Друиды

Глава тридцать шестая

В Герговии оставался крупный гарнизон, и все равно наша армия, уходившая на земли эдуев, насчитывала около тридцати пяти тысяч человек, включая новобранцев из южных племен и личную гвардию Рикса, состоявшую исключительно из арвернов. За нами следовал обоз, старавшийся не отставать от основных сил. Онуава ехала с обозом. Позже я узнал, что она уговорила жен других воинов сопровождать ее. Ханес тоже был с нами. Проиграв битву с Онуавой, я долго уговаривал Рикса взять барда и, в конце концов, убедил. Уж если в фургонах нашлось место для жены короля, то и для его личного барда должно найтись.

Войдя в земли эдуев, мы сразу заметили перемены. Прежде всего, исчезли римляне. Повсюду встречались сгоревшие и разграбленные дома с галльскими штандартами, развевающимися над руинами. Мы встречали только кельтов. Если где и оставались римские торговцы или чиновники, на глаза они не попадались.

На ночь мы разбивали лагерь. Мне больше не приходилось делить шатер с Ханесом, поскольку обозы шли далеко позади. Теперь моим соседом стал Котуат. С ним мне было спокойнее. Правда, он неизменно интересовался результатом моих частых отлучек в шатер Рикса. Не было никаких результатов. Мне нечего было советовать Риксу. Он и без меня прекрасно знал, куда и зачем идет. Но возле своего душевного друга мне было как-то теплее. От него исходило ощущение силы, собравшей племена воедино и удерживавшей их вместе.

Перед воротами Бибракте нас встретил Литавикк. Оставив командиров обсуждать военные дела, я отправился в священную рощу эдуев. Там располагалась самая большая школа друидов в Галлии. Ее значение умалялось по мере роста римского влияния, но теперь молодые люди снова приходили сюда, знакомились с основами учения друидов и учились устанавливать связь с Источником. Местные друиды встретили меня с радостью. С приходом Цезаря Ордену грозило полное исчезновение, а теперь они надеялись на возрождение. Пришлось напомнить им, что битва за свободу Галлии еще не завершилась.

— Нам понадобится вся наша мудрость, магия и сила, — сказал я им, — и даже этого может оказаться недостаточно. Цезарь не может позволить себе потерять Галлию. Его репутация в землях латинян рухнет, не говоря уже о его личной судьбе. Он будет сражаться с нами, как ни один враг не сражался раньше, и я хочу отдать всю силу Ордена Верцингеториксу.

Я помнил о магии доверия, поэтому не стал говорить о том, что в Ином мире перемены в судьбе Галлии предопределены. Я никому не рассказал о видении, посетившем меня в нашей Роще. Мы должны бороться. Что еще мы можем сделать? Мы — воины, но никто никогда не говорил нам, что мы будем побеждать всегда.

Когда я вернулся в крепость Бибракте, там бушевала ссора: Верцингеторикс потребовал, чтобы под его начало встали все объединенные племенные армии Галлии, но князья эдуев отказались признавать в нем вождя, приводя все те аргументы, которые мы уже слышали от Илловико и других.

Я еще только вошел в ворота крепости, а до меня уже долетели вопли из дома собраний, хотя он располагался в центре города. Вскоре меня встретил красный от гнева Рикс.

— Я собираюсь дать Цезарю первое по-настоящему крупное сражение, — прорычал он, — а эти дятлы не хотят, чтобы я командовал армией, той самой армией, которую я создал вот этими руками! И опять эти разговоры: ах, ты захватишь власть!

Я старался приноровить свои шаги к его размашистой походке.

— Ты же помнишь, — я старался успокоить его хотя бы рассудительным голосом, — другие вожди говорили о том же. Но мы как-то убедили их! Используй тех, которые обратились в твою веру недавно. Пусть придут и убеждают эдуев вместо тебя. Они же отдали тебе своих воинов, но с властью в их племенах почему-то ничего страшного не случилось. Позови их, и они сделают за тебя всю работу. Насколько я понимаю, все они довольны победой под Герговией. Так что сейчас самое время.

Рикс задумался. А раз задумался, значит, уже не так свирепствует. Я заметил, как он повернул голову и окинул заинтересованным взглядом на редкость симпатичную эдуанку, улыбавшуюся ему из дверей ближайшего дома. Он был готов слушать, хотя еще несколько мгновений назад был слеп и глух от гнева.

Я повторил свое предложение, и он кивнул.

— Давай так и сделаем. И пусть они приведут с собой побольше воинов. Все равно надо готовиться и собирать их здесь перед тем, как выходить против Цезаря.

Он разослал гонцов, только арвернов, выделив им самых быстрых лошадей. В ответ на его зов в Бибракте сошлись самые влиятельные люди Галлии, кроме вождей ремов и лингонов. Ремов Цезарь напугал так, что они и слышать не хотели ни то каком галльском союзе, а лингонам просто некуда было деваться, поскольку на их землях размещалось слишком много римских лагерей. Для них поддержка Рикса была бы самоубийством. Треверы не пришли, потому что идти им было слишком далеко, а нервиев почти не осталось после карательного похода Цезаря. Когда лидеры племен собрались в Бибракте, Рикс подождал, пока вновьприбывшие убедят эдуев, а потом поставил вопрос ребром: либо он командует армией, либо армия может идти по домам и там ждать Цезаря.

Но князья эдуев все еще продолжали упрямиться. Был бы Рикс кем угодно, только не арверном, его бы приняли здесь намного легче. Но старая вражда продолжала их ослеплять. Да и сам Рикс эдуев не жаловал. Но на кону стояло слишком многое, и я ничего не хотел оставлять на волю случая. Пока шла подготовка к голосованию, я тоже готовился.

Если однажды тот или иной вид магического воздействия оказался эффективным, следовало тщательнейшим образом повторить ритуал с соблюдением всех известных условий. Избранию Верцингеторикса королем арвернов предшествовала наша с Бригой магия пола. Я уже не раз убеждался, насколько сильно влияние этого вида магии. Но, к сожалению, Бриги рядом не было.

Насколько я представлял себе принцип действия ритуала, годилась бы любая женщина, тесно связанная с Верцингеториксом. Прямо обратиться к Риксу за разрешением использовать его жену? Почему-то мне казалось, что это не сработает. Рикс не верил в магию. Оставалось надеяться, что Онуава не разделяет его взгляды.

Наши обозы давно подтянулись к Бибракте, добавляя красочного оформления и без того пестрому лагерю, раскинувшемуся у подножия крепости. В этом скоплении я не сразу отыскал Онуаву. Многие говорили, что недавно видели ее, но никто не мог вспомнить, где именно. Я уже начинал терять терпение, когда кожаное полотнище ближайшего фургона отодвинулось, открыв яркие внутренности повозки. На меня смотрела Онуава.

— Айнвар, ты что здесь делаешь? — Казалось, она рада была меня видеть, словно и не было между нами никакой размолвки. Впрочем, это можно понять. Она сейчас была среди чужих людей, на чужой земле, а в таком случае человек радуется любому знакомому лицу.

— Тебя искал, Онуава.

Будь она той женщиной, какой я себе ее представлял, она непременно ухмыльнулась бы. Но нет. Лицо ее сохраняло серьезность, когда она откинула полог еще больше и жестом пригласила меня внутрь.

— Если хочешь поговорить, лучше сделать это внутри. — И голос ее звучал совершенно ровно и по-деловому.

Внутри фургон выглядел неожиданно. Большую четырехколесную повозку превратили в настоящий дом на колесах. Онуава запаслась подушками, одеялами и меховой одеждой, по стенам стояли кувшины с водой, амфоры с вином, даже бронзовую жаровню не забыли.

— Если ты собираешься разводить огонь, фургон непременно сгорит, — выразил я опасение.

— Я же не дура, — спокойно ответила она. — Это на крайний случай. Вдруг лето выдастся слишком холодным и дождливым. В Галлии так бывает. У меня тут запасы. Есть вяленое мясо, сушеные фрукты, соль. Имей в виду на всякий случай. Вдруг понадобится. Я обо всем позаботилась, — самодовольно добавила она.

— Мне действительно кое-что нужно, но не мясо, и не фрукты. — Я старался говорить бесстрастным тоном, сохраняя на лице спокойное выражение. — Мне нужно другое... — и я рассказал ей о магии пола.

Онуава ахнула.

— Ты говоришь, что моего мужа избрали королем именно потому?.. — Она не договорила, но я видел, что она безоговорочно верит мне.

— Я просто рассказываю тебе, что и как происходило. Теперь я хочу повторить ритуал. Я должен быть уверен, что именно Верцингеторикс будет назначен командующим объединенной армией Галлии. Есть опасения, что эдуи будут против. Поэтому я прошу тебя помочь мне.

Онуава долго молчала. Я даже не слышал ее дыхания. Возможно, я опоздал со своим предложением, горько подумал я. Может быть, Онуава вовсе не желает победы галлам. Может быть, она, как и предполагал Ханес, в мечтах видит себя на римской колеснице, на римской вилле посреди роскоши? Какой из тебя знаток женщин? Мой внутренний голос звучал довольно издевательски. Эта гордая, чувственная, дикая женщина подобна кельтским женщинам из древних легенд. Она живет по собственным законам, подобно нашей земле, и у этих законов может оказаться совсем другой смысл...

— Я помогу тебе, — неожиданно резко сказала Онуава.

Я слишком погрузился в собственные невеселые мысли, и ее ответ застал меня врасплох.

— А-а, да, хорошо, — растерянно проговорил я, — но только...

— Что еще?

— Послушай, не стоит говорить об этом Риксу. Ему нравится верить, что он победит без помощи Потустороннего мира.

— Да понимаю я, Айнвар! — в голосе Онуавы слышался скрытый смешок. — Очень хорошо понимаю!

А вот я не мог сказать, что понимаю хорошо. И очень надеялся, что не совершу еще одной ошибки.

Вожди Галлии собрались в доме собраний Бибракте; все это были рослые статные воины, лучшие представители своих племен. Слово взял Котуат. Он призвал собравшихся как можно серьезнее отнестись к выбору командира объединенных сил Галлии, и трижды подумать, прежде чем голосовать. А я с женой Верцингеторикса в это время был в священной роще.

Ни одна женщина не похожа на другую; просто некоторые запоминаются надолго, а некоторые быстро забываются. Онуава явно относилась к первым. Она приняла участие в ритуале с таким жаром, что мне пришлось ее сдерживать; того гляди, она вторгнется в те области моего духа, которые предназначены только для Бриги. И она все время говорила.

— Так нравится? А так? А если я сделаю вот так? Ах, вот здесь погладь! Да, да, именно здесь! А так... ты чувствуешь? Хорошо?

Да, Онуаву забыть будет не просто. Нам удалось довольно быстро войти в должное состояние. Я уверился, что магия, творимая нами, окажется действенной. Наше соитие сопровождалось опаляющей радостью. А радость — это сила, это и есть могучая энергия пола. Радость окрыляет, поднимает к небесам. На пике нашего взлета Верцингеторикс был избран главнокомандующим армией Галлии.

После завершения ритуала мы разошлись из рощи разными путями. Я поспешил вернуться в крепость, чтобы принять участие в торжествах в честь избрания Рикса и нашей будущей победы. Онуава вернулась в свой фургон и там ждала, когда Рикс пришлет за ней.

За пиршественным столом я оказался по одну сторону от Рикса, а Онуава — по другую. Галлы до тех пор кричали здравицы своему избранному вождю, пока само небо, казалось, не переполнилось его именем.

Я подвинулся к Котуату.

— Все голосовали? Кто был против?

— Литавикк с самого начала был «за», — охотно принялся рассказывать Котуат. — А те два князи, ну, из всадников, которых якобы убил Цезарь, вот они были «против», и держались почти до конца. А потом вдруг передумали! И проголосовали за Верцингеторикса. А потом опять передумали, но было уже поздно. Его провозгласили командующим.

— И что теперь? Они со своими людьми останутся с нами?

— Да. Но я тебе прямо скажу: мне не очень по нраву сражаться рядом людьми, которые то «за», то «против».

— А тебе и не придется, — заверил я Котуата. — Все будет как всегда: эдуи будут сражаться рядом с эдуями, а карнуты — с карнутами. Это сейчас мы составляем объединенную армию, но даже Верцингеторикс не сможет сделать нас одним племенем. — А про себя я подумал, что мои пророчества могут и не сбыться.

Дальнейшее уверило меня в том, что Рикс все спланировал заранее, еще до голосования. Он собрал пятнадцать тысяч всадников и сделал основную ставку на эту силу. Перед сражением лично проверил оружие и снаряжение десятков тысяч пеших воинов, которые должны были поддержать кавалерию. От тех кланов, преданность которых вызывала сомнения, он взял благородных заложников. А потом он произнес пламенную речь. Среди прочего он рассказал и о том, как сжег собственные города, лишь бы не дать им попасть в руки римлян. Наверное, даже я бы лучше не сказал о важности жертвы... хотя на самом деле его речь в большой степени была разработана мной.

Патрули по нескольку раз в день докладывали нам о действиях Цезаря.

— Цезарь понял, что наша кавалерия сильнее, — говорил мне Рикс. — Наши пятнадцать тысяч всадников не дают ему покоя. Он отправил офицеров через Рейн за германцами. А ты знаешь, что лошади у них никакие. Так вот, он приказал заменить их коней на лучших, отобрав их у своих же офицеров!

— Вот уж не думаю, что его офицерам это по нраву! — заметил я.

— Если бы я попробовал так действовать с галлами, они бы враз восстали. Интересно, как Цезарь умудряется держать своих людей в повиновении?

— Страхом. И уважением.

— И, наверное, еще любовью, — сказал Верцингеторикс, задумчиво прикрыв глаза. — Они же должны его любить...

— Твои люди тебя тоже любят.

— Кто-то любит, а кто-то — нет, Айнвар. От недавних врагов любви не дождешься.

На рассвете следующего дня лагерь разбудили звуки труб. Перед воротами Бибракте Рикс опять держал речь. Но даже его мощный голос могли слышать только передовые ряды, до задних рядов было не докричаться.

— Цезарь идет! — выкрикивал Рикс. — Его легионы идут к границам лингонов. А это значит, что он собрался в Провинцию за подкреплениями. Наша задача — не позволить ему! Мы выступим навстречу и, наконец, сокрушим его!

С трудом пробираясь через суету лагеря, я дошел до командного шатра. Рикс как раз вышел наружу. Я тут же спросил:

— У тебя есть вести о пленниках, которых держит Цезарь?

Он с удивлением посмотрел на меня; вряд ли он думал о пленниках вообще.

— Наверное, он таскает их с собой, — предположил он. — Эй, ты! — закричал он слуге. — Приведи моего вороного!

Рикс приказал выступать перед рассветом. Так часто поступал и Цезарь. Я не успел сходить в рощу, не успел пообщаться с Потусторонним, изучить знаки и знамения. Солнце еще не встало, а я уже был на лошади и скакал в облаке пыли, поднятой Верцингеториксом и другими воинами свободной Галлии. Они опять колотили оружием по щитам и распевали воинственные песни, чтобы разогреть кровь.

Когда мы поднялись на первый холм, я оглянулся. Землю позади покрывали шрамы от костров, повсюду торчали пни, оставшиеся от деревьев, срубленных на эти самые костры. Вся зелень была вытоптана, а молодая жизнь, совсем недавно тянувшаяся к небу, превратилась в море грязи, заваленное навозом и грудами мусора. Я вспомнил о том, что так же выглядела земля, когда гельветы стронулись с обжитых территорий в начале войны. Ни одно племя не хотело пропускать их, опасаясь такого же разрушения, которое я видел сейчас позади. Тогда некоторые племена просили защиты у Цезаря, стремясь не допустить разорения. Теперь армия Галлии разоряла землю, которую она хотела спасти от Цезаря. Таков лик войны, размышлял я.

В первый день я несколько раз ловил себя на мысли, где там Онуава с обозом, и каждый раз упрекал себя в собственной глупости. Уж кто, кто, а эта женщина вполне может позаботиться о себе. И все-таки она не шла у меня из головы. Мы вместе творили магию, и, похоже, отныне она надолго поселилась в моем разуме.

Уже через пару дней разведчики обнаружили впереди римлян. Рикс приказал разбить лагерь у реки и долго обходил своих воинов, пока они готовили ужин. В сумерках я следил за мельканием его золотистой шевелюры среди его любимых всадников. Я слышал, как они смеются его шуткам, как выкрикивают проклятия римлянам в ответ на его слова. Куда бы он ни шел той ночью, уверенность расходилась от него кругами, охватывая все новые и новые костры. Люди заснули в ожидании победы.

По словам разведчиков, Цезарь вел одиннадцать легионов. У нас было почти вдвое больше воинов. Спустя время я узнаю, что Цезарь невероятно преувеличивал численность галльской армии то ли для того, чтобы придать большее значение любым своим победам, то ли для того, чтобы сделать возможное поражение более естественным. Он утверждал, например, что мы превосходили его силы более чем в четыре раза. Ну что сказать? Остерегайтесь римской версии истории!

Той ночью в своем шатре я не мечтал о победе, я думал о Двуликом. Одна сторона походила на лицо Цезаря, другая смотрела на меня свирепым германским лицом. Я проснулся в поту, выскользнул из шатра, не потревожив Котуата, и прошел через спящий лагерь, чтобы найти Рикса.

Наш вождь тоже не спал. Он стоял возле своего шатра и смотрел в ночь. Он даже не обернулся на звук моих шагов.

— Не спишь, Айнвар? — по-прежнему не оглядываясь, спросил он.

— Рикс, ты предупредил своих людей, что завтра они могут столкнуться с германскими всадниками? — задал я волновавший меня вопрос.

— А зачем? Какая разница, с кем мы столкнемся? Мы же будем побеждать! Вот и все, что должны знать мои люди. И мы победим!

— Наши южные и западные племена никогда не видели германцев. Рикс, подумай, для них свирепость этих воинов станет полной неожиданностью. Они могут испугаться и отступить.

— А тебе не кажется, что они как раз испугаются, если мы заранее предупредим их и дадим страху захватить их воображение? Нет, Айнвар, может, германцы и ужасны, но все шансы на нашей стороне, и я верю в наших людей.

Вера в людей — это хорошо... Я вернулся в шатер, все еще размышляя о своем видении. Если бы Гобан Саор был здесь со своими фургонами, я обязательно навестил бы его. Но обоз отстал по меньшей мере на полдня.

Пока я следующим утром пел гимн для солнца, Рикс поделил наших всадников на три отряда. Два из них должны были атаковать римские фланги, а третьему предстояло остановить продвижение римской колонны.

Со спины своей лошади, стоявшей на вершине холма, я прекрасно видел происходящее. Римская колонна перестроилась в огромное каре, поместив в центр фургоны. До них было далеко, отсюда я не мог разглядеть, есть ли среди римлян галльские пленники. Они могли там быть. В любом из этих фургонов сейчас может находиться маленький пленный ребенок, моя дочь. И разбудила ее сегодня не песня солнцу, а звучный голос боевой трубы, призывающей людей на бойню. Я почти чувствовал ужас нашей крошки. Какую цену назначат моей дочери на аукционе в Риме? Во рту стало горько.

Напротив моего холма я видел вершину другого. Пока я смотрел, из-за него вынеслась волна всадников, мгновенно спустилась в долину и ударила в тыл нашей кавалерии. В утреннем воздухе далеко разнеслись дикие гортанные выкрики германских всадников. Удар германцев был страшен. От их мечей в воздух взлетали куски плоти наших воинов.

Германцы не придерживались никакого строя, никакой продуманной схемы атаки. Их вела вперед только жажда убийства. Некоторое время пораженные галлы удерживали позиции, но потом у них сдали нервы и они бросились от дикой орды врассыпную. Германцы с рычанием преследовали их, убивая и убивая без счета.

Тем временем легионеры Цезаря в каком-то механическом порядке развернули квадратный строй в два крыла и приготовились к продолжению атаки. Наши всадники, стремясь уйти из возможного окружения, рассеялись по полю. Собственно на этом бой можно было считать завершенным. Верцингеторикс на своем вороном носился взад и вперед, пытаясь удержать своих людей, развернуть их и повести в атаку, но было поздно. Паническое бегство возобладало в наших рядах, всадники неслись кто куда, но в основном в сторону своих племен, инстинктивно пытаясь найти там убежище. Когда стало ясно, что противостоять германцам невозможно, Рикс признал неизбежное и повел остатки кавалерии назад, к лагерю на берегу реки. Отсюда мне было не разглядеть его лица, но по движениям я угадывал, в каком гневе он пребывает.

Мы лишились четверти нашей кавалерии, и германцы были только одной из причин. Другая причина заключалась в страхе, посеянном нападением этих ужасных варваров. Люди боялись по-настоящему. На их глазах германцы отрывали раненным руки и ноги, топтали копытами лошадей. Перед галлами воочию явился сам дух войны, не балладный, не героический, а дикий и беспощадный, вырвавшийся из самых мрачных глубин человеческого духа.

Верцингеторикс приказал вождям племен собрать людей и попытался снова воодушевить их, восхваляя галльский героизм и доблесть, которых не было и в помине. Мужчины слушали его и нервно оглядывались по сторонам, словно ожидали, что сейчас из кустов выскочат ужасные германцы. Рикс созвал вождей на совет. Меня он словно не заметил, но я сам подошел и тихо пристроился с краю.

— У нас большие потери, — с горечью сказал он. — Всадники были нашей ударной силой, но теперь мы не можем ей воспользоваться, пока не восстановим прежней мощи. Я думаю вот о чем. — Он повернулся к Литавикку. — Мы сейчас недалеко от Алезии. Скажи, ведь мандубии — старые союзники эдуев? Я прав?

Литавикк кивнул.

— Тогда поезжай вперед и предупреди их, что наша армия на подходе. Я хочу использовать Алезию в качестве нашей базы. Так же как мы использовали Герговию. За крепкими стенами наши воины снова обретут смелость, и мы еще нанесем Цезарю такое же поражение, как то, которое он претерпел от нас в Герговии.

Верцингеторикс говорил с обычной своей уверенностью, как будто ничего особенного не произошло, как будто он просто собрал людей на совет и теперь раздает приказы. Со стороны могло показаться, что он командует огромной сокрушительной силой. Но я видел страх и сомнения, поселившиеся в сердцах тех, кто пережил натиск германцев. А еще я видел в глазах Рикса тень неуверенности, которую он пытался скрыть изо всех сил.

Он отправил часть воинов встречать обоз и сопровождать его в Алезию, охраняя от возможных неприятностей. Разведчикам было приказано следить за нашими тылами. Никто не сомневался, что Цезарь будет преследовать нас, и может напасть на обоз.

Армия выступила. Некоторое время я ехал рядом с Риксом, но он молчал. Мое присутствие напоминало ему об ошибке. Теперь-то было очевидно, что послушай он меня и предупреди людей о возможной атаке германцев, события могли бы пойти иначе. А Рикс не любил признаваться в своих ошибках. Интересно, а как еще мы можем научиться воевать, если не на своих ошибках?

Я подъехал поближе к нему. Слуга вел позади вороного жеребца, чтобы, случись какая неожиданность, лошадь оставалась бы свежей. Жаркое летнее солнце сияло с небес. Воздух насквозь пропитался пылью и запахом лошадиного пота. Скрип кожи, бряцание оружия и стук копыт окружали нас плотным облаком звуков. Рикс вел армию быстро, но все же в щадящем темпе, следя за тем, чтобы никто не отставал. На марше проще всего войти в обычную колею.

— Нас не враг победил, — задумчиво произнес я, словно продолжая прерванный разговор. — Мы поддались собственному страху. Цезарь правильно рассчитал. Германцы — воины ничуть не лучше наших, просто выглядят страшнее.

— Мои всадники бежали, Айнвар, — голос Рикса звучал так, словно он говорил со дна колодца. — Я все для них делал. У них была лучшая еда, лучшее оружие, лучшие лошади, собранные из всех племен. А они бежали. И я не мог их удержать. — Слова были наполнены горечью.

Я понял, насколько Верцингеторикс потрясен случившимся. Но он — командир, он должен скрывать свои переживания от всех, от всех, кроме своего душевного друга.

— Они всего лишь люди, Рикс, — я попытался утешить его. — Получилось так, что первыми с германцами столкнулись южане и западники. Если бы на их месте оказались сеноны или другие воины, уже встречавшиеся с ними, все сложилось бы иначе.

— Да, может быть. Но когда сотни лошадей впали в панику, остальных было уже не удержать. Паника — она ведь как пожар, правда? Я видел, как паника передалась от кавалерии к пехоте. И теперь боятся все. Вот почему я веду их в Алезию. Надо придти в себя, иначе нам не выиграть следующую битву... а тогда, я боюсь, мы потеряем нашу армию.

Мне еще не доводилось слышать от него таких горьких слов.