, сможете заходить сюда и сообщать важные новости? Ну, что там происходит вообще? Как идёт допрос, расследование…

Я сделал паузу, понимая, что прошу его о многом. О том, что может быть нарушением субординации или даже опасным для него самого.

— И… ещё… надолго я здесь? Как вам кажется? И что мне вообще здесь делать-то, а?

Мои вопросы были прямыми и полными отчаяния. Я искал хоть какой-то островок определённости в этом океане хаоса.

Степан Игнатьевич посмотрел через моё плечо на Лину и Дамиана, которые уже завтракали, а затем снова на меня. Его лицо было серьёзным.

— Обид я не держу, княжич. Ваш гнев был понятен, хоть и безрассуден, — ответил он так же тихо. — Что до новостей… Я буду сообщать вам всё, что мне будет позволено сообщить. Но не ждите многого. Ректор Разумовский не из тех, кто делится информацией.

Он перевёл дух.

— Надолго ли вы здесь? Боюсь, что да. По крайней мере, до тех пор, пока заказчик покушения не будет найден и обезврежен. Это может занять недели. Или месяцы.

При слове «месяцы» у меня внутри всё похолодело.

— Что вам делать? — он на мгновение задумался. — Ректор был прав в одном. Используйте это время. Тренируйтесь. Оттачивайте свой дар. Ваша сила — ваше единственное настоящее оружие и единственная гарантия выживания. В библиотеке есть всё необходимое. И… — он чуть помедлил, — … постарайтесь найти общий язык с ними. — Он кивнул в сторону Дамиана и Лины. — Вы в одной лодке. Иногда это важнее, чем любая магия.

Он положил мне на плечо свою тяжёлую ладонь.

— Мне пора идти. Я зайду завтра утром для осмотра. Поешьте. Вам нужны силы.

С этими словами он развернулся и пошёл к порталу. Пройдя сквозь него, он исчез, и туманная завеса за ним растаяла, снова превратившись в глухую стену.

Я остался один. Наедине с двумя незнакомцами, завтраком и словами лекаря, которые несли в себе столько же надежды, сколько и безысходности.

Лина, дожевав пирожок, посмотрела на меня.

— Ну что, Алексей Воронцов, лекарь сбежал. Теперь ты в нашем полном распоряжении. Садись, ешь. И рассказывай. За что всё-таки тебя сюда сослали?

Дамиан молча откусил кусок от своего фрукта, но я чувствовал на себе его внимательный, выжидающий взгляд. Они оба ждали ответа.

Заказчик будет найден и обезврежен. Ага, как же. Мысль была полна сарказма. Мой отец. Глава Великого Рода. Слабо верится, что его кто-то «обезвредит». Ладно… нужно жить дальше, как моя матушка всегда говорила.

Эта простая фраза из прошлой жизни, слова моей мамы, почему-то придали сил. Нужно было адаптироваться.

— Да, да, щас я… — пробормотал я, отряхиваясь от мрачных мыслей, и подошёл к столику.

Я не стал садиться в кресло, а, подражая Лине, опустился прямо на мягкий ковёр, скрестив ноги.

— Мы прям по-японски, — сказал я с лёгкой усмешкой, взяв с тарелки пирожок.

Он был горячим. Запахло печёным тестом и какой-то мясной начинкой с травами. Я откусил кусок и понял, что умираю от голода. Это была самая вкусная еда, которую я пробовал за… всю свою новую жизнь.

Лина рассмеялась.

— По-каковски? Не знаю, что это, но на полу удобнее. Так ближе к еде!

Дамиан окинул меня своим обычным скучающим взглядом, но в нём, как мне показалось, промелькнуло любопытство. Моё поведение явно выбивалось из привычных ему аристократических рамок.

Я дожевал первый кусок и запил его соком из кувшина. Сок был прохладным, кисло-сладким, похожим на клюквенный морс.

— Так вот, — не унималась Лина. — Ты так и не ответил. Почему ты здесь?

Я снова откусил от пирожка, давая себе несколько секунд на раздумье. Говорить правду о покушении, заказанном отцом? Этим двоим? Я их совсем не знаю. Нет. Это слишком опасно. Нужно что-то… нейтральное. Что-то, что объяснит моё появление здесь, но не раскроет всех карт. Инструкция ректора — «покушение со стороны неизвестных» — была идеальным вариантом.

Я проглотил кусок и посмотрел сначала на Лину, потом на Дамиана.

— Всё просто. Прошлой ночью ко мне в палату в лазарете вломились двое. Хотели прирезать.

Я сказал это максимально будничным тоном, словно рассказывал о плохой погоде.

Лина, которая как раз тянулась за вторым пирожком, замерла. Её весёлое лицо стало серьёзным.

— В лазарете? — переспросила она. — В Северном Крыле? Это же самое охраняемое место…

Дамиан перестал жевать свой фрукт. Его скучающая маска треснула. Он отложил недоеденный плод и посмотрел на меня в упор. В его тёмных глазах больше не было ни скуки, ни насмешки. Только холодный, анализирующий интерес.

— Двое? — спросил он тихо, и его голос был абсолютно серьёзным. — И что дальше? Что с ними стало? Ты позвал на помощь? Прибежала стража?

Оба они смотрели на меня, ожидая продолжения. Мой короткий, будничный рассказ произвёл на них гораздо большее впечатление, чем я ожидал. Похоже, покушение в стенах Академии — это даже по местным меркам что-то из ряда вон выходящее.

Я взял ещё один пирожок. Надо было пользоваться моментом.

— Да, двое, двое, — подтвердил я, стараясь сохранить тот же будничный тон. — Ага, как же… успел бы я позвать на помощь в такой ситуации. До них было два метра. И у каждого по ножу.

Я откусил от пирожка, прожевал, давая им прочувствовать момент.

— Пришлось действовать. Наша сила — в кулаках.

И снова захотелось рассказать про КМС, про годы в ринге, но я сдержался. Не время.

Я пожал плечами, словно рассказывал о чём-то совершенно обыденном.

— Смог каким-то чудом нацепить на себя «Кокон», а потом апперкотом одному в челюсть саданул, а второму руку сломал. Как-то так.

Я закончил и спокойно запил всё соком.

Лина смотрела на меня во все глаза, её рот был слегка приоткрыт. Весёлая болтушка на мгновение потеряла дар речи.

— Ап-пер-котом? — по слогам повторила она незнакомое слово. — И… руку сломал? Просто… руками?

Но Дамиан Одоевский смотрел на меня совершенно иначе. Он не обратил внимания на незнакомые слова. Его интересовало другое.

— Ты сплёл «Кокон»? — переспросил он, и в его голосе впервые прозвучало откровенное недоверие. — Ты. Алексей Воронцов. Сплёл «Кокон» под давлением, в бою, после эфирного истощения? Тот самый Воронцов, который на прошлой неделе не смог удержать простейшую «Чешую» на тренировке с эмулятором?

Он прищурился, и его взгляд стал колючим.

— Врёшь.

Обвинение было прямым, как удар клинка.

— Он не врёт, — раздался вдруг тихий, но уверенный голос Лины.

Я удивлённо посмотрел на неё. Дамиан тоже перевёл на неё свой недоверчивый взгляд.

— Он не врёт, — повторила она, глядя не на меня, а на Дамиана. — Я чувствую его эфирное поле. Оно… странное. Перевозбуждённое, как у нас с тобой после ритуала, но при этом стабильное в своей основе. Как будто его полностью пересобрали. И в нём есть остаточный след от очень мощного, очень правильного плетения «Коко-о-она», — она запнулась на последнем слове, глядя на меня с изумлением и… восторгом. — Ого! Да ты… ты и правда это сделал!

Она смотрела на меня так, будто я был самым удивительным магическим артефактом, который она когда-либо видела.

Дамиан молчал. Он снова уставился на меня, но теперь в его взгляде смешались недоверие, расчёт и тень… уважения? Он явно пытался сопоставить то, что он знал обо мне, с тем, что говорила Лина. И эти две картины никак не сходились.

Я слушал их, и усмешка сама собой появилась на моём лице. Я откинулся назад, опираясь на руку, и демонстративно расслабился. Их шок и недоверие были лучшей похвалой.

— Ну да, ты всё правильно говоришь, Рыжая! — сказал я, глядя на Лину с дружелюбной наглостью. — Я сам не понял, как это получилось! Просто… как будто инстинкт сработал, вот и всё!

Я перевёл взгляд на Дамиана, который всё ещё буравил меня взглядом, и пожал плечами.

— Ректор сказал, у меня «пробудился дар» после того, как меня чуть не отправили к праотцам на дуэли. Так что… — я снова посмотрел на Лину и подмигнул ей, — … жизнь, кажется, налаживается.

Лина в ответ на мою дерзость не смутилась, а только рассмеялась.

— «Рыжая»? Ну, знаешь ли, Воронцов! А ты не так прост, как кажешься! Пробудился дар, значит? Обожаю такие истории!

Дамиан всё ещё молчал. Он взял со стола ещё один фрукт и принялся задумчиво его вертеть в пальцах. Моё объяснение — то же самое, что я дал ректору, — было единственным, которое хоть как-то могло всё объяснить. И, похоже, он был вынужден его принять, хотя и с трудом.

— Значит, теперь нас тут трое, — произнёс он наконец тихо, скорее для себя, чем для нас. — Три сломанные игрушки Великих Родов, которые оказались слишком ценными, чтобы их выбрасывать.

Его слова снова окунули атмосферу в холод.

— «Сломанные игрушки»? — переспросила Лина, её весёлость тут же улетучилась. — Дамиан, прекрати свою драму. Мы не игрушки.

— Правда? — он криво усмехнулся, глядя на неё. — Тебя держат здесь, потому что твой дар к артефакторике нестабилен и ты чуть не взорвала половину Южного Крыла, создавая свою очередную «гениальную» безделушку. Тебя бы отправили в изолятор для опасных магов, но твоя фамилия спасла тебя.

Затем он перевёл свой холодный взгляд на меня.

— Тебя, Воронцов, держат здесь, потому что твой папаша решил поиграть с тобой в русскую рулетку, а ректор решил, что такой ценный актив лучше придержать у себя.

И, наконец, он с отвращением посмотрел на свои собственные руки.

— А меня держат здесь, потому что я… — он запнулся, и на его лице впервые промелькнула настоящая, неприкрытая боль. — … потому что я сделал то, что сделал. И мой Род решил, что будет лучше, если я тихо исчезну из поля зрения.

Он замолчал, и в его словах повисла такая безысходность, что даже пирожок в моей руке показался безвкусным. Стало ясно, что у каждого в этой золотой клетке есть своя мрачная история.