Слова лекаря эхом отдавались в голове. «Завтра утром мы повторим…», «Для Проверки вашей техники будет достаточно…».
Послезавтра… Эта дата больше не казалась смертным приговором. Она стала… вызовом. Целью. У меня был шанс. Нужно только ещё немного времени, чтобы поднатореть в этом как следует. Ещё один день…
Но эта мысль тонула в волне всепоглощающей усталости. Адреналин от успеха схлынул, оставив после себя гулкую пустоту. Я вдруг почувствовал, насколько сильно вымотан. Каждая мышца в теле ныла. Веки налились свинцом, их было тяжело держать открытыми. Голова была тяжёлой, как будто её набили мокрой ватой.
Желание просто лечь, закрыть глаза и отключиться стало нестерпимым.
Не дожидаясь ужина, не думая больше ни о чём, я сделал то, чего требовало моё тело. Я завалился на бок, прямо в одежде, подтянул колени к груди и свернулся калачиком. Колючая простыня уже не казалась такой уж неудобной.
Глаза закрылись сами собой. На мгновение перед ними ещё промелькнули образы уходящего дня: холодный взгляд нянюшки Агриппины, величественные башни Академии, светящиеся плетения лекаря Матвеева — зелёное, серебряное, золотое…
А потом всё утонуло в темноте. Я провалился в глубокий, тяжёлый сон без сновидений.
…
Пробуждение было резким. Меня вырвал из небытия громкий лязг металла.
Я рывком сел на кровати, инстинктивно принимая боевую стойку, насколько это было возможно в сидячем положении. Сердце колотилось где-то в горле. В комнате было темно, лишь тусклый ночной свет лился из окна. Магический шар под потолком не горел.
Дверь в палату была распахнута настежь. На полу, у порога, валялся поднос с опрокинутой посудой — очевидно, тот самый ужин, который я проспал. А в дверном проёме стояли две тени.
Две высокие человеческие фигуры в тёмных плащах с глубокими капюшонами, скрывающими лица. Они стояли неподвижно, и от них веяло холодом и угрозой. Это были не лекари и не студенты.
Один из них сделал шаг внутрь. В его руке что-то блеснуло в лунном свете. Короткий, широкий клинок, похожий на стилет.
— Княжич Воронцов? — голос был низким, шипящим, как будто его обладатель давно не говорил на человеческом языке. — Ваш отец передавал привет. Он считает, что позор лучше смывать не на экзаменах, а кровью.
Второй незнакомец остался в дверях, блокируя путь к отступлению. Тот, что с клинком, медленно, хищно, начал двигаться ко мне.
У меня не было оружия. Я был слаб после целого дня тренировок. Лекарь Матвеев ушёл. Никто не придёт на помощь.
Я был в диком, первобытном ужасе. Мозг отказывался обрабатывать происходящее. Отец? Убийцы? Кровь? Это был не дурной сон, это была реальность, холодная и острая, как клинок в руке незнакомца.
Но пока мой разум, разум Пети Сальникова, паниковал и кричал «Что, чёрт возьми, происходит⁈», тело, тело Алексея Воронцова, отреагировало само.
Инстинкт. Память тела, о которой говорил лекарь.
У меня не было времени думать, не было времени на пошаговое плетение. В момент смертельной опасности, когда тень с клинком сделала второй шаг ко мне, во мне что-то щёлкнуло. Вся сложная конструкция «Кокона», которую я так мучительно осваивал, вдруг вспыхнула в сознании единым, цельным образом. Не чертежом, а готовым изделием.
Я вскинул руки перед собой.
— Подождите! Подождите! — голос сорвался от ужаса. — Это какая-то ошибка, давайте поговорим!
И в то же мгновение, когда слова сорвались с губ, я почувствовал, как из меня вырвался поток энергии. Не тонкая ниточка, как раньше, а мощная, горячая волна. Она окутала меня, и на долю секунды я увидел, как вокруг моего тела вспыхнула и материализовалась полупрозрачная, переливающаяся серебром и золотом сфера. «Кокон». Он возник не по частям, а сразу, целиком, будто всегда был здесь. Идеальный, гладкий, без единого изъяна. Он был гораздо мощнее и ярче того, что я создавал в уме.
Это произошло за мгновение до того, ка к убийца нанёс удар.
Его рука метнулась вперёд. Стальной клинок со зловещим скрежетом ударил в невидимую преграду в паре сантиметров от моей груди. Раздался оглушительный звон, как от удара молота по наковальне. Искры посыпались во все стороны.
Убийцу отбросило назад, словно он налетел на каменную стену. Он пошатнулся, но устоял на ногах, глядя на меня с нескрываемым изумлением из-под своего капюшона.
— Что?.. — прошипел он. — В донесении говорилось, что он бездарь…
Мой щит выдержал. Он задрожал, по нему пробежали волны ряби, как по воде, но он не рассыпался. Я чувствовал, как он высасывает из меня силы с чудовищной скоростью. Голова закружилась, в ушах зазвенело. Я понимал, что долго его не удержу.
Тот, что стоял в дверях, сделал шаг вперёд.
— Неважно. Приказ есть приказ. Убить. Вместе!
Они оба приготовились к атаке. Теперь они знали, что я могу защищаться. Они будут бить вдвоём, со всей силы.
Я сидел на кровати, запертый внутри своей спасительной, но быстро тающей магической брони. Сил оставалось на считанные секунды. Пути к отступлению отрезаны.
Страх мгновенно испарился, сменившись ледяной, всепоглощающей яростью. Не страхом княжича, а злостью Пети Сальникова. Яростью человека, которого загнали в угол.
— Ах вы суки! — крикнул я, и голос мой прозвучал не испуганно, а низко и зло, заставив нападавших на мгновение замереть.
Твари! Вы на кого вообще руку поднимаете⁈ — пронеслось в голове, пока я сбрасывал с себя остатки сна. — Я таких, как вы, за гаражами как глину месил!
Все рефлексы, вбитые годами тренировок, сработали автоматически. Не зря я отпахал столько лет в секции бокса, дослужившись до своего КМС.
«Кокон» всё ещё висел на мне, тускнея с каждой секундой, но он давал мне драгоценное время. Пока убийцы перегруппировывались, я рывком вскочил с кровати.
Всё, что я успел сделать, — это встать и принять стойку.
Не аристократическую дуэльную, а свою, родную. Ноги чуть согнуты, левая впереди, вес тела смещён, левый кулак выдвинут вперёд, правый — у подбородка, прикрывая челюсть. Я стоял твёрдо, готовый к движению, к удару, к защите. Это тело было слабым и изнеженным, но оно подчинялось моей воле, моей мышечной памяти.
Убийцы переглянулись. Моя реакция явно не вписывалась в их сценарий. Они ожидали увидеть испуганного мальчика, а не того, кто готов к драке.
— Он сбрендил, — прошипел тот, что стоял у двери.
— Кончай его! — рявкнул первый и бросился вперёд.
Он не стал бить клинком, понимая, что щит его остановит. Он замахнулся для мощного удара ногой, целясь мне в грудь, чтобы сбить с ног, сломать концентрацию и разрушить «Кокон». Его напарник начал обходить меня сбоку, выискивая уязвимое место.
Вот он, момент.
Удар ногой был быстрым, но для меня — предсказуемым. Годы спаррингов научили меня читать такие атаки.
В то мгновение, как его нога пошла вверх, я сделал то, чего он никак не мог ожидать.
Я не стал уклоняться. Не стал блокировать. Я сделал то, чему меня учил старый тренер: лучшая защита — это атака.
В то самое мгновение, как его нога оторвалась от пола для удара, я рванул вперёд, сокращая дистанцию. Он ожидал, что я отпрыгну назад, и весь его расчёт строился на этом. Мой выпад навстречу застал его врасплох.
Его нога просвистела позади меня. Он потерял равновесие, его стойка раскрылась. И я был уже там, в его мёртвой зоне, вплотную.
«Кокон» всё ещё держался, но я уже не думал о нём. Моё тело двигалось на чистых рефлексах. Я чуть присел, вкладывая в удар вес всего тела. Мышцы этого аристократического тела были слабыми, но техника, отточенная до автоматизма, была со мной.
Правая рука взметнулась снизу вверх. Короткий, злой апперкот, прямо в подбородок, который не был защищён капюшоном.
Раздался отвратительный влажный хруст.
Мой кулак, всё ещё окружённый слабеющим свечением «Кокона», врезался в его челюсть. Магическая защита, пусть и истончившаяся, сработала как кастет, многократно усилив удар.
Голова убийцы мотнулась назад. Его глаза закатились. Он не вскрикнул, а только как-то булькнул и мешком обрушился на каменный пол, выронив свой клинок, который со звоном отлетел в сторону.
Я стоял, тяжело дыша, над поверженным телом. И в этот же момент мой «Кокон», исчерпав последние остатки энергии, с тихим хлопком исчез, оставив после себя лишь лёгкий запах озона.
Я был беззащитен.
Второй убийца, который обходил меня сбоку, замер на полпути, глядя то на своего напарника, безвольно лежащего на полу, то на меня. Из-под его капюшона донеслось недоверчивое шипение. Он явно не ожидал такого поворота.
Но он был профессионалом. Изумление на его лице (или что там было под капюшоном) быстро сменилось холодной яростью. Он не бросился на меня бездумно. Он выхватил свой собственный клинок и медленно, не сводя с меня глаз, начал двигаться по кругу, отрезая меня от двери и ища момент для гарантированного удара.
Силы были на исходе. Рука, которой я нанёс удар, гудела от боли. Но адреналин всё ещё гнал кровь по венам. Я снова встал в стойку, глядя на врага и понимая, что второй такой трюк уже не пройдёт. Он будет осторожен.
И тут, в тишине, прерываемой лишь нашим дыханием, из коридора донёсся новый звук. Быстрые, приближающиеся шаги и чей-то встревоженный крик:
— Что за шум в палате Воронцова⁈
Второй убийца услышал это. Он бросил быстрый взгляд в сторону двери. Он понял, что времени у него больше нет. У него оставался лишь один шанс.
Он прекратил кружить и с низким рыком бросился прямо на меня, выставив вперёд свой стилет.
Адреналин, ярость и отчаяние смешались в один гремучий коктейль. Времени на раздумья не было. Его выпад был смертельно быстр.
Но мой разум, отточенный опасностью, работал ещё быстрее. «Кокон» был слишком сложен, на него не было сил. «Зеркало» — тоже. Но «Чешуя»… Это простое, «швейное» плетение…
Из последних сил я выбросил вперёд левую руку, ладонью к врагу. Я не пытался создать сферу. Я просто выплеснул остатки своей энергии в одну точку, формируя в уме матрицу самого простого, самого грубого щита.
В воздухе прямо перед моим лицом, за долю секунды до удара, вспыхнула и соткалась кривая, дрожащая, но вполне реальная завеса из полупрозрачных голубых чешуек.
Она была слабой. Жалкой пародией на то, чему меня учил Матвеев.
Но этого хватило.
Клинок убийцы, вместо того чтобы войти мне в грудь, с отвратительным скрежетом врезался в магическую преграду. «Чешуя» не остановила его, как «Кокон». Она начала осыпаться, крошиться под давлением, но она замедлила удар. Нож увяз в ней на то самое драгоценное мгновение, как в плотном киселе.
Этого мгновения мне было достаточно.
Я не стал отступать. Я шагнул вперёд, прямо в рассыпающийся сноп магических искр. Моя левая рука, от которой всё ещё исходило слабое свечение, поймала его руку с зажатым в ней стилетом. Одновременно я развернул корпус и правой рукой ударил его под локоть, выбивая сустав.
Он взвыл от боли, пальцы разжались, и стилет выпал на пол.
Я не дал ему опомниться. Поставив ему подножку и дёрнув за сломанную руку, я с силой завалил его на пол. Он рухнул рядом со своим напарником, корчась от боли.
Я стоял над ними, тяжело дыша. Комната плыла перед глазами. Силы покинули меня окончательно. Ноги подкосились, и я, чтобы не упасть, опёрся о стену.
Именно в этот момент в дверях появились люди.
Впереди был лекарь Матвеев, его лицо было мрачнее тучи. За его спиной стояли двое стражников Академии в начищенных кирасах и с магическими жезлами наготове.
Матвеев окинул взглядом сцену: я, прислонившийся к стене, двое в чёрном на полу — один без сознания, другой со сломанной рукой, — и два валяющихся клинка.
Его светлые глаза на мгновение расширились от удивления, когда он посмотрел на меня.
— Княжич… — выдохнул он.
А затем его взгляд стал жёстким, как сталь. Он указал стражникам на поверженных убийц.
— Взять их. В медблок. Обыскать, но сначала — стабилизировать. Мне они нужны живыми. И чтобы ни одна душа в Академии не знала об этом до утра. Ни одна.
Стражники молча и деловито принялись выполнять приказ.
Лекарь Матвеев подошёл ко мне. Он быстро осмотрел меня, проверил пульс, заглянул в глаза.
— Вы целы?
Я только смог устало кивнуть.
— Хорошо, — он выпрямился. Его лицо было непроницаемым, но в голосе слышалось что-то новое. Уважение. — Похоже, княжич, ваша Проверка на сегодня окончена. И вы её сдали. С отличием.
Он посмотрел на тела, которые уносили стражники.
— А вот моя работа, кажется, только начинается. Нам с вами предстоит очень, очень долгий разговор. Но сначала — сон. Настоящий. Под охраной.
Он достал из кармана своего халата маленький флакон с тёмной жидкостью.
— Это сильное снотворное. Без снов. Выпейте. Вы заслужили отдых.
Он протягивал мне флакон. За дверью слышалась тихая возня стражников. Угроза миновала. Но мир вокруг меня только что изменился навсегда.
Я посмотрел на маленький флакон в его руке, а затем перевёл взгляд на его лицо. Ярость, холодная и острая, как осколок стекла, вытеснила и усталость, и страх.
— Ну уж нет, — голос мой был твёрдым и низким, в нём звенела сталь. — Не нужно мне снотворного!
В голове билась одна-единственная мысль, обжигающая и ясная: какого хрена они допустили, чтобы такое произошло? Этот лекарь, такой спокойный, такой всезнающий… Он может быть в этом замешан. Ему нельзя верить. Никому нельзя.
— Если тут такие дела творятся, то мне нужно контролировать себя, — продолжил я, глядя ему прямо в глаза с откровенным, ледяным недоверием. — Я не хочу погибнуть во время сна, даже не услышав, как кто-то ко мне подкрался.
Я демонстративно сел на край кровати, не отводя от него взгляда. Не как больной, а как противник, занявший оборону.
Лекарь Матвеев замер, его рука с флаконом так и осталась протянутой в воздухе. Выражение спокойной уверенности на его лице сменилось… удивлением. А затем — глубоким пониманием и тяжёлой, вселенской усталостью. Он медленно опустил руку.
— Вы правы, — произнёс он тихо, и в его голосе не было ни спора, ни менторского тона. Только констатация факта. — Ваше недоверие абсолютно… оправдано.
Он сделал шаг назад и посмотрел на лужу от опрокинутого ужина, на всё ещё открытую дверь, за которой виднелись спины стражников.
— То, что случилось здесь — это неслыханный провал службы безопасности Академии. И мой личный провал. Я оставил вас одного, посчитав, что запертая дверь — достаточная защита. Я ошибся.
Он снова посмотрел на меня, и его взгляд был прямым и честным.
— Но поверьте, это, — он качнул флаконом, — не яд. Это лекарство. Ваше эфирное тело на пределе. Ваш разум травмирован. Без отдыха вы просто… сломаетесь. И тогда следующий убийца, который, возможно, придёт, не встретит никакого сопротивления, потому что вы не сможете сплести даже одну нить.
Его слова были логичны, но яд недоверия уже проник слишком глубоко.
Матвеев, видя, что я не меняюсь в лице, вздохнул.
— Я не буду вас заставлять, княжич. Решение за вами.
Он подошёл к тумбочке и аккуратно поставил на неё флакон.
— Но я сделаю то, что должен был сделать с самого начала.
Он подошёл к стулу, на котором сидел раньше, и снова сел, устраиваясь в нём не как гость, а как часовой на посту.
— Я останусь здесь, в этом кресле, до самого утра. И двое стражников будут стоять за дверью. Никто больше не войдёт в эту комнату без моего личного разрешения. Вы не будете одни ни на секунду.
Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, его взгляд был направлен на дверь. Он не смотрел на меня, давая мне пространство для решения.
Теперь ситуация была другой. Флакон со снотворным стоял на тумбочке, в пределах моей досягаемости. Лекарь, возможно, мой единственный союзник, сидел в кресле, предлагая себя в качестве гаранта моей безопасности. Я был измотан до предела. Моё тело требовало отдыха, но разум кричал об опасности.
Я слушал его, и его логичные доводы разбивались о ледяную стену ужаса, который я только что пережил. Доверие было сломано. Возможно, безвозвратно.
— Лекарь, послушай… — начал я, намеренно переходя на «ты». Это был мой способ сбросить с себя роль послушного княжича, показать, что сейчас говорит не аристократ, а человек, которого только что пытались убить. — Ты хороший человек, я вижу. Но то, что произошло, — это просто за гранью, понимаешь?
Я посмотрел ему прямо в глаза, пытаясь донести всю глубину своего смятения.
— Откуда я могу быть уверен, что ты не был с ними заодно? Я этого не знаю. Поэтому сейчас, в данный момент, я просто не могу тебе довериться.
Я помолчал, давая словам впитаться. Его предложение остаться вызвало во мне не облегчение, а новый виток тревоги. Он хочет остаться тут. А мне это вообще как? Да честно говоря, не очень. Чтобы какой-то мужик сидел тут у моей кровати и хрен знает, что там у него на уме…
Нет. Так не пойдёт.
Я снова перешёл на «вы», возвращаясь в рамки формального общения, но уже с позиции силы, а не слабости.
— Послушайте, давайте так… если вы хотите… вы можете остаться за дверью. Вместе со стражниками. И бдить, чтобы всё было нормально. Но здесь, сидеть возле моей кровати, — не нужно.
Я постарался, чтобы мой голос звучал не как просьба, а как решение.
— Не обижайтесь, просто… это как-то странно. Я побуду тут один.
Лекарь Матвеев молча выслушал меня. Ни один мускул не дрогнул на его лице, но я увидел, как в его глазах что-то изменилось. Он увидел перед собой не просто пациента или напуганного мальчика. Он увидел человека, который, несмотря на всё, отказывается быть пешкой.
Он медленно, без единого слова, поднялся со стула. Подошёл к двери. Повернулся ко мне.
— Я понимаю, — сказал он тихо. — Дверь останется открытой. Мы будем снаружи. Если вам что-то понадобится — просто позовите. И… — он на мгновение запнулся, — … постарайтесь всё-таки отдохнуть, княжич. Завтра будет тяжёлый день.
С этими словами он вышел в коридор, оставив дверь распахнутой. Я видел, как он что-то сказал стражникам, и те заняли посты по обе стороны от моего дверного проёма. Я видел его собственную фигуру, прислонившуюся к стене напротив. Они не ушли. Они были там.
А я остался один в своей палате. Впервые за этот вечер — по-настояшему один, по своей воле. Я не собирался пить снотворное. Я не собирался спать.
Я сел на кровати, прислонившись спиной к холодной стене так, чтобы видеть и окно, и дверной проём. Я буду ждать рассвета. Я буду слушать каждый шорох.
Контроль. Вот что было важно. Я вернул себе хотя бы его частицу. И чего бы мне это ни стоило, я больше его не отпущу.