Физрук: на своей волне 4

Глава 4

Миша провёл ладонью по лицу, словно пытаясь сбросить наваждение.

— Арматура, да что ты его слушаешь! — взвился Копчёный, не выдержав паузы. Он всплеснул руками, голос у него стал визгливым, злым. — Ты чё, не видишь, что он тебе порожняк конкретный втирает⁈

Он стиснул кулаки, подошёл ближе и вперил в меня свои узкие, поросячьи глазки, полные ненависти и страха. Взгляд у него был уже не просто агрессивный — теперь в нём чувствовалось что-то личное. Такое чувство, что я сам по себе вызывал у него отвращение одним фактом своего существования.

Миша не обернулся, он всё ещё молчал, не реагируя на выкрики Копчёного. Его глаза оставались прикованы ко мне и, как мне показалось, в них промелькнула едва заметная искра сомнения… или узнавания.

Вообще, если положить руку на сердце, есть одна старая и проверенная поговорка: «Скажи, кто тебя окружает, и я скажу, кто ты». Рабочая, точная формула. Только вот в этот раз, похоже, она дала сбой.

Я слишком хорошо знал Мишу. Знал, какой он был человек — честный, прямой, из тех, кто не ищет выгоды, а живёт по совести. Я сам когда-то воспитывал в нём эти качества и вкладывал в него те ориентиры, по которым должен был жить мужчина. И парень тогда всё это впитывал как губка.

Но прошло тридцать лет. Время всё-таки штука беспощадная. Оно ломает людей, гнёт, переплавляет. И всё же я хотел верить, что тот Миша, которого я знал, никуда не делся. Что под этой новой оболочкой всё ещё есть тот парень с прямым взглядом и чистой душой.

Сейчас я и собирался это проверить.

— Погоди, — неожиданно сказал Миша, подняв руку. — Это, похоже, свои.

Копчёный замер, не сразу поверив в то, что услышал. Потом фыркнул, зло скривившись:

— Слышь, какие они, нахрен, свои, Арматура⁈ Я же тебе сказал — мне его шкет заявил, что они мне жопу розочкой порвут!

Он говорил на повышенных тонах, пуская брызги слюны, и почти подпрыгивал на месте от ярости. В голосе — чистая истерика.

Миша, всё так же не поворачивая головы, медленно выдохнул. Чувствовалось, что этот болтун Мишу конкретно раздражает.

— Я сказал, — повторил он, — погоди.

И в этот момент я понял, что тот самый Миша, которого я помнил, всё-таки остался прежним.

Но Копчёный продолжал возмущаться. Лицо у него покраснело, вены на шее вздулись, а в голосе слышался истеричный надрыв. Так обычно ведут себя люди, готовые на любую глупость ради того, чтобы не показаться слабыми. Вот глупость я от Копчёного и ждал.

Честно говоря, мне очень хотелось сейчас просто врезать ему правым прямым. Коротко, чётко, в челюсть, чтобы пасть у него наконец захлопнулась. Но я понимал, что нельзя. Сейчас драка означала бы одно — рисковать пацанами, моими школьниками, которые стояли чуть позади и уже, похоже, начинали закипать.

А если вспыхнет потасовка, эти горячие головы полезут в гущу событий, и тогда всё может закончиться не просто синяками.

Так что расправу с этим мутным типом с кличкой, от которой даже пахнет тухлым, я отложил.

Не отменил, нет, просто перенёс.

На потом.

Я спокойно посмотрел на Копчёного.

— Послушай, я тебе лично что-то говорил? Про твою жопу и про то, что я с ней, по твоим словам, собирался делать?

Он замер. Губы всё еще дрожали от злости, но в его глазах мелькнула неуверенность. Копчёный понимал, что я ставлю его в тупик простым вопросом.

— Ну… не, — пробурчал он, сжимая кулаки. — Не ты, пацаны твои.

— Вот именно, — кивнул я. — Пацаны могли и ляпнуть. Молодые, горячие, сам понимаешь. Но я такого не говорил. Так что не путай воздух с делом.

— Слышь ты, — начал Копчёный, с трудом собирая слова, — мне твои шкеты сказали, что когда ты приедешь, то ты мне сделаешь… Я не хочу повторяться, что именно, но ты им это пообещал, — процедил он.

— Это ты слушай, — отрезал я, — если бы я хотел что-то сделать, я бы сделал это без предупреждений и разговоров.

Глаза Копчёного сузились, он пытался понять, шучу я или говорю всерьёз.

— Но конкретно к тебе я сейчас подошёл, чтобы поговорить и выяснить, в чём была проблема.

Копчёный продолжал дёргаться, считая себя вправе требовать расплаты. Но я не дал ему пищи для новой истерики, чем поставил в тупик.

— Поэтому, — продолжил я, — рассказывай, что было. Я слушаю.

В целом я понимал, что мои пацаны хоть и горячие, но не идиоты. Просто так такие слова не бросают. Если они сказали, что этому типу «порвут жопу», значит, Копчёный вёл себя так, что сам это заслужил.

И теперь, глядя на него вблизи, я окончательно убедился, что он мерзкий человек. Из тех, кто вечно ищет повод показать силу там, где нужно просто иметь совесть.

После моих слов Копчёный будто завёлся сильнее. Грудь у него заходила ходуном, ноздри раздувались, а зубы скрипели. Я прям видел, как он весь изнутри кипит и ищет причину взорваться.

— Слышь ты, чё, думаешь, я перед тобой отсчитываться буду⁈ — зашипел он.

Но тут Миша положил руку на плечо Копчёному и отодвинул его в сторону. Так, что тот сразу осёкся, будто понял, что спорить с ним бесполезно.

— Стой, тебе же предлагают по-человечески поговорить, — процедил Миша.

Копчёный что-то забормотал в ответ, но Миша резко качнул головою и заговорил ему прямо в ухо. Я не всё расслышал, но отдельные слова всё-таки распознал.

— Сын… уважаемого человека… — доносилось до меня. — Не рыпайся, я сам с ним поговорю.

Миша при этом пару раз ткнул пальцем Копчёному в грудь — не сильно, но так, что тот понял, что спорить тут не стоит. Копчёный отвёл взгляд, зло выдохнул. Услышанное, похоже, пришлось ему не по вкусу, но перечить Мише он не решился.

Видно было, что авторитет Арматуры здесь был на высоте.

— Мужики, — сказал он, — нам с человеком нужно переговорить с глазу на глаз. Поэтому не обессудьте.

Мужики переглянулись, синхронно кивнули и, не задавая лишних вопросов, сами отошли к своим «Нивам». Один закурил, другие начали разговор, но глаза у всех были направлены на нас.

Я в ответ повернулся к своим пацанам, показал им большой палец, заверяя, что всё под контролем.

Пока Миша провожал перевозбуждённого Копчёного «на перекур», я отошёл к своим. Из внутреннего кармана достал ключи от машины и протянул Кириллу:

— Держи, — сказал я спокойно. — Сядьте в джип.

— А что там, Владимир Петрович? — спросил Кирилл, кивнув в сторону мужиков за моей спиной.

— Знаете, пацаны, как Летов пел? «Всё идёт по плану», — продолжил я тоном, не допускавшим возражений. — Скажите, у кого-нибудь из вас права есть?

— Есть, Владимир Петрович, — ответил один из пацанов. — Я с шестнадцати за руль сел, своей тачки нет, но водить умею. И такую иномарку на автомате потяну.

— Ясно, — кивнул я. — Тогда так: если начнёт происходить то, что вам не нравится — заводишь и уезжаешь. Меня ждать не нужно. Понял?

— Владимир Петрович, — подал голос Кирилл, нахмурившись, — а что может произойти такого, что нам не понравится и мы не должны вмешиваться?

Я коротко пожал плечами. Знал, что вопрос правильный. Но отвечать надо было так, чтобы и тревогу снять, и суть донести.

— Ну, например, — сказал я спокойно, — если мой зуб стукнется о стекло, когда меня начнут бить, — я чуть усмехнулся и развёл руками. — Ну это, конечно, если попадут…

Я подмигнул. Пацаны переглянулись и нервно захихикали. Смех был как клапан, который спускает лишнее давление.

— Короче, парни, — продолжил я уже серьёзнее, — шутки шутками, но смысл вот в чём: если начинается движуха, не геройствуйте. Вы сейчас мой тыл. Сидите, ждите, наблюдайте. Всё остальное — моя забота.

Я обвёл их взглядом. Каждый стоял собранный, готовый на всё.

— И ещё запомните, — добавил я. — Голова всегда должна быть холодной. Не важно, что происходит — разговор, драка, пожар, всё равно. Только хладнокровный человек управляет ситуацией. Дайте мне слово, что вы не будете лезть ни при каких раскладах.

Парни переваривали услышанное, смотрели друг на друга, в их глазах мелькала растерянность.

— Владимир Петрович, — наконец протянул Кирилл, почесав затылок, — такое пообещать проблематично…

— А ты пообещай, Кирилл. Я тебя лично прошу.

Кирилл опустил взгляд, помолчал, потом тихо шепнул:

— Я… по крайней мере сделаю всё возможное. Но вы меня извините, если вас будут бить, я в стороне стоять точно не буду.

Остальные пацаны молча кивнули, подтверждая — позиция Кирилла была их позицией тоже. У меня внутри что-то щёлкнуло. Чёрт возьми, приятно было это слышать. Приятно, но и немного горько. Потому что за такими словами всегда стоит готовность идти до конца.

— Ладно, пацаны, я вас услышал. И, если по-честному, я вам благодарен за такую поддержку.

Я хлопнул Кирилла по плечу.

— Своих не бросаем, Владимир Петрович, — сказал он тем же тоном, каким раньше я сам им это вдалбливал.

Я усмехнулся. Вот это уже результат. Когда твои слова возвращаются к тебе из чужих уст, значит, не зря вкладывался.

Я развернулся и пошёл к Мише. Тот уже стоял чуть в стороне от остальных мужиков.

— Тебя как зовут? — хрипло спросил он.

— Володя, — представился я. — Можешь так и называть.

Миша коротко кивнул, но руку протягивать не спешил. Правильно. Между нами ещё висел незакрытый вопрос.

— Ну, как меня зовут, ты, я так понял, знаешь. Слушай, Володя… я человека, чьим сыном ты назвался, знал очень хорошо.

Он сделал паузу. Молчал секунду, две, потом добавил уже тише:

— Даже слишком хорошо.

Я промолчал. Пусть говорит.

Миша чуть кивнул самому себе, будто подтвердил внутреннюю догадку.

— Вот только, по той информации, что есть у меня, тот Володя погиб, не оставив после себя детей, — обозначил он. — Так что объясни, парень. Как так получается?

Способный ученик, ничего не скажешь. Моя школа. Не поверил сразу на слово — и правильно сделал. Именно этому я его когда-то учил: доверяй, но проверяй. Сейчас он поступал так, как я сам бы поступил на его месте. Иронично, но приятно.

— Веру помнишь? Анисимову, — спросил я, не отводя взгляда.

Миша вздрогнул. Он не мог не помнить.

Вера… моя первая любовь в прошлой жизни. Мы с ней тогда вечно то сходились, то расходились, будто испытывали друг друга на прочность. Я, честно говоря, уже тогда думал, что она станет моей женой. Она была яркая, упрямая, с характером, и рядом с ней всё время хотелось быть лучше, сильнее, честнее.

Но судьба распорядилась иначе.

Тогда, в той жизни, я сам лично отправил Веру прочь из нашего города. Я уже тогда понимал, что ничего хорошего я ей дать не смогу. Тропинка, по которой я шёл, вела в тупик. Вера заслуживала большего. Хоть тогда я это и не говорил вслух, но поступил по-своему правильно. И сейчас, рассказывая это Мише, я видел, что история звучала более чем логично.

Миша нахмурился, но потом уголки его губ едва заметно дрогнули.

— Конечно, помню, — сказал он с лёгкой улыбкой. — За неё Володя любого бы убил к чёртовой бабушке. Вот только Вера уехала… и они так и не сошлись…

— Сойтись, может, и не сошлись, — согласился я. — Но Вера тогда забеременела от моего отца. И так на свет появился я.

Миша вытаращил глаза, опешив.

— Ни хрена себе… — выдохнул он. — А я и знать не знал, что у Володьки сын остался!

На секунду в нём мелькнул тот самый Миша — семнадцатилетний пацан, каким он был тогда.

Я понимал, что вру. Вру некогда своему лучшему ученику. И от этого внутри было мерзко, но других вариантов у меня не оставалось. Это была ложь во благо — единственный способ сохранить баланс и не разрушить всё, что только начало складываться.

Миша тем временем молча изучал меня. Потом вдруг выдохнул, развёл руки в стороны и расхохотался:

— Ни хрена себе… вот это жизнь, конечно, повороты выдаёт! — Он всё ещё смеялся, качая головой. — А я ведь, когда увидел тебя, сразу подумал: что-то есть… знакомое. Не пойму что, а теперь вот понял. У тебя глаза как у Володьки. Смотрят точно так же!

Миша вдруг шагнул вперёд и крепко, по-настоящему по-мужски, обнял меня. Так, будто восполнял тридцать лет, которых между нами не было.

Я тоже обнял его в ответ, похлопав ладонью по спине. Эмоции зашкаливали. Я давно себя таким не чувствовал. В груди словно комок раскалённого воздуха застрял, а в голове вертелась только одна мысль — всё-таки судьба умеет закольцовывать линии. Наша встреча вышла неожиданной, но от этого вдвойне ценной.

Я сам то и дело думал, что надо бы найти своих. Узнать, кто из пацанов жив, где они, как сложилась жизнь. Но времени пока не было… И вот, как обычно, жизнь решила всё сама. Земля действительно круглая — никогда не знаешь, кого встретишь за ближайшим поворотом.

Через плечо Миши я заметил, как Копчёный наблюдает за нами, вылупив свои поросячьи глаза. Естественно, ему всё это не нравилось. Он рассчитывал, что меня сейчас будут месить без разговоров, а тут, на его глазах, сцена превращается во встречу с обниманиями.

Копчёный переминался с ноги на ногу, раздражённо сопел. А Миша наконец отстранился.

— А чего ж мать твоя не сказала? — всплеснул руками он, глядя на меня так, будто всё ещё пытался переварить произошедшее. — Мы бы помогли чем могли. А то ведь она совсем одинокая была… или, может, всё-таки кого-то нашла?

Я чуть улыбнулся.

— Миш, давай об этом потом поговорим. Не сейчас.

— Ладно, потом так потом… Но, слушай, раз уж такое дело, ты, пожалуй, прав: надо по-нормальному встретиться. Сесть, выпить, как люди. За жизнь. Поддерживаю категорически!

— Обязательно, — согласился я. — Только давай сначала разберёмся с тем, что сейчас происходит. А то уж больно ситуация вышла мутная.

— Прав ты, Володька, — сразу посерьёзнел Миша. — В ситуации надо разобраться. Нехорошо вышло, согласен.

Я объяснил Мише, зачем мы с пацанами сюда приехали. Рассказал, что пацаны — мои ученики, и мы собирались просто снять оборудование с машины. Сам конфликт с этим Копчёным возник из-за очереди и словесной перепалки.

Пересказал всё так, как было со слов ребят.

Миша слушал внимательно, не перебивал. Пару раз кивнул, переводя взгляд то на меня, то на пацанов, что сидели в машине. Потом его взгляд остановился на моём джипе.

— Блин… я вот смотрю на твою тачку и вспоминаю — у твоего отца такая же была. Один в один. И марка, и цвет. Всё точь-в-точь.

Он на секунду задумался, в глазах мелькнуло что-то похожее на ностальгию.

— Эх, время было… Ну а по ситуации — что тебе сказать. Звонит мне Копчёный, кричит, что его, мол, на эстакаде прижали несколько человек, что, цитирую, «собираются ему кое-что сделать». Повторять не буду — ты и сам слышал.

— Да, можешь не повторять, — отрезал я, глядя прямо. — А твой Копчёный вообще кто такой?

Миша фыркнул, усмехнувшись, но без веселья:

— Да так… местный деятель. Из тех, что всегда рядом, когда что-то мутное крутится. Толковым его не назовёшь, но польза иногда бывает. Правда, чаще наоборот.

— Судя по тому, что мне мать рассказывала, а ей, в свою очередь, говорил мой отец, ты таких вот, как этот Копчёный, к себе и за версту раньше не подпускал.

Да, я понимал, что рискую, говоря эти слова. Если этот мутный тип и правда считался родственничком Миши, он воспримет мои слова в штыки.

Но я знал его слишком хорошо. Знал, что таких, как Копчёный, Миша никогда близко к себе не подпускал. Миша не терпел ни гнилых, ни липких.

Миша помолчал, перевёл взгляд на Копчёного, стоявшего в стороне, потом снова на меня.

— Ну говорю же, это двоюродный брат моей жены, блин… хочешь — не хочешь, как понимаешь, — надо!

Он сказал это так, будто и самому от этого факта неловко.

— Понимаешь, как вышло: жену уважаю, с её роднёй стараюсь держать мир, но этот… — он кивнул в сторону Копчёного, — постоянно лезет, куда не просят. Вот и сейчас… — Миша тихо выругался. — Чудит! И ты прав, Володя. Вроде бы я должен тебе возразить, потому что он, так сказать, мой дальний родственник… но, если честно, возразить мне попросту нечего. Непутёвый он, это факт, — заключил Миша, тяжело вздыхая.

— А зачем тянешь?

— Сестра за него переживает, потому что он нет-нет да вляпается куда-нибудь. Вот недавно откинулся — уже в третий раз за последние десять лет. Представляешь? Третий.

Я кивнул. Ну вот, всё встало на свои места. Копчёный, оказывается, рецидивист. Миша-то тут при чём? Просто судьба уцепилась за него через жену — вот он и вынужден тянуть чужой крест.

— Жене же не объяснишь, — продолжал Миша, разводя руками, — что свою голову человеку на плечи не поставишь. Сколько ни вбивай, а тут всё мимо. А жене брата жалко, она ему верит. Думает, что он исправится, остепенится, да только куда там.

Он усмехнулся без радости, покачал головой:

— Так что если я за него не впрягусь, жена потом со мной неделю минимум разговаривать не будет. Молчит, дверьми хлопает, ходит ледяная…

Миша выдохнул, глянул в сторону Копчёного.

— Вот и приходится таскать его по жизни, как чемодан без ручки. Бросить жалко, а нести невозможно.

Аргумент, конечно, железный — жена не будет разговаривать. Я невольно усмехнулся про себя. Ну да, знакомо. Женщина в обиде — это отдельный фронт боевых действий, куда лучше не лезть без нужды. Но всё же я подумал, что две недели тишины — не самая страшная цена за возможность держаться подальше от таких, как Копчёный.

Вслух, конечно, ничего не сказал.

Зачем?

Это тот случай, когда лучше промолчать.

Миша, не заметив моей внутренней иронии, продолжил:

— Вот и сейчас он мне звонит туда-сюда, — сказал он. — «Миш, приезжай, тут, — говорит, — нужно охреневших гусей валить».

Я поднял бровь.

— Охреневшие гуси, говоришь… — хмыкнул я. — Это, значит, мои пацаны — малолетки, которым по восемнадцать?

— Ну, я-то не видел, с кем он там зарубился, Володь, — пояснил он. — Я как подскочил сюда, только тогда и увидел всё своими глазами.

Он замолчал, пожевал губу, вздохнул.

— Слушай, Миша, — сказал я, взвесив слова, — пацаны у меня действительно горячие. Могут ляпнуть лишнего по незнанке, прежде чем обдумать, что говорят. Мы все такие были.

Миша кивнул, понимая без лишних слов:

— Было такое, — подтвердил он. — Не представляешь, сколько твой отец с нами тогда намучился… а мог бы ведь плюнуть и уйти.

— Мог, — согласился я, — но не плюнул. А этот твой Копчёный вместо того, чтобы сделать пацанам замечание и направить их в нужное русло, сразу хочет «мочить». Это неправильный ход. Я не говорю сейчас, кто прав или виноват — я говорю о принципе.