Драконий лекарь

Глава 26

Мать притащила в зубах другого дракона.

Небольшого, серого, похожего на гигантскую летучую мышь с тонкими, перепончатыми крыльями. Он был мертв, что очевидно уже при первом взгляде на него: шея была неестественно вывернута, а по всему телу виднелись глубокие, рваные раны — прямо следствие нахождения в пасти Вопля Смерти.

Драконов этих я знал, то были Дымодышащие Душители, ублюдки, которые напали на меня в первый день и оставил шрамы на плече.

Вот, кстати, интересный вопрос. Как она, будучи такой огромной, ни разу за все это время не столкнулась с викингами? Душители то гнездятся, как понимаю, в лесах рядом с поселениями, их встреча, вероятнее всего, произошла рядом с деревней. А викинги бы точно не пропустили появление такого монстра (имею ввиду мать) на своем острове…Черт, а ведь Эрет, сын пастуха, рассказывал вообще про другого шипастого дракона, вылезшего из-под земли. Он описывал увеличенную версию моих братков. А Вопль Смерти… она ведь совершенно другая. Расцветка чешуи, размер, даже форма головы.

Может, она здесь совсем недавно? Но как тогда? Она должна была найти эту пещеру, отложить яйца, дождаться, пока они созреют… Это даже не один месяц. Сложно… Но, видимо, конфликты с местными и ей не нужны. Будем считать, что она любит людей.

Тем временем мать бросила тушу Душителя на пол, как и всю копытную еду до этого, но… на сей раз не стала поджигать. Демонстративно посмотрела на него, а потом посмотрела на нас и издала короткий, резкий, угрожающий рокот, который я уже научился распознавать. «Ш-Ш-Х!». Внимание, угроза.

Это был урок? Типа урок идентификации «свой-чужой». «Вот это — враг. Он пахнет неправильно. Он выглядит неправильно. Он издает не те звуки. Если увидите такого — атакуйте или прячьтесь».

Или атакуйте, а потом ешьте, ха…

С точки зрения биологии, это был фундаментальный момент, называющийся импринтинг, то есть процесс формирования привязанности к объекту и стимулу (кстати, такие принципы применяются к людям в контексте формирования привязанностей животного к хозяину). Не только на мать, но и на образ врага! А ведь верно, у социальных хищников, живущих в конкурентной среде, это ключевой механизм выживания. Умение мгновенно отличить сородича от угрозы. Мать показала нам мертвое тело, окей. Но помимо обычной демонстрации того, что можно есть, она создавала у нас в мозгу новый образ, включающий и запахи этого дракона, и силуэт, его цвет и вообще многие характеристики, которые в совокупности и составляли образ Душителя. И приравнивался образ к мысли: видишь его — улетай, прячься.

Любопытно ведь! Видимо, взрослые Душители охотятся на маленьких Шепотов? С какой целью мать притащила сюда мертвого дракона? Не для еды — мясо Душителя, судя по запаху, было едким и тошнотворным, да и мать его не подожгла. Это был, очевидно, наглядный материал для обучения.

Подумаем.

По моей ксенобиологической модели (пройдет еще пара дней и мне будет незазорно называть себя ксенобиологом, хе-хе), оба этих вида поглощали породы и металлы. Для моих братюнек металлы и минералы, армирующие зубные ряды, нужны были для уплотнения челюстей и бурения. А для дымчатых, как определил еще давно, металлы могли быть нужны для катализа воспроизводства огня.

Если думать такой категорией, то мы находимся в прямой ресурсной конкуренции, из-за чего и может быть охота первых на вторых.

Быть может, Душители и Шепоты борются за одни и те же жилы, за одни и те же минеральные полости в горе. Мать, уничтожив Душителя и притащив его сюда, показывала нам лицо врага в этой негласной войне за территорию и ресурсы.

И тут же, по законам этой подлой пещерной логики, встал вопрос: а кто я в этой системе?

К слову, мой собственный запах, запах пота, грязи, человеческого тела… он никуда не делся. Тот первоначальный аромат жидкости из яйца, которым я так отчаянно измазывался, за эти дни почти выветрился. Я уже не пах как новорожденный дракон, а снова имел запах человека. Я чувствовал это сам, и они, с их феноменальным обонянием, должны были чувствовать это в тысячу раз острее.

Так почему же они меня не атакуют? Почему мать продолжает приносить мне еду, а не пытается съесть меня самого?

Ответ мог быть опять в одном: импринтинг.

В первые, самые важные часы их жизни, в момент вылупления, я был там. Мой запах, мой вид, мой голос — все это смешалось с запахом гнезда, с запахом матери. Я был частью их первого, самого сильного впечатления о мире. Для них я… брат.

Запах моего тела теперь стал для них привычным. Он стал частью запаха «дома». Мать, облизав меня, не просто приняла меня в семью. Она, по сути, дала команду своим детям: «Этот запах — безопасный. Этот запах — наш». И они, как любые детеныши, полностью доверяли ее инстинктам. Пока.

Но что будет, когда они подрастут? Когда их собственные инстинкты станут сильнее материнского авторитета? Когда они начнут подвергать сомнению ее выбор? Этот вопрос не давал мне покоя.

С другой стороны, за эти дни я убедился, что их память — феноменальна. Они запоминали, в каком углу я сплю. Они запоминали, какие звуки (несоответствующие их природным) я издаю, когда недоволен, а какие — когда пытаюсь их успокоить. Они запоминали ритм, который я отстукивал по камню. Если их когнитивные способности были на таком высоком уровне, то они должны были запомнить меня не только по запаху.

Мой образ, мое тепловое излучение, мое поведение — все это сложилось для них в единый, целостный образ. Того, кто больше, умнее, и кто, как оказалось, может больно дать сдачи.

Значит ли это, что, даже если я сейчас исчезну на неделю, вымоюсь в реке, переоденусь в чистую одежду и вернусь, они меня узнают? Теоретически, да. Их память должна была бы подсказать им: «Да, запах другой, но все остальное — то же самое. Это он». Но на практике… Страшно подумать.

Но да ладно. Это были проблемы будущего. Гипотезы, которые мне очень не хотелось проверять на собственной шкуре. Сейчас нужно было участвовать в уроке. Поэтому я подошел к туше Душителя, осторожно, подражая ее действиям, обнюхал дракона со всех сторон. А затем, выпрямившись, издал низкий, угрожающий рокот, который я тренировал последние дни, — копируя ее звук, которым она отгоняла драконят от опасности. Она повернула свою огромную голову в мою сторону и, как мне показалось, медленно моргнула. Или это был просто рефлекс. В любом случае, она не выказала неодобрения. Урок продолжался.

Конечно, не все в моем обучении проходило так гладко. Мать к моим попыткам бурить камень относилась… спокойно. Она видела, как я стучу по стене, как пытаюсь подражать ей. Но в ее рокоте не было одобрения, скорее, снисхождение, смешанное с недоумением. Дефективный, бесклыкий сын, который занимается бесполезной ерундой. Скоро сам поймет и бросит. Или помрет. Ей, кажется, было все равно. Главное, чтобы не мешал остальным.

Но я не собирался бросать. И не собирался помирать. Каждый день я становился сильнее. Рука почти зажила, оставив после себя уродливые шрамы, напоминающие следы от когтей медведя, ха!

Из важного, понемногу и я обучал детей своим командам.

Команду «Огонь» теперь знали все трое. Правда, исполнение было разным. Альфа делал это почти безошибочно. Второй по силе, которого я прозвал Бетой (я оригинален, да), делал это неохотно, только если был уверен в щедром поощрении. А самый юркий из них, Брюхобур, чаще всего просто пугался и прятался. Дрессировка требовала постоянного подкрепления. Стоило пропустить день, и они начинали действовать иначе, так что не стоит останавливать тренировки.

К тому же, начал вводить новые команды. Простые, да. Условное: «Ко мне» — эту они выучили быстро. В подкрепление к команде на моем языке, я издавал призывный рокот, который подслушал у матери.

Команда: «Ешь!» — тоже давалась им просто. Я указывал на кусок мяса и повторял команду.

Самой сложной на текущий момент был приказ: «Отойди» или «Фу». Она несколько шла вразрез с их инстинктами урвать кусок и любопытством. Здесь приходилось применять не только поощрение, но и наказание — легкий шлепок по носу, строгий, шипящий рокот.

И, кстати, нашел отличный инструмент для закрепления команд в виде их природной слабости — чистке зубов. После каждой успешной тренировки, после каждого правильно выполненного приказа, я усаживал их и начинал свою процедуру.

Вскоре это стало высшей формой поощрения. Мое внимание, моя забота, физический контакт. Вдобавок так я закреплял свою роль вожака. Сильного, но справедливого. Того, кто кормит, но и требует подчинения.

И чем больше я узнавал, тем яснее понимал: мой первоначальный план — убить драконят и принести их викингам — был неимоверно чудовищным. Я бы не просто подписал смертный приговор всей деревне, которая, без сомнения, стала бы первой целью обезумевшей от горя матери. Я бы предал свою новую семью…

Но семью ли?

Эта мысль ударила внезапно, пока я в очередной раз чистил Альфе зубы от каменной крошки. Он доверчиво держал свою шипастую голову у меня на коленях, издавая довольный рокот. Я посмотрел на него, потом на двух других, спящих у костра. Люди — социальные существа. Наша сила — в группе. Они — тоже. Их сила в стае. Почему тогда между нашими видами идет эта война на уничтожение? Кто в ней не прав?

Викинги, вторгшиеся на чужую землю, объявившие ее своей и истребляющие «вредителей»? Или драконы, защищающие свою территорию, свою еду, своих детей? Ответ, с точки зрения биологии и простой логики, был очевиден.

Но если я вернусь к людям, к своим, и расскажу им это… меня же просто закопают. Назовут сумасшедшим, предателем. «Ты жил с монстрами? Ты защищаешь их?». Да меня Альма на пару с Ульвом на костре сожгут за такое колдовство.

Но что, если… что, если есть другой путь? Сотрудничество? Что, если я смогу показать им, продемонстрировать слаженность совместной работы? Перспективу. Викинги ведь отличные воины, но против стаи драконов они уязвимы. Драконы — это про стихийную силу, но они уязвимы для технологий, для хитростей и ловушек. А что, если объединить?

Даже не с позиции войны с кем-либо (хотя этот фактор, думаю, будет доминирующим аргументом для вождя), а с позиции мирного сосуществования. Как удобно ведь было бы, если на помощь работникам шахты придут такие драконы, которые могут пробурить буквально за пару часов многие сотни метров породы! Таких плюсов можно найти просто миллион.

Если это сработает… это изменит буквально весь привычный уклад жизни. Мир, где люди и драконы не враги, а союзники.

А если нет… так ли мне нужны люди? Хах! Я месяцами мог проводить время в одиночных экспедициях. Я нелюдим по своей природе. Здесь, в компании этих странных, опасных, но по-своему честных существ, я чувствовал себя… спокойнее, чем наверху, среди людей, которые сделали меня рабом.

Что же мне делать, когда я выберусь отсюда? Чью сторону я займу в этой войне?

Я не знал.

Но точно знал одно. Просто так я этих детей никому в обиду не дам. Даже если этими «кем-то» будут люди.

С такими мыслями я закончил чистить зубы Альфе и почесал его за затылочным гребнем. Он благодарно ткнулся мне в грудь.

Черт. Кажется, я окончательно спятил.

Через какое-то время, после урока идентификации врага, мать улетела — утренний ритуал кормления, вылизывания и короткой тренировки по эхолокации был закончен. Мелкие теперь, сытые и довольные, сбились в теплую, шипастую кучу у догорающего костра и дремали. Тишина. Относительная, конечно. Гулкий рокот их дыхания и мерное капанье воды с потолка создавали постоянный звуковой фон, но после оглушительного присутствия Вопля Смерти это было почти безмолвием.

Время работать.

Я задумался о природе обвалов. Старик Ульрик говорил про обвалы, про вой из-под земли. Хасан тоже частенько упоминал, что такое случалось. Местные боятся их, списывая на волю богов или троллей. Но я-то теперь знал, что под этой горой есть целая экосистема, частью которой являются гигантские буровые машины. И если эти твари прогрызают себе ходы, то старые шахтерские штреки просто обязаны рушиться.

А значит, где-то там, в заваленных тоннелях, могли остаться те, кто не успел выбраться. Не всегда тут работали рабы, которым не доверяли, у которых с собой не было вообще ничего кроме кирки да тележки. Иногда, как говорил Ульрик, сюда сгоняли и пацанов, провинившихся воинов. А у них могли быть с собой инструменты. Нож. Кремень и кресало. Может, сумка с чем-то полезным. Шанс был мизерный, но он был. Это было лучше, чем сидеть и ждать. Может, вообще найдется альтернативный выход!

— Так, малой, — шепотом позвал я самого юркого из троицы, Брюхобура. Он, конечно, был самым пугливым, но и самым быстрым. Пойдет со мной в разведчики.

Дракон поднял голову, посмотрел на меня своими молочными слепыми глазами, издал вопросительный писк.

Я поманил его рукой и издал призывный рокот. «Ко мне».

Он, поколебавшись секунду, неуклюже пополз, оставляя за собой на пыльном полу след, как от жирной гусеницы. Хорошо.

Теперь спустился в свой затопленный штрек. Брюхобур с любопытством последовал за мной, но у кромки воды остановился, брезгливо фыркая. Нащупал в мутной жиже остатки своего факела…, взгрустнул — придется делать другой самому.

Оторвал от своих и без того рваных штанов еще несколько длинных полос ткани. Нашел пару сухих, ровных палок среди обломков подпорок и щедро обмазал ткань смолой, остатки которой сохранились еще со времен операции. Получилось два импровизированных факела. Впрочем, на некоторое время и их хватит.

— Так, малой, — снова позвал я Брюхобура, который с любопытством наблюдал за мной, склонив голову набок. — Огонь!

Я поднес к его морде кончик одного из факелов. Драконенок, кажется, понял. Он издал свой булькающий звук, и крошечное кольцо пламени ударило в тряпку. Смола мгновенно вспыхнула, выбросив облако черного дыма. Факел горел. Отлично!

Второй просто убрал за пояс.

Теперь переходим к исследованию. Но куда пойдем? Норы, из которых вылезала мать, были слишком высоко и, очевидно, вели наружу.

Хм…

Займемся пока теми, что были на уровне пола. Они меньше всего походили на аккуратные дырки в скале от зубов этого вида драконов. Скорее, что-то рукотворное, типа заброшенных тоннелей.

Первой целью я выбрал тоннель почти параллельный моему, но расположенный чуть выше, прямо за грудой костей. Судя по отсутствию свежих следов, им вообще не пользовались в этом году.

Шагнул в темноту. Брюхобур, помедлив, шмыгнул за мной, держась у самых ног.

Тоннель был узким, едва позволяя мне идти не сгибаясь. Стены были неровными, бугристыми. В свете факела я видел глубокие, спиралевидные борозды на камне — следы вращающихся челюстей… Все-таки был неправ, драконы и тут побывали. В подтверждение этому служили и другие наблюдения: в некоторых местах камень был оплавлен.

Кое-где из стен торчали темные, блестящие прожилки железной руды, но они были нетронуты. Видимо, не та концентрация или не тот тип породы.

Мы шли минут десять. Тоннель вилял, изгибался, уходил то вверх, то вниз. Воздух становился спертым, тяжелым. Брюхобур начал нервно попискивать, тычась мне в ногу. Я остановился, прислушался. Тишина. Только наше дыхание и треск факела. Но драконенок явно что-то чуял. Может, запах другого дракона, старый, въевшийся в камень. Может, просто клаустрофобия.

Мы прошли еще метров сто, но тоннель резко оборвался, переходя в тупик. Осмотрел все вокруг — ничего.

Обратный путь показался короче. Выйдя из тоннеля, перевел дух, и сразу пошел на второй заход. На этот раз я выбрал нору в противоположной стороне пещеры. Она была шире, и оттуда тянуло сквозняком. Хороший знак. Значит, где-то есть выход или соединение с другой системой пещер.

Стены здесь были более гладкими, стертыми, а на полу лежал толстый слой мелкой пыли. Наше продвижение поднимало целые облака, которые тут же уносило сквозняком. Брюхобур чихал (максимально комично выглядело, ха!), но упрямо полз следом. Здесь тоже были боковые ответвления, но я держался основного, самого широкого хода, идущего на сквозняк.

А вот шли мы долго. Минут двадцать, не меньше. Я уже начал нервничать. Факел прогорел почти наполовину. Пора было поворачивать. И тут тоннель снова кончился — он вывел нас в небольшой грот, размером с мою каморку в Большом Зале. Сквозняк шел из узкой, почти незаметной трещины в потолке. Выхода здесь не было.

Ну черт! А такие надежды были. Хотя кто сказал, что сразу в первых походах найду что-нибудь?

Я уже собирался развернуться, когда Брюхобур, обнюхивавший пол, издал странный звук. Что-то среднее между писком и рокотом. Он ткнулся мордой в кучу щебня, которую я пнул, и начал рыть ее, работая головой, как маленький экскаватор.

— Что там? — спросил я, подходя ближе.

Посветил факелом. В серой пыли и мелких камнях, среди обломков породы, торчало что-то белое. Слишком правильной формы, чтобы быть просто камнем.

Я опустился на колени, отгреб пыль рукой.

Это была кость. Человеческая фаланга пальца.