Драконий лекарь

Глава 7

Приняв это решение, почувствовал, как с плеч упал тяжелый груз. Ну вот правда, никогда прежде не чувствовал себя спокойнее, будто… не знаю, реально сам мир давил, склоняя меня к такому решению. Неопределенность исчезла, появилась цель, а с ней — и какая-то злая решимость. Вот работа и пошла быстрее. Я уже не отвлекался на мрачные мысли, а полностью сосредоточился на процессе. Рука набилась, и я научился почти с одного удара определять, где порода поддастся легче. Третью тележку наполнил почти вдвое быстрее предыдущей, (пусть меня в тот раз и отвлекали разговорами). Сделать успел как раз к тому моменту, как в моем забое снова появился Гнилец.

Он молча обошел тележку, пнул ногой пару крупных камней, проверяя их вес, заглянул вглубь тоннеля, оценивая, сколько я выработал. Затем подошел к стене, провел рукой по свежему сколу и проворчал:

— Ладно, для первого дня сойдет. Не сдох и ладно. Можешь катить эту дрянь в зал. Твоя норма на сегодня выполнена, причем вовремя. Помогать бы тебе я вообще не стал, больно ты мерзкий.

Оке-е-ей.

Пока я, кряхтя, разворачивал неповоротливую тележку в узком пространстве, решил рискнуть разговорить своего наставника. Небольшая уверенность, появившаяся после принятого решения, толкала меня на это. Дважды умереть мне не дадут… наверное. Да и за мое избиение ему не будет лучше.

— Гнилец, — начал я как можно более нейтральным тоном, — ты… давно здесь?

Он покосился на меня с подозрением. — А тебе какое дело, чужак?

— Просто интересно. Ты ведь… местный. Не похож на нас, чужаков. Как ты здесь оказался?

Его лицо исказила гримаса злобы. Он сплюнул на землю и прошипел голосом, полным яда:

— Не твоего ума дело, выродок! Скажу одно, этот остров проклят. И вождь наш, Ульв Чернорукий, — не вождь он мне, — будь он проклят трижды! Он отобрал у меня все, что было мне дорого, оболгал, опозорил и бросил сюда, гнить вместе с вами, отбросами. Но ничего… придет и мое время. Боги видят все. Они покарают его за гордыню. А ты… ты держи свой длинный нос подальше от моих дел, если не хочешь, чтобы я его укоротил. Да и не смотри на узкость глаз своих, все равно выковыряю. Даже ложкой смогу. Гр! — напоследок зло заворчал, да и поспешил к выходу.

Сам, конечно, не сказал ничего конкретного, но ненависть в его голосе была почти осязаемой. Какая-то личная вендетта с вождем? Ну… в долгострое может и пригодится знать об этом. Если Гнилец так ненавидит Ульва, почему он не может стать союзником в плане Альфреда? Или, наоборот, сдать нас всех с потрохами, чтобы выслужиться. Сложно… что в головах у дикарей?

Я молча покатил свою последнюю на сегодня тележку в центральный зал. Там уже собрались остальные рабы, сидели на бревнах, молча доедая остатки завтрака. Вскоре появился и Бьорн. С собой он принес большой мешок с едой и бросил его на стол.

— Обед, падали! — рявкнул он.

Мм, как мило.

Из мешка на грязный стол вывалились большие куски вяленого мяса, похожего на оленину, и несколько лепешек из грубой муки. Один из рабов притащил из угла зала большой деревянный чан, наполненный какой-то густой, серой кашей. Рядом с чаном валялась стопка деревянных мисок. Грязных, заляпанных остатками старой еды, очевидно, ни разу не мытых. Фу.

Но даже будучи не голодным, съем все…. Через силу. Взял одну из мисок, стараясь выбрать ту, что почище, зачерпнул каши и взял кусок мяса.

Мы ели молча, под тяжелым взглядом Бьорна. Через десять минут он хлопнул в ладоши, заставив всех вздрогнуть.

— Так, нажрались? Теперь за дело! — он начал тыкать пальцем в разные группы рабов, раздавая указания. — Вы, черномазые! — он указал на троих мавров. Ну, то есть негров.

Насколько помню, так называли народ или народность в Африке… Интересно, как они то попали сюда?

— Вы на пристань! Морской змей оброс ракушками, как старый дед бородавками. Счищать будете дно, как обычно. Инструменты у кормчего возьмете.

— Вы! — его палец нацелился на троих викингов-рабов. — На кровлю! Дом Гуннара и дом Свена. От недавнего налета дыры остались, как в старом решете. Это, между прочим, ваши родичи. Так что нехер отлынивать. Пока не накроете, ужина не ждите, сучьи выродки.

— Вы, — он кивнул Альфреду, Клинту и, видимо, Артуру, да еще одному дикарю, — поможете Бирдаку в кузнице. Рук не хватает, а железо ковать надо. Он вам сам скажет, че делать. — Гнилец-тьфу-параша — выплюнул он имя моего протеже — и вы двое, — он указал на оставшихся, — на лесопилку. Бревна таскать.

Остался только я, пу-пу-пу. И куда же?

Бьорн подошел ко мне, окинул с ног до головы, поиграл желваками. — А ты, малой… пойдешь со мной. По дороге поведаешь, откуда тебя такого красивого к нам занесло.

Оп. Вот и шанс? Проявить себя, показать лояльность? Но как-то все слишком уж удачно…

— Все, пошли! — рявкнул он после моего кивка, и мы гуськом потянулись из шахты на свет.

Выйдя из прохладной темноты пещеры, я снова оказался под ярким, хоть и нежарким солнцем. С этой стороны можно было увидеть и саму деревню. Находились мы на возвышенности — видимо, пещера изначально было естественным образованием, которое приспособили для нужд кузниц. До самого поселка отсюда, примерно минут пятнадцать ходьбы.

Время в дороге не проходило зря, ведь Бьорн, к моему удивлению, оказался довольно разговорчивым. Сам он не обращался ко мне напрямую, а скорее думал вслух, комментируя все, что видел.

— Опять эти идиоты сеть не там сушат, — проворчал он, кивнув на большую рыболовную сеть, развешанную прямо на крыше одного из домов. — Сказал же им, у большого зала вешать! Прилетит какой-нибудь Громмель, плюнет огнем, и прощай, сеть. А новую плести — целая неделя уйдет, дураки, змей бы побрал молодежь бестолковую. Бездельники.

Мы прошли мимо группы женщин, которые на берегу разделывали тушу убитого дракона.

— Вот, глянь… — О, уже для меня объясняет?

Он ткнул пальцем в сторону туши. — Змеевик. Хорошая добыча. Шкура на щиты пойдет сама по себе она легкая и прочная, стрелу держит. Мясо жесткое, но если долго варить, жрать можно, не хуже медведя. А шипы… шипы Бирдак на наконечники для стрел пустит, н-да…

Он говорил обо всем с какой-то хозяйской основательностью. Но для чего это мне, интересно бы знать? Например, информация о том, что в этом году плохой улов трески, и зимой придется туго. О том, что старый Ингвар опять жалуется на боли в спине, и его скоро придется списывать с драккара. О том, что его сын, Гусейн Густавов, совсем отбился от рук и вместо того, чтобы учиться владеть топором, гоняется за девками. Но за всей, вроде бы бессмысленной болтовней, он показывал свой мир, свою жизнь, свои заботы. А потом резко повернулся ко мне.

— Так откуда ты, говоришь? Да и как тебя звать то, говоришь? Саян? Саян де Ланнистер — карикатурно он выговорил мое выдуманное имя. — Не слыхал о таких. Важный, да? Чем твои люди занимаются? Воюют? Воруют? Торгуют?

— И то, и другое… без воровства, — соврал я, стараясь придерживаться легенды. — Мой отец — торговец, но у него есть и свои корабли, и свои воины, чтобы защищать их.

— Торговец, значит, — он хмыкнул. — А ты что же, тоже? На торговца ты прям совсем не похож. Руки белые, хоть и мозоли уже натер. Но повадки не те. Наши торгаши дракону под пузо в первую очередь лезут, другим шкуру продать, хе!

— Я учился на лекаря, — решил пойти ва-банк.

— На лекаря? — Бьорн удивленно поднял брови. — Это как наша Альма, травами лечить, да заговоры шептать?

— И травами тоже. Но в основном я лечу животных.

— Животных? — он расхохотался. — Зачем их лечить? Заболела овца — зарезал и съел. Все дела.

Ну… это мне только на руку, хех.

— А если у вас заболеет лучшая дойная коза? Или племенной бык? Вы тоже их зарежете? Иногда болезнь можно вылечить, и животное будет служить вам еще много лет.

Бьорн нахмурился. — Хм. В этом что-то есть, чужак-чудак, коли не брешешь. У нас как раз беда с курами. Дохнут, как мухи осенью. Альма говорит, сглазил кто-то. А ты то че скажешь?

Вот он. Мой шанс!

— М-м-м, не думаю, что сглаз, — осторожно сказал я. — Скорее всего, это какая-то болезнь. Я мог бы осмотреть их… — а в мыслях уже десятки причин их гибели, от банальной нехватки кальция и зеленого корма (ну мало ли, в заточении сидят у них где-то в курятнике), из-за чего у птиц могут слабеть кости и перестанет формироваться нормальная скорлупа, что тоже негативно сказывается на здоровье курочки, до… какого-нибудь мерзкого пситтакоза — она же попугайная болезнь. Такая заразная ерунда у птичьих, от которой дохнут насестами. Да и людям может передаваться.

Бьорн остановился и посмотрел на меня в упор. Интересно? Раз так радеешь за хозяйство вокруг себя, то должен клюнуть…?

— Ладно, — наконец сказал он. — Посмотрим, че ты за лекарь. Но сначала работа.

По дороге дальше привел меня к большому загону, рядом с которым стоял дом. На вид самый крупный и укрепленный. Местная ратуша? Администрация?

Ан-нет, в загоне в грязи барахталось несколько огромных, похожих на свиней, животных.

— Это — наши кабаны, — сказал Бьорн. — Их нужно накормить, а загон — вычистить. Справишься, животный лекарь? БУ-ГА-ГА-ГА — рассмеялся от своей шутки смотритель.

Ну конечно справлюсь, е-мое. Не мне выделываться.

Посмотрел на гору навоза в углу загона, на огромные деревянные ведра с помоями и на хрюкающих тварей.

— Справлюсь, — твердо ответил я.

Это была грязная, вонючая работа, да. Но я уже чувствовал себя не в пример лучше, чем в душной шахте, ха-ха-ха! Предстояло заняться чем-то родным, давно забытым с практических занятий на какой-нибудь свиноферме.

После ухода Бьорна, из дома вышла дородная женщина с внушительными размерами, ам… всего тела — и вширь, и в объем. К слову, на ее лице не было ни тени пренебрежения, только деловитость. Она молча ткнула пальцем в угол загона, где стояли огромные деревянные ведра с помоями, потом — на длинное корыто, служившее кормушкой. Затем указала на огромную кучу навоза и на тачку, стоящую рядом. Задача была ясна и без слов.

Справиться с ней было несложно — берешь лопату и кидаешь гуано куда нужно. Тачка, наполненная тяжелым, влажным навозом, весила немало, но после тележки с рудой это казалось детской забавой. Я вывез несколько таких тачек, сваливая содержимое в специально вырытую яму поодаль от загона. Затем принялся за кормежку.

Женщина вновь указала мне на огромную бочку, доверху набитую какими-то объедками, рыбьими головами, остатками каши и еще черт знает чем. Я зачерпнул несколько ведер этого варева и вылил в корыто. Местные порося, а вернее, кабаны — были именно они, только аномально жирные — тут же с визгом ринулись к еде, отталкивая друг друга и чуть не сбивая меня с ног. Парочка особо ретивых хряков с огромными клыками, попытались цапнуть меня за ногу, но я вовремя отскочил. Еще бы меня хрюны побили, ага.

Пока они жадно чавкали, я, прислонившись к ограде, принялся их осматривать, что-то показалось мне не так. Поголовье насчитывало штук сорок, может, пятьдесят. И жили они в совершенно неподобающих условиях. Загон был слишком маленьким для такого количества крупных животных. Грязь, скученность, постоянная борьба за еду… Хорошая среда для развития болезней и паразитов. А с учетом, что и кур уже что-то подцепило, то еще немного — это коснется и свиней.

Я сразу заметил несколько проблемных особей. Вот в дальнем углу, вжавшись в ограду, стояла молодая свинья. Она была заметно худее остальных, на боках виднелись свежие царапины и кровоподтеки. Дети избивали животину? Да навряд ли, скорее ее гоняли свои же и не подпускали к кормушке. Если ее не отсадить, она либо умрет от голода (а потом ее съедят свои же), либо ее забьют сородичи (а потом и съедят).

Еще одна, крупная свиноматка, была очевидно беременна. Судя по размеру живота, опорос должен был начаться со дня на день. Но в этом общем загоне, в этой грязи, у ее поросят… будет мало шансов выжить, точно. Их либо затопчут, либо, опять-таки, съедят другие свиньи — каннибализм в таких условиях был обычным делом. Ей срочно нужен был отдельный, желательно чистый и сухой загон.

У нескольких кабанов я заметил признаки кожных заболеваний — шелушение, расчесы, язвы. Скорее всего, чесотка или какие-то паразиты. Это было заразно и, если не лечить, могло перекинуться на все стадо. А мясо таких животных уже нельзя было есть без риска для здоровья, мда.

Закончив с уборкой и кормежкой, я вернул женщине инструменты. Она молча кивнула, собираясь уходить.

— Извините, — окликнул я ее. Она удивленно обернулась. — Я заметил… у вас тут несколько свиней выглядят нездоровыми.

Она нахмурилась, но все также молча. Немая?

— Та, что в углу, — продолжил я, показывая на худую свинью, — ее, э-э-э, обижают. Она скоро умрет, если ее не отсадить и не кормить отдельно. А вон та, большая, скоро родит. Ей нужно чистое место, иначе все ее поросята погибнут. И еще у нескольких — проблемы с кожей. Это может быть заразно, еще, думаю, неделя-две — и все стадо будет проблемным.

Женщина подошла к ограде и внимательно посмотрела туда, куда я указывал. В глазах появилось что-то похожее на печаль.

— И правда… — пробормотала она. Ого, не немая. — Совсем мы за ними не следим. С тех пор, как драконы сожрали старого Гуннара Свинореза, нашего свинопаса, за ними и присмотреть-то некому. Мы, бабы, только кормим да чистим, а что там у них да как — не разбираемся. Мужики все с топорами да на кораблях, им не до свиней.

Она тяжело вздохнула.

— Спасибо, что сказал, паря. Я передам Ульву. Может, он и разумеет тебе за ними присмотреть, раз ты в этом смыслишь.

— Я был бы рад, — честно ответил я. Дело мое сказать. Если это избавит меня от шахт, то почему нет? — А почему этим не занимается кто-то еще? У вас же есть, эм… шаманка, так почему она не смотрит за здоровьем животных?

— Это ты че, меня со свиньей сравнил, огрызок? Альма в прошлом году моего сына с того света вытащила, когда его медведь драл! Она три ночи не спала, отварами поила, духов просила. Думаешь, у нее есть силы еще и на скотину? А животину лечить… Зачем? Чтобы потом сытнее было? Животина — это еда. А люди — это мы.

О-о-о-о, дело дрянь, мда.

Я отдал ей последний инструмент и сменил тему.

— Где мне найти Бьорна? Чтобы он принял работу.

— А я тебе на кой? — фыркнула она. — Принимаю. Бьорну передам, что ты не бездельничал. А теперь вали. В харчевню иди, ужин скоро. Наши уже поели, ваша, рабская, доля осталась. Шуруй.

Она развернулась и ушла в дом, а я, чувствуя, как ноют все мышцы, испытал странное удовлетворение и побрел в сторону харчевни, примерно припоминая дорогу. Но уже на полпути от свинарника меня перехватил Бьорн.

— А ну-ка, куда намылился, малец? — рявкнул он. — Говорил про кур? Говорил. Вот и пошли сейчас на них смотреть, пока светло. А то, если не исправишь их мор, жрать будешь то же, что и те кабаны. Понял?

Ну, ладно. После аппетитного зрелища помоев для свиней голод у меня так и не проснулся. Я молча кивнул, и мы пошли.

Курятник располагался на отшибе, за последними домами деревни. Это было длинное, приземистое строение из грубых досок, с низкой крышей, покрытой дерном. Рядом был небольшой, огороженный плетнем выгул. Уже на подходе я почувствовал характерный аммиачный запах птичьего помета. Ни с чем не спутаешь.

У самой двери курятника, съежившись на земле, спал парень. Тот, что первым обнаружил меня на складе. Но выглядел он куда хуже, чем в первую нашу встречу — еще тогда отметил, что нездоровится ему. Сейчас еще хуже: лицо было бледным, с нездоровым, лихорадочным румянцем на щеках. Губы потрескались и были сухими, а дыхание — частым и хриплым, даже во сне. Парень явно был болен.

— Эй, Сигурд! — Бьорн бесцеремонно пнул парня ногой. — Просыпайся! Вот, лекаря привел. Скажи ему, что тут у вас да как, ты лучше знаешь.

Сигурд с трудом открыл воспаленные глаза.

— А… да, хорошо, — с трудом выговорил он, пытаясь подняться, но тут же закашлялся. Кашель был глубоким, надсадным, с каким-то свистящим призвуком.

Да вы что, слепые? — хотелось мне закричать. — Вы не видите, что парень еле на ногах стоит? Какое к черту лечение для кур, ему самому помощь нужна!

Но я промолчал.

— Вот… смотри, чужак, — прохрипел Сигурд, указывая на выгул. — Сегодня еще три сдохли. И вот… змеи поганые! Еще одна! — он с отчаянием ткнул пальцем в угол, где неподвижно лежала курица. — Отец меня совсем со свету сживет… Говорит, я даже за курами уследить не могу…

Я зашел в выгул, стараясь не спугнуть птиц. Картина была удручающей. Куры, которые должны были бодро бегать и клевать зерно, вели себя апатично. Многие сидели нахохлившись, с закрытыми глазами, не реагируя на мое появление. Их перья были взъерошены и грязные. У нескольких птиц я заметил опухшие, слезящиеся глаза и выделения из ноздрей. Гребешки и сережки, которые в норме должны быть ярко-красными, у них были бледными, с синюшным оттенком.

Подошел к мертвой курице. Заметил, что из клюва сочилась пенистая слизь, а лапы и гребень были темно-фиолетовыми — один из признаков острой сердечно-сосудистой недостаточности и кровоизлияний.

Все это складывалось в одну, очень нехорошую картину. Я повернулся к Сигурду, который наблюдал за мной с болезненной надеждой.

— А ты… давно здесь за ними ухаживаешь?

— С весны… как отец велел.

— И как ты себя чувствуешь? Часто болеешь? Что болит?

Он удивленно посмотрел на меня, не понимая, при чем тут он, если лечить надо птицу.

— Да так… голова болит. И ломит все тело, будто меня палками били. И дышать тяжело… особенно ночью.

Я посмотрел на Бьорна, потом на Сигурда, на больных птиц. Все складывалось в не очень уж утешительную картину.

— Это не сглаз, Бьорн — сказал я медленно и отчетливо. — Это… очень заразная и опасная болезнь. Похоже на то, что у нас называют птичьим гриппом, ну или птичьей хворью. Она убивает птиц. И она… может передаваться людям. — кивком указал на Сигурда.