Друиды

Глава двадцать восьмая

Брига и Лакуту в четыре руки споро приготовили прекрасный обед, и мы хорошо поели. Я пообещал Риксу, что когда он заедет в следующий раз, угощу его настоящим галльским вином.

— Надеешься поднять виноградник? Его же разорили...

— Так на то и друиды! Наша обязанность — заботиться о плодородии земли нашего народа. Только нынешним утром мы проводили ритуал, чтобы умилостивить полевых и речных духов; просили их помочь с урожаем зерна.

Рикс нетерпеливо взмахнул рукой. От куска хлеба у него в руке полетели крошки.

— А я этим утром проводил ритуал разведки. Смотрел вашу оборону. На равнине вы увидите врага издали, но и он может присматривать за вами, укрытий тут хватает. Айнвар, мой тебе совет: пусть воины стоят на страже в каждом перелеске, а уж на холме и вовсе надо держать хороший отряд.

— Ты забыл, — напомнил я ему, — это не просто холм, это священное сердце Галлии. Я не буду держать воинов в Роще.

— Будешь, если хочешь защитить ее.

— Нет.

Он пожал плечами.

— Дело твое. Пеняй на себя. Но на равнине должны быть усиленные посты.

Я улыбнулся. Приятно было одержать хоть и маленькую, но победу.

— Там больше воинов, чем тебе показалось, — спокойно сообщил я. — Не хочу дразнить римские патрули, не хочу прежде времени демонстрировать враждебность. Мои воины одеты пахарями, скотоводами и лесорубами. Ты прошел мимо них и не обратил внимания.

— Да, не стоило забывать, что по части ума и хитрости ты меня всегда обставишь, — сказал Рикс с усмешкой. Он вытянул длинные ноги и протяжно вздохнул. — Твои женщины заботливы, это хорошо... Приятно посидеть вот так, на мягком, после целого дня пути. — Он подмигнул Бриге. — Да еще таскать с собой это железо! — Он кивнул в сторону двери, где оставил свой большой меч.

— Ты все еще ходишь с мечом отца?

— Даже когда я вроде бы торговец, Айнвар, все свое должно быть при мне.

— Как бы он тебя не выдал. Не многие торговцы, знаешь ли, таскают с собой большие мечи с рукоятями, украшенными драгоценными камнями.

— Ты прав. Об осторожности я не забываю, но и о том, кто я такой, забывать не хочу!

Его замечание заставило меня вспомнить о давнем беспокойстве. В последнее время я все чаще замечал, что мои люди меняются. Издавна нас считали поющими людьми. Но в последние годы мои лиричные, щедрые, жизнерадостные, но вспыльчивые люди стали осторожнее в общении, начали с подозрением относиться к незнакомцам и вообще как-то притихли. С тех пор как римляне осмелились уничтожить виноградник в сердце Галлии, люди изменились. Провидица Керит говорила мне так:

— Мы выбрали место для посадки лоз потому, что здесь жил добрый дух, он обязательно помог бы лозам расти и плодоносить. Римляне прогнали его, да что там! Они распугали многих наших природных духов. А люди слышат землю, оскорбленную и поруганную, и невольно вбирают ее чувства в себя.

Наверное, расскажи я об этом Риксу, он бы только ухмыльнулся. Вот я и не стал рассказывать. Но за него радовался: он-то практически не изменился. Только вот на Бригу он посматривал как-то нехорошо.

— Что будешь делать, пока Цезарь разбирается с британцами? — спросил я.

— Да все то же. Поезжу, глядишь, еще кого-нибудь заманю в нашу компанию... Остались самые твердолобые, остальных-то я почти уговорил.

Я его понимал. Кельты никогда не могли похвастаться сплоченностью. Для королей, привыкших к полной независимости, сама идея объединения Галлии казалась абсурдной. И все же на многих действовала жизненная сила Верцингеторикса. Естественно, я сразу подумал: а она действует на Бригу?

— Когда ты возвращаешься в Герговию? — спросил я резче, чем хотел.

— Скоро. Я собирался побыть у тебя пару ночей, людям надо отдохнуть. И хорошо бы сменить лошадей. Если найдется замена.

— И все? Больше ничего?

— А что еще? — он удивленно посмотрел на меня.

— Да нет, это я так... Лошадей у нас немного, но для тебя найдем. Только, конечно, твоего вороного заменить некем.

— А его и не надо менять, — засмеялся Рикс. — Он-то как раз не устал. Да и не стал бы я его менять. Я же тебе говорил: я стараюсь не забывать, кто я такой.

Той ночью, когда он остался ночевать у меня, я несколько раз сближался с Бригой, причем так, что Рикс не мог нас не слышать.

Наконец, он уехал на юг, а я отправился к Сулис. Она выхаживала мужчину, у которого вдруг необъяснимо пожелтела кожа и напрочь пропал аппетит. Он лежал на животе, а целительница накладывала ему на спину слой влажного мха, а поверх расставляла горячие камни, выкладывая их в определенном порядке. Таким образом она хотела привести в норму потоки силы в его теле, чтобы прогнать болезнь. Таким же способом мы лечили землю на виноградниках. Я подождал, пока больной заснет, и отвел Сулис в сторонку.

— Сулис, моя жена бесплодна? — прямо спросил я.

— Брига? Да с чего ты взял? Это невозможно. Ты посмотри на нее! Волшебство жизни бьет в ней через край. Я брала ее плащ, покрывала спину коровы и обязательно рождался здоровый теленок.

— Тогда почему она никак не может зачать?

Сулис задумалась.

— Может, это от того, что она расходует слишком много магической силы?

— Сулис, помоги ей. Пусть направит свой дар на себя. Пусть у нее появятся дети.

Целительница посмотрела на меня долгим проницательным взглядом.

— Значит, как только явился этот великолепный арвернец, ты сразу захотел, чтобы твою жену разнесло от беременности, тогда она станет толстой и неуклюжей. Эх вы, мужчины!

Да, пожалуй, мужчин Сулис никогда не любила.

До нас доходили вести о победоносном продвижении Цезаря по землям бриттов. Население островов по большей части можно было считать отсталым. Они все еще, как в древности, сражались на колесницах; метод ведения боевых действий очень эффектный, но малоэффективный. Мы давно от него отказались. Тем не менее, они оставались кельтами, а значит, сражались доблестно, и пролили немало римской крови. Полностью завоевать острова Цезарю так и не удалось

К концу года Цезарь вернулся в северную Галлию, а затем отправился в Рим, как обычно, оставив укрепленные зимние лагеря на землях белгов. Сюда должны были прибыть заложники, обещанные побежденными бриттами. Я отметил, что Цезарю покорились только два британских племени.

Следующей весной Цезарь повел четыре легиона и почти тысячу всадников в земли треверов, к западу от Рейна. Говорили, что треверы установили неплохие отношения с некоторыми германскими племенами. Цезарь потребовал от них покорности. Могущественный вождь треверов Индуциомар отказался. Цезарь взял в заложники весь его клан, включая семью, в качестве гарантии, что вождь не станет поддерживать мятежных германцев. А затем опять пришло время бриттов. На острова отправился целый флот и мощная армия. Взятие заложников для обеспечения гарантий практиковалось издревле. Мы тоже так делали. Но держать в плену стольких людей никто до Цезаря не решался.

Опасаясь восстания в Галлии во время его нового похода на запад, Цезарь прихватил с собой вождей галльских племен, которые он уже «умиротворил». Одним из них стал Думнорикс из эдуев, брат Дивитиака. К этому времени все эдуи присягнули на верность Цезарю. Даже грозный Думнорикс научился говорить только то, что от него хотели слышать. Но Цезарь оставался настороже. Он хотел держать Думнорикса при себе, под своим приглядом.

Благородных заложников собрали на северном побережье Галлии. Пока загружались военные корабли, Думнорикс воспользовался хаосом погрузки и бежал. Ему помогли всадники эдуев, предположительно сохранявшие верность Цезарю. Опасаясь за свою жизнь, Думнорикс решился на побег в сторону дома.

Цезарь отложил выход в море и послал людей в погоню. Римская конница настигла беглеца. Думнорикс оказал сопротивление, и его безжалостно убили, несмотря на крики о том, что он свободный человек и находится на свободной земле.

Когда до нас дошли вести о его гибели, я приказал пожертвовать нескольких быков в Священной Роще в честь мужественного человека. При следующей встрече я говорил Риксу:

— Он не принадлежал к нашему племени, и все же он — один из нас. Я назначил жертву, чтобы показать галлам, что между нами не должно оставаться племенных различий, что у всех у нас общая судьба.

— Боюсь, ваша символическая жертва для Олловико, например, пропадет впустую. — Рикс был необычно мрачен. — Он больше думает о мече, прервавшем жизнь Думнорикса.

Да, мы опять отправились в Аварик. Олловико колебался. Участь Думнорикса заставила его усомниться в успехе восстания против Рима. Рикс вызвал меня помогать убеждать короля битуригов.

Я был доволен, что мы встретились с Риксом подальше от Священной Рощи, и подальше от Бриги. А жена моя интересовалась Риксом. Она не раз спрашивала меня, есть ли от него какие-нибудь сведения и в порядке ли он.

Цезарь кое-чему научил меня. Я включил озлобленного Крома Дарала в состав своего отряда, чтобы присматривать за ним самому и не создавать поселку лишних проблем.

— Я плохо держусь на лошади, — скулил Кром. — Оставь меня. Я обещаю, что буду вести себя хорошо. Я только задержу тебя.

— Глупости! Веди себя хорошо при мне! — отрезал я.

— Но я не могу... Моя спина...

— Ничего с твоей спиной не случится. Она не так плоха, как ты пытаешься показать.

— Да... — продолжал он ныть. — Вот если бы ты прислал ко мне Бригу! Она умела лечить мою спину!

— Я пришлю к тебе Сулис, — бодрым тоном отвечал я. — Но потом. А сейчас пойдешь со мной. Времена трудные, путешествие опасно, лучше, когда тебя окружают верные друзья. — Я покривил душой, потому что уже давно не числил Крома в числе своих друзей. Но и врагом я его не считал.

Прибыв в Аварик, мы с Риксом пили с Олловико и без конца спорили с ним. Вот уж упрямец! Ну, просто пень на поле. Рикс готов был выйти из себя, и мне пришлось удерживать его от напрасных слов и поступков. Иначе мы потеряли бы битуригов как возможных союзников. Легко было представить, что будет после того, как мы побьем короля в его собственном доме. Нет, нам, во что бы то ни стало, нужно его племя!

Мы вынудили его дать нужное нам обещание, но чего это стоило! Разговоры вымотали нас не хуже битвы. Выйдя из дома короля, мы отправились на поиски вина. Позже, уже за кубком, полным до краев, Рикс спросил меня:

— Кстати, как там поживает твоя маленькая жена, Айнвар? Как ее? Брига, да?

— С ней все в порядке, — заверил я его. — Толстая стала. Ждет моего ребенка.

Он откинул голову и захохотал так громогласно и заразительно, что народ сначала повскакал с лавок, а потом тоже принялся смеяться, хотя и не знал, чему.

— Ну да! Вы так усердно над этим трудились! — потешался Рикс, хлопая меня по спине.

Мне удалось отделаться самодовольной улыбкой.

— От меня — подарок твоему первому ребенку, — пообещал Рикс. — И для твоей женушки тоже что-нибудь найдется. Она ведь не простая женщина, а? И подарок заслуживает не простой. Думаю, я знаю, чего бы ей хотелось. — Он подмигнул.

Когда сыну Лакуту исполнился год, он получил имя. Назвали его Глас. Имя включало в себя намек на зеленый цвет. Вообще у нас часто использовали цвета в именах. Иногда дети рождались с очевидными признаками: например, темные волосы, красные губы или яркое родимое пятно. Но когда для сына Тарвоса стали произносить предсказания, почти за каждым знаком скрывалась зелень травы и листьев, суля ему изумрудное будущее. Я размышлял над вопросом, куда приведет его это имя.

Беременность Бриги проходила нормально. Сама она становилась все спокойнее. Я и раньше замечал, как беременные женщины впадают в такое состояние. Достаточно было посмотреть на Бригу и Лакуту, тихо воркующих, склонив голову друг к другу. Не иначе, эти две заговорщицы рассуждали о вопросах творения, в которых мужчины, разумеется, ничего не смыслили. Я завидовал их единению. Впрочем, я часто завидовал, когда дело касалось Бриги.

Воодушевленный спокойным ходом беременности, я решил закончить ее друидическое обучение, оно и так слишком затягивалось. Брига уже успела поучиться у Сулис, Граннуса, Диана Кета и нескольких других, но я до сих пор не рекомендовал брать уроки у Аберта. Жертвоприношение брата все еще не забылось.

Жертва — неотъемлемая часть обмена между человеком и Потусторонним миром. Если Брига собиралась стать полноправным членом Ордена, она должна принять ритуал жертвы как обязательную часть учения друидов. Я сам в последнее время много думал о жертвоприношениях. Мне уже не казалась удачной идея Менуа принести в жертву пленных сенонов. Карнуты, в отличие от многих других племен, еще не ощутили на себе всей тяжести римского нашествия, но ждать этого оставалось недолго. Нужно искать новые способы защиты. Мы должны быть готовы.

Утром, когда от реки поднялся густой белый туман, словно там зарождались будущие облака, я позвал Бригу на прогулку за стену.

— В Рощу? — тут же спросила она.

— Нет, не так далеко. Просто пойдем... погуляем, — ответил я.

Она посмотрела на Лакуту, брызгавшую водой на пол, чтобы подмести пыль. Лакуту пожала плечами, и Брига кивнула. Так обычно и выглядел безмолвный разговор женщин, обсуждающих мужские причуды. Мы вышли в туман.

Туман друиду на руку. Когда знакомый пейзаж исчезает, когда не остается видимых границ, знающему путь не сложно соприкоснуться с тайным содержимым мира. Люди — не камни, они лишь немногим более твердые, чем вода. Время и пространство вовсе не обладают незыблемой неизменностью. Рассказывали, что в древности величайший из друидов умел переходить из одной реальности в другую, из одной эпохи в другую. Иногда, в одиночестве, в тумане, завернувшись в плащ с капюшоном, я испытывал желание попробовать...

Но сейчас меня занимали другие заботы. Туман нужен мне лишь для того, чтобы Брига не отвлекалась на посторонние предметы, чтобы она сосредоточилась на мне и стала более восприимчивой. Она наверняка будет противиться тому, чему я собирался учить ее. Моей задачей, как главного друида, было собрать все ее внимание и помочь принять новое.

Миновав ворота, мы вступили в сплошные облака. Туман завивался вокруг нас, редел, уплотнялся, все время пребывал в движении. Брига положила руку на живот и прижалась ко мне, но я не стал обнимать ее. Вместо этого я заговорил. Тихо, спокойно, нежно; только сильный и знакомый голос среди белого небытия.

Мне очень хотелось ее обнять, но нельзя. У нее не должно оставаться другой опоры, кроме моего голоса.

— Ты знаешь, — начал я тоном наставника, — что человек состоит из двух частей: из духа огня и плоти. Плоть рано или поздно умирает, но не умирает дух. Он просто меняет условия своего существования.

— Почему ты так в этом уверен?

Я повторил слышанное от Менуа объяснение.

— Представь озеро в жаркий летний день. И высокое голубое небо над ним. Это легко. Все видели такое. В сухое лето уровень воды в озере падает. Куда же уходит вода?

Некоторое время она шла молча и, наконец, призналась: «Я не знаю».

Я улыбнулся про себя. Туман лишал ее уверенности. Хорошо. Туман стал еще гуще.

— Вспомни, именно так все и происходит, — продолжал я. — Каждый день воды становится все меньше. Потом, наконец, над озером, в этом горячем ярком небе, начинают собираться облака. Потом из них идет дождь. Вода опять наполняет озеро. Друиды столетиями наблюдали эти изменения, пока не поняли. Вода не переставала существовать, Брига. Ничто не перестает существовать. Она просто изменила условия своего существования. Вода в озере стала духом, поднялась в облака, некоторое время отдыхала, а потом вновь пролилась на землю в виде дождя.

То же самое происходит со всеми духами, и с теми, которые живут в нас. Тело освобождает дух — в нашем случае, через смерть, и мы идем дальше через поток рождений.

— Но зачем вообще нужна смерть? — обиженно спросила Брига.

— Хорошо. Давай опять смотреть на природу. Представь себе лес. Если бы деревья не умирали, их стало бы так много, что они все равно не смогли бы жить в тесноте. Земле не хватало бы света для молодых побегов. Вокруг стояли бы только старые деревья, высохшие, измученные муравьями, но не отпускающими свой дух, чтобы он мог начать все заново. Что же мы видим вместо этого? Дерево умирает. Его корни уже плохо держатся за землю. Источник готовит дерево к смерти. Приходит ветер и легко валит дерево на землю. За него берутся духи разрушения: дерево гниет, распадается, становится частью земли. Там, где оно рухнуло, поднимаются новые деревья, вскормленные телом прежнего дерева, отпустившего свой дух на свободу. Единство сил рождения и разрушения вращают мир, освобождая дух и вселяя его в новые и новые тела, чтобы каждому дать возможность расти и проявлять себя в соответствии со своей природой, оставаясь при этом частью целого.

Духи вокруг нас. Их великое множество. Среди них много таких, которые никогда не были и не будут людьми. Это духи животных, птиц, деревьев, воды. Духи определенного места. Природные духи настолько отличаются от наших собственных духов, что мы очень плохо понимаем их, ну, примерно так, как волки могли бы понимать радугу. Но все они участники бытия, все относятся ко всем с уважением. Один из способов проявить это уважение, — жертвоприношение.

Как только я произнес это слово, Брига часто задышала. Но она же не раз принимала участие в жертвоприношениях во время ритуалов Ордена. Своими маленькими мозолистыми руками она не раз проливала на землю кровь жертвенных животных ради хорошего урожая... Однако прекрасно понимала, что жертвой быка дело не кончится. Она знала, что я собираюсь сказать дальше, и просто не хотела этого слышать. Если вспомнить себя самого в юности, то никакой вины в этом нежелании обнаружить невозможно.

— Жертвоприношение — это акт благочестия, — как можно мягче сказал я, направляя ее сквозь колышущийся туман, окутывавший нас со всех сторон. — А сильнее всего выразить благочестие можно через самую сильную форму жертвоприношения — через жертву человека, потому что в этом случае и сама жертва, и тот, кто ее приносит, понимают, что они делают. В отличие от животных люди могут идти на жертву добровольно, как это сделал твой брат, ценой собственной жизни защитивший своих людей. Плоть и кровь, освященные ритуалом, — это величайшая дань. Боги считают себя обязанными вернуть дар равной ценности. Наиболее возвышенное, самое прямое общение между богом и человеком возможно именно в момент жертвоприношения.

Даже сейчас, стоило мне закрыть глаза, я видел взвивающиеся вверх золотые искры...

— Ты говоришь так, будто с Браном произошло что-то чудесное, — слегка задыхаясь, сказала Брига.

— Именно так.

— Его просто убили.

— Нет, Брига. Его тело погибло, только его тело. Живым его делал дух, а дух убить нельзя. Ничто не исчезает бесследно. Тело Брана стало пеплом, а дух получил свободу, и теперь в Потустороннем мире стал заступником своего народа. И заступничество его оказалось действенным. Ведь чума-то закончилась. А дух Брана, настоящего живого Брана, оделся в новую жизнь, получил новые возможности, которые мы с тобой, скорее всего, и представить не можем.

Окруженные туманом, густым, как взбитые сливки, мы стояли, соприкасаясь плечами. Я все еще продолжал мысленно удерживать туман вокруг, чтобы ничего не отвлекало Бригу от моих слов. А чтобы усилить их эффект, легким внушением старался укрепить ее веру.

Скорее всего, будущее будет ужасным. Об этом говорили многие приметы. И я хотел, чтобы женщина, самая дорогая для меня, могла без страха встретить это будущее, огражденная мудростью и знанием друидов.

— Ничто не исчезает бесследно, — с нажимом повторил я, заставляя сосредоточиться на этом законе природы. — Поэтому мы, каждый из нас, всегда в безопасности, даже если все вокруг нас становится так плохо, что хуже некуда.

Брига стояла рядом со мной, пристально вглядываясь в мои глаза с таким серьезным выражением, что мне вдруг стало больно. Тогда я решился на то, чего не позволял себе до сих пор. Максимально сосредоточившись, я открыл заслонки своего сознания и разом выплеснул в сознание Бриги всю силу своего знания, своего опыта, своих воспоминаний, и продолжал направлять этот поток до тех пор, пока тень не исчезла из ее глаз, пока в них не начал разгораться рассвет...

И тогда в тумане прозвучал ее удивленный, такой знакомый, хрипловатый голосок: «Да, Айнвар, мы все в полной безопасности».